Законы заблуждений - Мартьянов Андрей Леонидович - Страница 13

• Предыдущая
• 13/76
• Следующая

Разумеется, принцесса с помощью сестер бенедиктинской обители загодя приготовила множество напитков, по совету келаря изрядно сдобренных лимонным соком.

– А можно… – Казаков выхлебал первый кувшин и подозрительно оглядел остальные, – можно попросить вина? Кислого? Голова жутко болит… Гунтер меня вчера опоил своим… spirtyagoy.

– Чем? – переспросила Беренгария. – А, кажется, поняла! Этим жутким пойлом, которое вы привезли с собой? Но зато вам не было больно, сударь. Вот вино. Вам оно тоже будет полезно.

– Не было больно, – бурчал оруженосец, маленькими глотками цедя перебродивший виноградный сок. – Вы хоть видели, что он делал? Я Гунтера имею в виду.

– Видела. Сначала мессир фон Райхерт… – принцесса неопределенно пошевелила пальцами. – Вначале он почистил вам… царапину, потом взял у меня иголку и начал зашивать. Я знаю, сарацины давным-давно научились шить раны, это искусство переняли некоторые европейцы, но увы, весьма немногие – например, рыцари Святого Иоанна, побывавшие в Палестине. Я сама не умею.

– Потом что-нибудь делал? – последовал настороженный вопрос.

– Вот, – Беренгария осторожно подняла двумя пальцами со стола использованный шприц-тюбик. – Сказал, будто это арабское снадобье. Чудно?… Пузырек из очень странного материала.

«Еще бы ты видела пластик, – подумал Казаков. – На всякий пожарный все использованные инструменты из моей аптечки придется уничтожать, чтобы не вызывать лишних вопросов. Пусть Гунтер и говорил, что инквизицию еще не придумали, но все равно – таких следов оставлять нельзя. Воображаю: лет через восемьсот археологи начнут копать Мессину и найдут в культурном слое двенадцатого-тринадцатого веков использованные шприцы… Сенсационная реклама для колумбийских наркокартелей! Смешно…»

Исполнив долг милосердия, принцесса снова опустилась в черное деревянное кресло и вернулась к прерванному неожиданным пробуждением господина оруженосца занятию. Беренгария успела подружиться с сестрой келарем, преподобной Марией Медиоланской, являвшей полную противоположность фурии аббатисе – сестра Мария являлась просто образцом добродетельной монахини: тихая, добрая, деловитая и не чуждается небольших радостей жизни. Именно она вчера проводила Беренгарию в библиотеку монастыря, чтобы наваррка могла посмотреть интересующие ее книги.

Здешние библиотеки весьма отличались от книжных собраний, знакомых Гунтеру и Казакову по прошлой жизни. Очень небольшие – книги ведь не печатаются, а переписываются, дорог пергамент, хорошие краски и чернила, бумагу из хлопка делают только на востоке или в Кордовском халифате, переписчику для того, чтобы скопировать одно лишь Святое Писание в полном объеме, требуется год, а то и полтора… Следовательно, семь с половиной тысяч томов, находившихся в знаменитой обители Клюни, вотчине Бернара Клервосского, являли собой одну из самых крупных библиотек христианского мира. Может быть, собрание книг Константинополя из хранилища собора Святой Софии и превосходит числом Клюнийскую коллекцию, но ненамного. Еще следует вспомнить, что большинство авторов пишут на латыни (каковой язык, в общем-то, знают все образованные люди), но книги греческие, арабские или написанные на еврейском, приходится переводить, что весьма задерживает их распространение по другим монастырям.

За двести лет существования женской обители святой Цецилии библиотека подобралась очень даже неплохая: восемьсот с лишним томов. Блаженный Августин, Ансельм Кентерберийский, Ареопагит, обязательный святой Бернар, многочисленные Жития, Евангелия и схоластические сочинения, римские и эллинские авторы – от ясного солнышка науки и просвещения Аристотеля Стагирита до язвительного Сократа, въедливого Геродота и обстоятельного Тита Флавия.

