Кукольный дом - Ибсен Генрик - Страница 17
- Предыдущая
- 17/18
- Следующая
ХЕЛЬМЕР. Ну, милочка Нора, разве это было по твоей части?
НОРА. Вот мы и добрались до сути. Ты никогда не понимал меня… Со мной поступали очень несправедливо, Торвальд. Сначала папа, потом ты.
ХЕЛЬМЕР. Что! Мы двое?.. Когда мы оба любили тебя больше, чем кто-либо на свете?
НОРА (качая головой). Вы никогда меня не любили. Вам только нравилось быть в меня влюбленными.
ХЕЛЬМЕР. Нора, что это за слова?
НОРА. Да, уж так оно и есть, Торвальд. Когда я жила дома, с папой, он выкладывал мне все свои взгляды, и у меня оказывались те же самые; если же у меня оказывались другие, я их скрывала, – ему бы это не понравилось. Он звал меня своей куколкой-дочкой, забавлялся мной, как я своими куклами. Потом я попала к тебе в дом….
ХЕЛЬМЕР. Что за выражение, когда говоришь о нашем браке!
НОРА (невозмутимо). Я хочу сказать, что я из папиных рук перешла в твои. Ты все устраивал по своему вкусу, и у меня стал твой вкус или я только делала вид, что это так, – не знаю хорошенько. Пожалуй, и то и другое. Иногда бывало так, иногда этак. Как оглянусь теперь назад, мне кажется, я вела здесь самую жалкую жизнь, перебиваясь со дня на день!.. Меня поили, кормили, одевали, а мое дело было развлекать, забавлять тебя, Торвальд. Вот в чем проходила моя жизнь. Ты так устроил. Ты и папа много виноваты передо мной. Ваша вина, что из меня ничего не вышло.
ХЕЛЬМЕР. Нора! Какая нелепость! Какая неблагодарность! Ты ли не была здесь счастлива?
НОРА. Нет, никогда. Я воображала, что была, но на самом деле никогда этого не было.
ХЕЛЬМЕР. Ты не была… не была счастлива!
НОРА. Нет, только весела. И ты был всегда так мил со мной, ласков. Но весь наш дом был только большой детской. Я была здесь твоей куколкой-женой, как дома у папы была папиной куколкой-дочкой. А дети были уж моими куклами. Мне нравилось, что ты играл и забавлялся со мной, как им нравилось, что я играю и забавляюсь с ними. Вот в чем состоял наш брак, Торвальд.
ХЕЛЬМЕР. Тут есть, пожалуй, доля правды, как это ни преувеличенно и ни выспренне. Но теперь у нас все пойдет по-другому. Время забав прошло! Пора взяться за воспитание.
НОРА. За чье? За мое или детей?
ХЕЛЬМЕР. И за твое и за их, дорогая Нора.
НОРА. Ах, Торвальд, не тебе воспитать из меня настоящую жену себе.
ХЕЛЬМЕР. И ты это говоришь?
НОРА. А я… разве я подготовлена воспитывать детей?
ХЕЛЬМЕР. Нора!
НОРА. Не сам ли ты сейчас лишь говорил, что не смеешь доверить мне этой задачи?
ХЕЛЬМЕР. В минуту раздражения. Можно ли обращать на это внимание!
НОРА. Нет, ты рассудил правильно. Эта задача не по мне. Мне надо сначала решить другую задачу. Надо постараться воспитать себя самое. И не у тебя мне искать помощи. Мне надо заняться этим одной. Поэтому я ухожу от тебя.
ХЕЛЬМЕР (вскакивая). Что ты сказала?
НОРА. Мне надо остаться одной, чтобы разобраться в самой себе и во всем прочем. Потому я и не могу остаться у тебя.
ХЕЛЬМЕР. Нора! Нора!
НОРА. И я уйду сейчас же. Кристина, верно, даст мне ночлег…
ХЕЛЬМЕР. Ты не в своем уме! Кто тебе позволит! Я запрещаю!
НОРА. Теперь напрасно запрещать мне что бы то ни было. Я возьму с собой лишь свое. От тебя ничего не возьму, ни теперь, ни после.
ХЕЛЬМЕР. Что же это за безумие!
НОРА. Завтра я уеду домой… то есть в мой родной город. Там мне будет легче устроиться.
ХЕЛЬМЕР. Ах ты, ослепленное, неопытное созданье!
НОРА. Надо же когда-нибудь набраться опыта, Торвальд.
ХЕЛЬМЕР. Покинуть дом, мужа, детей! И не подумаешь о том, что скажут люди?
НОРА. На это мне нечего обращать внимания. Я знаю только, что мне это необходимо.
ХЕЛЬМЕР. Нет, это возмутительно! Ты способна так пренебречь самыми священными своими обязанностями!
НОРА. Что ты считаешь самыми священными моими обязанностями?
ХЕЛЬМЕР. И это еще нужно говорить тебе? Или у тебя нет обязанностей перед твоим мужем и перед твоими детьми?
