Опасные тропы натуралиста (Записки ловца змей) - Недялков Аркадий - Страница 4
- Предыдущая
- 4/42
- Следующая
ДЯДЬКА
Дядька мой заслуживает того, чтобы о нем рассказать поподробнее. Он был весьма своеобразным человеком. Почти всегда он думал иначе, чем люди, считавшие себя нормальными. Правда, иногда это причиняло ему (и окружающим) некоторые неприятности, но дядьку такие мелочи не смущали. Справедливости ради надо сказать, что чаще всего от своего своеобразия страдал он сам. Судите сами.
Когда ему было всего восемнадцать лет, он окончил строительный техникум и отправился на юг Узбекистана. В то время там вовсю разбойничали басмачи. Они грабили жителей и безжалостно вырезали всех, кто имел хоть малейшее отношение к Советской власти. Дядька же инспектировал строительство школ. Три года он разъезжал по кишлакам на велосипеде, иногда возил с собой большие деньги, чтобы расплачиваться с рабочими (в те годы инспектор частенько бывал и бухгалтером и кассиром), и тем не менее вернулся домой живым.
Правда, у него были прострелены грудь, рука и нога, не хватало доброго десятка зубов и в двадцать лет половина головы была седая, но это (по его выражению) были "никому не интересные детали". В сорок первом году он работал в глубоком тылу на военном заводе. Должность у него была ответственная. Никто не думал, что дядька попадет на фронт, но сам он думал совсем иначе. Когда директор завода отказался отпустить его в армию, дядька целый месяц обивал порог в военкомате и добился своего. На фронте дядька (по его мнению) пробыл не очень долго, всего полтора года, но вернулся с орденами и... пожизненной инвалидностью. Пенсию ему назначили солидную. Все родственники считали, что теперь уж он угомонится. Его старшая сестра -главный бухгалтер городского торга -- предложила ему устроиться в ее учреждении вахтером.
-- Чего тебе еще? -- говорила она ему. -- Пенсия и зарплата полностью обеспечат и тебя, и твою семью. Отдежурил сутки -- двое свободный. Занимайся чем хочешь, хоть на рыбалку езжай. Живи спокойно, как все люди!
Дядька поблагодарил сестру за заботу и устроился... сопровождающим вагоны с ценным грузом. Пять лет ездил. Всякое бывало в поездках. Два раза пришлось отбиваться от бандитов. Во второй (последний) раз ему нанесли три ножевые раны, но он все же одержал над грабителями победу и раненый доставил одного из них в милицию. Оттуда его увезли прямо в больницу. Когда дядька поправился и вышел из больницы, жена упросила его оставить опасную работу. На этот раз он послушался жену и, казалось, смирился. Он уже стал оформляться вахтером, когда мама попросила его поехать со мной в эту "безобидную" экспедицию. Нужно ли говорить, что дядька согласился без малейшего колебания?
Мне же не очень хотелось путешествовать вместе с дядькой. Правда, он был очень внимателен и заботлив. Умел быстро (и довольно вкусно) приготовить незатейливую еду из самых простых продуктов. Не отлынивал дядька и от самой тяжелой и грязной работы. Однако он считал себя непререкаемым авторитетом почти во всем. Если я что-нибудь делал хоть чуть-чуть иначе, чем говорил он, то начиналась длинная и нудная проповедь о том, что нужно слушать опытных людей, а не экспериментировать, что эти эксперименты никому не нужны. Повторял он так до тех пор, пока все не было сделано по его желанию. Если же все-таки я поступал по-своему и добивался успеха, дядька хмуро говорил: "Дуракам счастьем -- и уходил прочь. Ну а если у меня не получалось, то тут дя дюшка входил в раж: ругал меня на трех языках (русском, украинском и узбекском) и под горячую руку мог наградить доброй затрещиной.
Сами понимаете, ехать под надзором такой "няньки" удовольствие было маленькое. Я попробовал сказать, что состав экспедиции давно утвержден. Однако мама этого понять не захотела и настаивала на своем. Пришлось мне вместе с дядькой идти к Косте. Сначала Костя отказал. Он хотел взять и проводника и рабочего на месте работы, из местных жителей. Внутренне я возликовал, но внешне сделал грустное лицо и вздохнул. Наверное, не нужно было вздыхать. Костя поглядел на меня, тоже вздохнул, отвернулся и скучным голосом объявил, что дядька принят в состав экспедиции рабочим.
