Сны замедленного действия - Ильин Владимир Леонидович - Страница 21
- Предыдущая
- 21/69
- Следующая
Как бы там ни было, но сегодня утром, когда в ГОВД явился следователь для проведения очередного допроса Антона Скобаря, последний был обнаружен лежащим на лежаке КПЗ с закрытыми глазами и в состоянии, близком к бессознательному. Срочно вызванный судебный медик констатировал глубокую кому при сохранении нормальных функций всего остального организма. Иначе говоря – Спячку…
Возникла проблема: что делать с задержанным, разбудить которого не представляется возможным. Даже путем использования всех «штатных средств наведения порядка» ГОВД, вместе взятых…
Если жизни и здоровью Скобаря действительно угрожает неведомый недуг, то держать его в камере означает грубо нарушить права человека, за что впоследствии можно прилично схлопотать по шее от вышестоящего начальства. Специализированные медицинские учреждения в городе отсутствуют, а имеются лишь в исправительно-трудовой колонии строгого режима в пятидесяти километрах от Мапряльска. Но класть Скобаря в тюремную больницу никто не имеет права, пока он состоит под следствием, пусть даже и в качестве подозреваемого. Если же речь идет о симуляции, предпринятой с целью попытки побега из КПЗ, то помещать Скобаря в горбольницу без охраны было бы по меньшей мере наивной глупостью. А приставлять к его койке вооруженного милиционера невозможно по причине отсутствия свободного личного состава и значительной неукомплектованности штатных подразделений милиции…
Таким образом, в больницу Нагорнов прибыл для того, чтобы, по его выражению, «прощупать почву» и посоветоваться со специалистами, насколько Спячка серьезна и когда она может закончиться…
Выслушав эту историю, я не вижу другого выхода, кроме как посвятить капитана в кое-какие подробности, связанные со Спящими. Нагорнов озадаченно чешет затылок и изрыгает массу проклятий – как ни странно, вполне литературных.
А я с тайным злорадством сообщаю:
– Между прочим, чтобы человек, оказавшийся в затяжной коме, мог выжить, его надо кормить, за ним нужен уход, как за обычным лежачим больным… ну, вы сами понимаете, Евгений: пролежни, отправление естественных надобностей, массаж и прочее и прочее… Сможете вы все это обеспечить вашему Скобарю в камере?
Наверное, в этот момент перед мысленным взором моего спутника живо предстает картина, как сержант Ковальский на пару со старшиной Махачкалиным массажируют спящего арестанта, потому что он лишь судорожно усмехается.
– А там пусть ваше начальство само решает, – невозмутимо добавляю я.
– Да-да, конечно, – опустив голову, бормочет капитан, и мы входим в коридор реанимационного отделения, чем-то смахивающий на подземный тир. Во всяком случае, несмотря на яркое солнце снаружи, здесь естественное освещение отсутствует, и лишь бактерицидные лампы мертвенно-белым светом заливают бетонный коридор, по которому, наверное, и доставляют на тележках вновь прибывших пациентов.
Возле входа в операционный отсек в виде распашных двустворчатых дверей из матового стекла, где за столиком сбоку восседает пышногрудая дежурная, имеется пара скамеек для посетителей, и на одной из них, положив ногу на ногу, сидит в напряженной позе человек лет сорока в пыльном джинсовом костюме. Рядом с ним на скамье торчит довольно пухлая дорожная сумка.
Мы с Нагорновым подходим к дежурной, и я предъявляю ей больничный пропуск, а Нагорнов – служебное удостоверение.
– Мы – к Круглову и Солодкому, – объявляю я. – Где их можно найти?
Пока дежурная объясняет нам дорогу, джинсовый человек вскакивает, как ужаленный змеей, и устремляется к нам.
– Послушайте, – говорит он сердито дежурной, – почему это одним можно проходить к больным, а мне нельзя?.. Что это за люди? И по какому праву меня не пускают к моему родному сыну?
Дежурная пытается что-то объяснить, ссылаясь на распоряжение заведующего, но человек ее не слушает. У меня складывается впечатление, что еще немного – и он попытается силой прорваться внутрь.
– А вы кто такой, гражданин? – спокойно осведомляется Нагорнов. – И кому конкретно вы приходитесь отцом?
