Выбери любимый жанр

Врата Валгаллы - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 34


Изменить размер шрифта:

34

Могучий удар сотряс под ним палубу и швырнул об нее всех, кто находился на ногах. Деккер упал тяжело и был почти оглушен. Все незакрепленное валилось со своих мест. Погасло освещение, и некоторое время, пока кто-то не дотянулся до автономной системы мостика, стояла кромешная тьма.

– Масштаб... – прохрипел вице-адмирал, даже не пытаясь встать. – Доложить масштаб повреждений...

Он... не помнил, чтобы прежде на этом мостике было так душно, и как был, лежа, сорвал воротничок. Сморгнул, какую-то долю секунды полагая, что зрение обманывает его. Переборка прогнулась вовнутрь, словно уступая налегшему плечу. По ней бежали крупные капли. К ужасу своему Деккер понял: плавится пласталь. Самый прочный материал космического строительства.

– Арии, что у тебя там происходит?

– Системы правого борта выведены из строя. Судя по показаниям... – молодой офицер, читавший приборы, морщился от боли, должно быть, что-то сломал при падении, – у нас вообще... нет правого борта!

– Левый борт?

– Системы левого борта выборочно действуют. Сильнейший электромагнитный импульс, съер вице-адмирал... Множественные замыкания электросети.

Словно в насмешку большой проекционный экран левого борта продолжал показывать опрокинутую глубину. Подняв к нему глаза, Деккер увидел приближающуюся несчетную стаю, перед которой без орудий правого борта он был беспомощен, как распятый на скале Прометей.

– Арни, что случилось?... – кричал в наушниках Эреншельд.

Переборка текла как ледяная. Где-то там, вдоль правого борта люди, тысячи людей, кому не повезло испариться в первое мгновение, заживо вплавлялись в пузырящуюся пласталь.

– Троянский конь с атомной начинкой, – сказал он, осознав, что еще слышен на «Фреки». – Они записали нашего пилота, который просил хоть какой-то помощи у них. Они оставили трупы в упаковке, заменив только реактор ядерным зарядом, сработавшим от перепада давления в шлюзе. Сканер не распознал бомбу, поскольку принципы действия ее и двигательной системы «Викинг» одинаковы. Двадцать тысяч человек, Гельмут...

На мостике «Фреки» вице-адмирал Эреншельд вышел из конуса трансляции и, перегнувшись через пульт, выключил сеанс. Люди молча смотрели на него.

Двадцать тысяч человек. Несколько лет работы орбитальной верфи. Чудо инженерной мысли. Любимая военная игрушка Зиглинды. Всего несколько минут.

– Свяжитесь с «Гери», – сказал он. – Мы уходим на планетарную орбиту. Передайте эскорту соответствующие распоряжения.

– Вице-адмирал... съер... Мы оставляем колонии пяти планет внешнего кольца?

– Не более чем чуть обжитые источники сырья! Мы потеряем оба авианосца, если пробудем здесь еще хотя бы сутки. Мы потеряем Зиглинду, если потеряем хотя бы еще один АВ! Командирам крейсеров в случае потери управления и угрозы неконтролируемого падения на планету приказываю эвакуировать экипаж и активировать самоликвидацию. Мы не можем стать угрозой для своей планеты. Тремонт! Где вы? Скажите пилотам: на время перебазирования «Фреки» устанавливается стандартный режим патрулирования. Ваши парни могут поспать.* * *

Проснулся среди ночи, будто ударенный кулаком снизу. Так, бывало, доставалось Магне, когда его заливистый храп не давал спать всей эскадрилье. Уставился в темноту кубрика воспаленными глазами. Ничего перед собой не видя, или видя – не то.

Она только что была здесь. Он ощущал ее губами, руками, всем пылающим телом. Цепочку острых позвонков под пальцами, влажную, туго натянутую кожу на скулах – признавалась, что «плачет» и от радости тоже, скользящую ласку прохладных пальцев на своих плечах. Два розовых кружка на бледной коже, от одного созерцания которых можно впасть в продолжительный транс. Можно было бы, будь у нас лишнее время и поменьше огня у обоих. Встречный порыв желания, как минимум, равен его собственному. А так – чего на них смотреть, когда можно целовать? Можно... провести губами по всему рельефу подставленной шеи, сжать бедра, ощутить под собой упругий трепетный животик и поймать ртом у рта только еще зарождающийся стон.