НАС УТРО ВСТРЕЧАЛО ПРОХЛАДОЙ И ПЕСНЯМИ
В первых числах апреля, после долгого пути, наш грузовик остановился ночью на берегу маленькой, но бурной речки у подножия хребта Кугитангтау.
Нас было пятеро. Костя -- начальник экспедиции, Курбан-Нияз -проводник, шофер Володя и мы с дядькой. Костя и Курбан-Нияз были старыми "бродягами". Известный проводник Курбан-Нияз каждый год водил экспедиции по югу Узбекистана. Костя тоже каждый год все теплое время года проводил в экспедициях. Шофер же, дядька и я впервые вкусили "прелести" экспедиционной жизни.
Все мы сильно устали и тотчас улеглись спать. Несмотря на усталость, я долго не мог уснуть. Во-первых, ложе мое -- каменистый берег горной речки -отнюдь не напоминало привычную мягкую постель. Какие-то камешки сквозь кошму и спальный мешок неприятно кололи спину и бока. Во-вторых, меня одолевали мысли: завтра начнем искать и ловить змей, благополучно ли для нас кончится эта ловля?
Спутники мои давно похрапывали, а я все ворочался, стараясь улечься поудобнее, и думал, что все это, пожалуй, добром не кончится. Так и получилось. Ворочаясь, я толкнул Костю. Он проснулся, осведомился, в чем дело, и вежливо попросил меня лежать спокойно или убираться с кошмы ко всем чертям. Я отодвинулся от него и задел дядьку. Тот тоже проснулся, но выразил свое недовольство менее вежливо и в более энергичных выражениях потребовал, чтобы я угомонился. Обменявшись мнениями о моем поведении и придя к соглашению, что я эгоистичный обормот, мешающий своим коллегам отдыхать (прилагательное предложил Костя, а существительное -- дядька), они уснули, а я все лежал без сна. Потом ласковое журчание речки убаюкало меня, и я незаметно уснул.
Проснулся я на рассвете, высунулся было из мешка, но тут же нырнул обратно. На чехле мешка серебрился легкий налет инея. Рядом со мной на кошме в таких же мешках спали Костя, дядька и Курбан-Нияз, только Володя был в кузове машины. Он даже ночью не хотел покидать свой автомобиль. Никто не поднимался, и я тоже решил еще немножко подремать. Да не тут-то было! Откуда ни возьмись, над нами прошуршала птичья стая. Выглянув из мешка, я увидел десяток птиц, усевшихся на небольшое деревце. Птицы внимательно разглядывали машину и нас и переговаривались короткими негромкими звуками. Но так скромно они держались недолго. Настороженный разговор сменила безудержная болтовня. Она не только заглушила журчание речки, но и разбудила всех. Птицы свистели, трещали и даже мяукали .
-- Кыш, оглашенные! -- не выдержал Володя. -- Пошли отсюда! Ишь, растрещались!
-- Это они тебя приветствуют, Володя, -- сказал Костя, высовываясь из мешка. -- Хорош гость! Хозяева исполняют ему утреннюю серенаду, а он их гонит! Эй, друзья! Хватит боками землю трамбовать! Подъем!
Вслед за Костей мы вылезли из мешков и торопливо оделись. Птицы сначала притихли, а потом затрещали снова. Они не боялись нас и спокойно сидели на нижних ветках, хотя мы ходили поблизости.
-- Костя, -- спросил я, -- что это за смелые птицы ?
-- Это майны -- индийские скворцы. Очень полезные и умные птицы, -ответил он. -- В садах и на полях майны поедают множество вредных насекомых. Живут они обычно возле домов горцев и доставляют им много радости своими песенками. Горцы их любят и не обижают, поэтому они не боятся людей.
Майны перепархивали с дерева на крышу грузовика, а самые отчаянные забрались даже в кабину.
На востоке над темными вершинами дальних гор занялось зарево. Сначала оно было бледным желто-золотым, потом зо лото разлилось по небу широким правильным полукругом, середина низа которого загорелась чудесным нежно-розовым цветом. Розовое разливалось все шире, и вдруг в седловинке между вершинами ослепительно брызнул лучами сверкающий кусочек солнца. Как только первые лучи упали на скалы, нависшие над ущельем, откуда-то сверху раздался громкий крик: "Ке-ке-ке-ке! Ке-ке-лик! Ке-ке-лик! Ке-ке-лик! " На вершину одной из скал быстро выкатился маленький серый комочек. Он приплясывал на самом гребне скалы, и оттуда неслось задорное: "Ке-ке-лик! Ке-ке-лик! Ке-ке-лик! "
- Предыдущая
- 4/42
- Следующая