Человек достает из внутреннего кармана куртки какие-то документы и сует их чуть ли не в нос моему спутнику.
– Черт знает что тут творится! – рубит он суровым голосом. Такой голос вполне под стать его грубым, словно высеченным топором, чертам обветренного, загорелого лица. – Я только что с поезда, который тащился целую неделю через всю страну, и теперь не могу попасть в свою собственную квартиру! Дверь, понимаешь, опечатана милицией, сын в больнице, сестра – в морге, никто ничего толком не знает и никто ни за что не отвечает, вот в чем вся соль-то!.. Прихожу сюда – а меня и здесь не пускают! «Режим такой», – говорят!.. Хотел бы я знать, кто придумал эти идиотские порядки!..
Нагорнов наконец возвращает человеку зеленоватую книжечку и сообщает мне:
– Что ж, познакомьтесь, Владлен Алексеевич… Это Константин Павлович, отец Олега Круглова. Майор Вооруженных Сил…
– Бывший майор, – поправляет его человек в джинсовом костюме. – Когда от сестры пришла телеграмма, в нашем полку намечались учения с участием высших армейских чиновников, и меня попросту не отпустили. И мне пришлось подать рапорт об увольнении… А там, как всегда, началась волынка с оформлением, документы, медкомиссии, туда-сюда. Вот так и получилось, что я немного опоздал…
Он, не сдержавшись, испускает одно из словечек, явно не предназначенных для женских ушей. Но дежурная невозмутимо делает вид, что ничего не слышала.
– Да ради бога! – заявляет Круглов. – Только сначала я хотел бы увидеть сына!
– Ну что, поможем человеку, Владлен Алексеевич? – хитро щурится Нагорнов.
Пожав плечами, мягко, но непреклонно обращаюсь к дежурной:
– Константин Павлович пройдет в палату вместе с нами.
По опыту знаю, что церберов всех мастей нельзя упрашивать. Им следует только отдавать распоряжения приказным тоном. Это на них действует, как команда «Фу!».
– Но только ненадолго! – слабо протестует женщина.
– Конечно, конечно, – говорю я и делаю своим спутникам приглашающий жест: – Прошу, господа!
* * *
День этот оказывается на удивление длинным. Во всяком случае, мне так кажется…
Потому что до вечера я успеваю сделать многое.
Когда Нагорнов и Круглов-старший покидают больницу (капитан пообещал бывшему майору вскрыть опечатанную квартиру) и я остаюсь один на один со Спящими, то в первую очередь провожу кое-какие аппаратные исследования Солодкого и мальчика. Потом то же самое проделываю с пособником рэкетиров Скобарем, которого доставляют прямо из камеры.
У всех одна и та же клиническая картина: глубокий сон, повышенная активность головного мозга, отсутствие видимых патологий. Спячка, будь она проклята!..
Я не специалист в области медицины, но кое-что перед выездом в Мапряльск успел усвоить.
Поэтому на всякий случай беру у каждого из них анализы. На содержание каких-либо посторонних веществ в крови. На целостность генных структур. На наличие вирусов. И так далее. В Мапряльске наверняка нет такой лаборатории, которая могла бы провести экспертизу по интересующим меня параметрам, но это меня не смущает.
Моя задача заключается в том, чтобы переправить все эти образцы в Центр. А уж там-то собраны эксперты всех мастей вкупе с самой современной аппаратурой.
Однако, похоже, шефа моего анализы не интересуют вовсе. Во всяком случае, когда я связываюсь с ним, чтобы доложить о появлении новых пациентов, он реагирует на мою просьбу весьма вяло. И тот факт, что количество Спящих нарастает с каждым днем, его не пугает, а как бы воодушевляет. Впрочем, он с готовностью поясняет, почему: по его убеждению, чем больше интересующих нас объектов, тем выше вероятность, что кто-то из них проснется. И опять ловко увиливает от ответа на мой вопрос, что будет, когда это пробуждение состоится…
Из Артемовска, где находится еще один очаг Спячки, особых новостей нет. Или шеф их от меня тщательно скрывает.
Не нравится мне все это.
И все больше складывается впечатление, что причины возникновения странной эпидемии интересуют лишь меня. А все остальные, включая близких родственников Спящих, пассивно ждут, когда псевдолетаргики очнутся…
- Предыдущая
- 21/69
- Следующая