А дальше все физиологично, аж до хромосом, и почти жестоко. Да что там – почти. Кажется, он не был тем любовником, о каком грезит женщина. Разве что... разве что она могла понять. От этой мысли стало совсем худо, аж внутренности скрутило. Извольте признать, это был только сон. В медпункт, что ли, обратиться, за понижением... эээ... фона?

Рубен спихнул кота и сел, но Тринадцатый не обиделся. Тишина давила на уши, будто и не спали по соседству одиннадцать Шельм, и его охватило ощущение непреодолимой жути. Словно бы он был один среди всех. Другого рода. Человек среди вещей, а может, шут его знает, наоборот?

Стараясь не шуметь, он нашарил ботинки, обулся и встал, привыкая в темноте к чувству собственного тела. Потом ощупью пробрался на выход, благо – недалеко, и потащился в умывалку так, словно на плечах у него лежало как минимум два «жэ».

Бесова выдумка этот секс.

Вода на затылок из-под крана показалась недостаточно холодной. Глаза, когда он рассмотрел их, наклонившись к зеркалу – все в красных прожилках. За «ночь» проклюнулась черная щетина. Натали нравилось, когда он был выбрит «в шелк», чтоб дыхание соскальзывало.

"Это все, – внезапно отчетливо понял он, – не имеет значения. Все, что «потом» – не осуществится. Ибо я не вижу, каким образом это может кончиться хорошо.

Я, – осознал он, – не владею собой!"

Здравствуй, истерика.

– Даже пар пошел, – услышал он. – Командир. Съер?

Он был тут не один, оказывается. И не заметил. Вале, когда молчит, заметить нелегко, а рот тот открывает редко. Вот это подгадал, так подгадал. Скажем прямо – не лучший ракурс для командира.

– Все еще казните себя из-за Улле?

– Это тоже, – буркнул Рубен. – Что, так заметно?

Ведомый кивнул.

– И еще народ полагает, что она, верно, диво как хороша.

Рубен поперхнулся и закашлялся. Ты, кукла дьявола! Комэску башню сносит, а Шельмам – забава?

– Треплетесь?

– Само собой, командир.

Ну что ж, если ты расположен разговаривать, у меня тоже есть моральное право...

– Хорошо. Я знаю, откуда тут взялся я. Для Эстергази, в конце концов, не предполагается ничего иного. Но ты-то как сюда угодил?

Вале дернул ртом, зачерпнул горсть воды и умыл лицо. Аккуратно, в минималистичной манере. Прямо кот.

– Крылья Империи в большем почете, нежели чрево. Пилотом я мечтал стать с детства. Все мои книжки и видео были про пилотов. Я летал в воображении намного раньше, чем понял, как оно на самом деле.

Рубен хмыкнул. Память об учебных годах вызывала какие угодно ассоциации, кроме романтических.

– Разочаровался?

Вале чуть заметно кивнул.

– Но как я мог уйти после того, как прожужжал родным все уши? А особенно после того, как матушка моя прожужжала уши всему своему обширному кругу общения. Экая честь! А кроме того, на каникулах со мной носились как с писаной торбой, баловали, откармливали... Я был любим, уважаем, мною гордились. Совершенно другая и при этом – совершенно нормальная жизнь. А в Учебку возвращаться приходилось с гирями на ногах. Снова становиться нулем. То, что у нас вот здесь, – он определил руками чудовищный авианосец вокруг себя, – это каторга. Здесь приходится доказывать право человека на достоинство. На уважение. В ней ощутимо меньше любви. Если бы не война... я бы, пожалуй, сломался. А так – деваться-то некуда.

– Что страшнее смерти, Вале?

– Да у меня, я так думаю, не то, что у вас. Нарастающее отчаяние, чувство одиночества...

Рубен поневоле скроил гримасу: чувство одиночества в кубрике, забитом под потолок...

– ...напряжение, недоверие, ненависть. Ожидание смерти. Но быть недо-Шельмой, командир, было хуже всего. Тринадцатого эскадрилья хотела больше, чем меня.

– Я свинья, – вдруг сказал Рубен и даже стукнул кулаком по краю раковины. – Я высокомерная недалекая сволочь. Я принимаю как должное, что есть некоторое количество достаточно могущественных лиц, которые лоб разобьют, чтобы я был жив-здоров-благополучен, и сосредоточился, перекрывая личный счет конкретного Рейнара Гросса. А кого волнует она? Я вообще подумал, где она, что с ней? Нет, я о ней если и вспоминал, так только в смысле, что она может дать! Письмо, удовольствие, понимание... счастье. Я вообще ни о чем не позаботился. О, конечно! Я же исполнял свой долг, большой и важный!

34
Перейти на страницу:
Мир литературы