Беренгария осмотрела тома, пробежалась равнодушным взглядом по собраниям папских булл, разрозненным книгам на непонятном арабском языке, толстым подшивкам летописей, сделала невинное лицо и сказала сестре Марии, что хотелось бы найти что-нибудь попроще. Светское, так сказать. Мирское и суетное. Да простятся такие помыслы…

Мария Медиоланская подняла брови, но ничем более удивления не выявила, объяснив, что преподобнейшая аббатиса Ромуальдина Кальтаниссеттская запретила содержать в библиотеке греховные сочинения, предосудительные для монахинь и ведущие лишь к духовной погибели, телесным искушениям и отвлечению от благочестивого созерцания величия Господнего. Беренгария намекнула, что запреты для того и существуют, чтобы их нарушать, а ничего дурного или грешного в «Песне о Роланде», к примеру, нет вовсе. Не стоит также забывать, что сама Беренгария не принимала схимнического обета, а является мирянкой. Сестра Мария сдалась.

В самом дальнему углу библиотеки громоздился коричневый, засиженный мухами шкап. Келарь подошла к сему монументу, сняла с верхней полки несколько книг, а Беренгария с любопытством выяснила для себя, что у шкапа отодвигается задняя панель, скрывающая за собой нишу в стене, а там лежат рукописи, завернутые в тряпки. Сестра Мария, не глядя, выдала принцессе находившийся сверху фолиант и предупредила, что, коли Беренгария попадется с этим сочинением на глаза Ромуальдине, то пусть говорит, что привезла книгу с собой из Наварры, а лучше вообще сошлется на Элеонору Пуату и клянется, что том принадлежит королеве-матери.

Именно сей редкостной рукописью сейчас и зачитывалась Беренгария на глазах мессира оруженосца. Рядом с ней удобно устроилась рыжая кошка – драгоценный подарок невесте от Ричарда Львиное Сердце – которую принцесса, поразмыслив, назвала Гуэридой, то есть, в переводе с наваррского диалекта, Прелестью.

– Ваше высочество, – Казаков, после нескольких литров кислого подогретого питья постепенно начал оживать и, как обычно, повел себя непринужденно, – почитайте вслух, мне тоже интересно.

– Разве вы знаете латынь? – Беренгария искоса взглянула на подопечного. – По-моему, вы утверждали, будто благородное наречие Рима вам неизвестно.

– А переводить вы не можете?

– Если, – страшным шепотом сказала принцесса, – ее преподобие хоть краем уха услышит мой перевод, а войдя сюда, обнаружит, что я читаю эту вещь мужчине, на котором нет даже рубашки, непременно случаться две крайне неприятные вещи. Или аббатиса скончается от излияния зеленой желчи, или нас отсюда выгонят…

– Очень интересно, – хмыкнул Казаков. – Что за сочинение? Опять история о Ланселоте и Гвиневере?

– Публий Овидий Назон, – невозмутимо призналась Беренгария. – Трактат под названием «Ars amati». Никогда не встречали списков или переводов?

Казаков поперхнулся. Читать не читал, но слышал много. И кино смотрел, еще тогда… Однако каковы вкусы у принцессы! Посмотреть со стороны, так Беренгария – образчик благороднейшей и благовоспитанной девицы, истинной католички и (страшно подумать!) дочери самого настоящего короля. Что там говорит народная мудрость насчет тихих омутов?

«Ars amati» Овидия или «Искусство любви» для распущенного двадцатого века являлась книжкой вполне допустимой и, по сравнению с некоторым более современными трактатами, в чем-то даже безобидной. Еще в Петербурге Казаков видел, как небольшой томик строгого оформления преспокойно продавался в медицинском отделе Дома Книги. Фильм с одноименным названием поставили итальянцы и смотрелся он более как неплохое историческое кино, нежели четкое воспроизведение рекомендаций автора.

Но в двенадцатом веке!.. Криминал, срам и разврат! Это даже Казаков понял. Если называть вещи своими именами, «Искусство любви» являлось эдакой «Кама-сутрой» для эпохи Раннего Средневековья с популярно изложенными советами для начинающих.

– Вы знаете, ваше высочество, что даже в растленном Риме эпохи Цезарей, – целомудренно-ханжеским голосом сообщил Казаков Беренгарии, – сей трактат считался крайне… двусмысленным? Публия Овидия за эту дивную книжку выгнали из города и сослали к черту на рога, в Таврию[6].

– Разве? – удивилась принцесса. – Я всегда пребывала в уверенности, что римляне были куда терпимее к взаимоотношениям подобного рода между мужчиной и женщиной. Вы будете смеяться, но эту книгу я раздобыла у монахинь.

• Предыдущая
• 13/76
• Следующая