НОРА. У меня есть и другие, столь же священные.
ХЕЛЬМЕР. Нет у тебя таких! Какие это?
НОРА. Обязанности перед самой собою.
ХЕЛЬМЕР. Ты прежде всего жена и мать.
НОРА. Я в это больше не верю. Я думаю, что прежде всего я человек, так же как и ты, или, по крайней мере, должна постараться стать человеком. Знаю, что большинство будет на твоей стороне, Торвальд, и что в книгах говорится в этом же роде. Но я не могу больше удовлетворяться тем, что говорит большинство и что говорится в книгах. Мне надо самой подумать об этих вещах и попробовать разобраться в них.
ХЕЛЬМЕР. Как будто твое положение в собственном доме не ясно и без того? Да разве у тебя нет надежного руководства по таким вопросам? Нет религии?
НОРА. Ах, Торвальд, я ведь не знаю хорошенько, что такое религия.
ХЕЛЬМЕР. Что ты говоришь?
НОРА. Я знаю это лишь со слов пастора Хансена, у которого готовилась к конфирмации. Он говорил, что религия то-то и то-то. Когда я высвобожусь из всех этих пут, останусь одна, я разберусь и в этом. Я хочу проверить, правду ли говорил пастор Хансен или, по крайней мере, может ли это быть правдой для меня.
ХЕЛЬМЕР. Нет, это просто неслыханно со стороны такой молоденькой женщины! Но если тебя не может вразумить религия, так дай мне задеть в тебе хоть совесть. Ведь нравственное-то чувство в тебе есть? Или – отвечай мне – и его у тебя нет?
НОРА. Знаешь, Торвальд, на это нелегко ответить. Я, право, и этого не знаю. Я совсем как в лесу во всех этих вопросах. Знаю только, что я совсем иначе сужу обо всем, нежели ты. Мне вот говорят, будто и законы совсем не то, что я думала. Но чтобы эти законы были правильны – этого я никак не пойму. Выходит, что женщина не вправе пощадить своего умирающего старика отца, не вправе спасти жизнь мужу! Этому я не верю.
ХЕЛЬМЕР. Ты судишь, как ребенок. Не понимаешь общества, в котором живешь.
НОРА. Да, не понимаю. Вот и хочу присмотреться к нему. Мне надо выяснить себе, кто прав – общество или я.
ХЕЛЬМЕР. Ты больна, Нора. У тебя жар. Я готов подумать, что ты потеряла рассудок.
НОРА. Никогда еще не бывала я в более здравом рассудке и твердой памяти.
ХЕЛЬМЕР. И ты в здравом рассудке и твердой памяти бросаешь мужа и детей?
НОРА. Да.
ХЕЛЬМЕР. Тогда остается предположить одно.
НОРА. А именно?
ХЕЛЬМЕР. Что ты меня больше не любишь.
НОРА. Да, в этом-то все и дело.
ХЕЛЬМЕР. Нора… И ты это говоришь!
НОРА. Ах, мне самой больно, Торвальд. Ты был всегда так мил со мной. Но я ничего не могу тут поделать. Я не люблю тебя больше.
ХЕЛЬМЕР (с усилием преодолевая себя). Это ты тоже решила в здравом рассудке и твердой памяти?
НОРА. Да, вполне здраво. Потому-то я и не хочу здесь оставаться.
ХЕЛЬМЕР. И ты сумеешь также объяснить мне причину, почему я лишился твоей любви?
НОРА. Да, сумею. Это случилось сегодня вечером, когда чудо заставило себя ждать. Я увидела, что ты не тот, за кого я тебя считала.
ХЕЛЬМЕР. Объяснись получше, я совсем тебя не понимаю.
НОРА. Я терпеливо ждала целых восемь лет. Господи, я ведь знала, что чудеса не каждый день бывают. Но вот на меня обрушился этот ужас. И я была непоколебимо уверена: вот теперь совершится чудо. Пока письмо Крогстада лежало там, у меня и в мыслях не было, чтобы ты мог сдаться на его условия. Я была непоколебимо уверена, что ты скажешь ему: объявляйте хоть всему свету. А когда это случилось бы…
ХЕЛЬМЕР. Ну, что же тогда? Когда я выдал бы на позор и поругание собственную жену!..
НОРА. Когда бы это случилось… я была так непоколебимо уверена, что ты выступишь вперед и возьмешь все на себя – скажешь: виновный – я.
ХЕЛЬМЕР. Нора!
НОРА. Ты хочешь сказать, что я никогда бы не согласилась принять от тебя такую жертву? Само собой. Но что значили бы мои уверения в сравнении с твоими?.. Вот то чудо, которого я ждала с таким трепетом. И чтобы помешать ему, я хотела покончить с собой.
ХЕЛЬМЕР. Я бы с радостью работал для тебя дни и ночи, Нора… терпел бы горе и нужду ради тебя. Но кто же пожертвует даже для любимого человека своей честью?
- Предыдущая
- 17/18
- Следующая
