Шевалье - Хэррод-Иглз Синтия - Страница 11

• Предыдущая
• 11/94
• Следующая

В этот раз, хотя ее роды были сравнительно недолгие и легкие, королева в большей степени страдала из-за отсутствия мужа и безуспешных попыток снова завладеть троном. Тем не менее, сообщение было послано королю без промедления, и он поспешил, испытывая угрызения совести, к своей жене. Представ перед ней, король нежно обнял ее. Ему вручили маленькую инфанту. Бережно взяв ее на руки, он изрек:

– Бог послал нам ее в утешение. Аннунсиата смотрела на инфанту и думала, что она появилась слишком поздно, как и ее брат. Если бы королева Мария одарила страну наследником в начале брака с герцогом Йоркским, дела могли бы пойти совсем по-другому, поскольку пятнадцатилетний принц Уэльский был бы заманчивой приманкой для страны, и она могла бы потерпеть его отца немного дольше. Тем не менее, если и оставалась сейчас еще какая-то надежда для них, то она была связана с принцем, четырехлетним, крепким, красивым и спокойным ребенком. Если на то будет воля Господа Бога, он станет хорошим королем.

Инфанта родилась настолько крепкой, что ее крестины решили отложить до возвращения короля Людовика из Фландрии, что случилось в середине июля. Церемония прошла в королевской капелле в Сен-Жермен с большой пышностью. Морис сочинил и исполнил новый гимн в честь инфанты и церковный гимн. После, во время пиршества, он сыграл на корнетто[5] и вызвал бурную овацию. Король Людовик стал крестным отцом принцессы, нареченной в его честь Луизой-Марией, а крестной матерью – его невестка, герцогиня Орлеанская, ласково прозванная герцогиней Лизелоттой.

Лизелотта была дочерью брата принца Руперта Чарльза Луи, и, таким образом, кузиной Аннунсиаты. Это жизнерадостная, дружелюбная и скромная женщина проявила искренний интерес к Аннунсиате и ее семье. Когда Морис закончил игру, Лизелотта подозвала Аннунсиату и поздравила ее с таким талантливым сыном.

– И он очень похож на своего деда, не правда ли, вылитый Палатин? – воскликнула она растроганно.

Аннунсиата согласилась с подобной небылицей. Лизелотта никогда не видела принца Руперта, разве что на портретах, но живое воображение герцогини порой заносило ее.

– Знаете, наша тетушка Софи страстно хочет увидеть его. Я писала о нем довольно часто.

– Весьма любезно с вашей стороны, мадам, – сказала Аннунсиата.

От тетушки Софи, герцогини Ганноверской, ее семья всегда получала много писем.

– Вовсе нет, дорогая графиня. Но вы знаете, тетушка Софи очень интересуется искусством, особенно музыкой, и она хотела бы услышать что-нибудь из сочинений вашего сына. Сейчас, мне кажется, мадам, если бы вы представили его ей, она вполне могла бы помочь ему получить хорошее место. Не думаете ли вы, что это было бы замечательно? Аннунсиата снова согласилась, но позднее серьезно обдумала предложение. Совершенно очевидно, что никаких попыток восстановить на троне короля Джеймса не могло быть больше предпринято. Да и выглядел он таким старым и больным, что вряд ли мог еще долго протянуть. Только в принце Уэльском нужно было искать надежду на будущее. Тем не менее, в настоящий момент ее сыновья должны что-то делать. Карелли был доволен, служа королю Франции, а Альену такие вопросы еще не занимали. Но настало время помочь Морису. Ганновер, без сомнения, маленькое и незначительное герцогство, но если сын займет в нем достойное положение, это станет началом карьеры. К тому же Морису нравилась жизнь в Лейпциге, его характер, похоже, хорошо соответствовал германской натуре. Она решила написать тетушке Софи без промедления.

В январе 1693 года в Морлэнд пришла весть о смерти Джона Эйлсбери, оставившего всю недвижимость Селии. Кловер, мало видевшая отца при жизни совсем не расстроилась, ее гораздо больше волновал миниатюрный портрет, который Кловис писал с нее для собственного удовольствия. В шесть лет Кловер была прелестной девочкой с прекрасными чертами своей матери, серо-золотистым и глазами, золотыми волосами. Кловис обожал ее чрезмерно.

Будучи единственным ребенком в детской, Кловер росла избалованной, деспотичной и капризной, как любой маленький тиран, уже почувствовавший свою власть. Она настояла, чтобы отец Сен-Мор проводил для нес уроки вместе с Джоном и Артуром, и затмила их, поскольку обладала незаурядным умом и способностями во всем. Она также могла нарушить порядок на уроке, мешать кузенам, уходить с урока, когда решала, что с нее довольно, или же могла вовсе не явиться, если полагала, что были дела поважнее.

Девочка рано поняла, что Кловис обладает в доме властью, и что произвести на него впечатление можно, выказывая любовь к учебе. Поэтому она приходила к нему по вечерам и упрашивала учить ее чему-нибудь. Она быстро схватывала цифры, и часто можно было видеть отца Сен-Мора и Кловис, занимавшихся хозяйственными подсчетами в комнате управляющего, а между ними прелестную Кловер, склонившуюся над книгами и хмурившуюся от напряженной сосредоточенности.

Она также любила сопровождать Кловиса в его поездках в город или в деловых объездах имения, сидя на лошади впереди него. Кловис крепко обхватывал ее, а девочка держалась за его руки. Крестьяне и арендаторы души в ней не чаяли, суетились вокруг малышки, одаривая сладостями и льстили ей, что было для Кловер очень приятно. Берч и Каролина увещевали Кловиса, возражали против такого воспитания, но все без толку.

– Если бы она родилась мальчиком, – говорила Берч, – вполне достаточно было бы умения считать, чертить треугольники и ориентироваться по звездам. Но что за польза от этого для молодой леди?

А Кловис ей отвечал:

– Перестань, Берч. Твоя хозяйка, графиня, очень образованная леди.

– Может быть и так, господин. Графиня хорошо образована, и хотя не мое дело руководить молодой леди, но графиня по крайней мере изучила также все, что необходимо знать девице.

– Ты имеешь в виду рукоделие и танцы? – с улыбкой спросил Кловис. – Ну ладно, Берч, ты ведь не можешь сказать, что мисс Кловер не стала молодой леди в этом отношении. Будь уверена, она умеет изящно танцевать и не будет пускать пыль в глаза своим умением.

– Вы никогда не выдадите ее замуж, сэр, если будете воспитывать ее на свой манер.

Кловис не заметил тревоги Берч и беспечно ответил:

– Она не хочет замуж. Она желает остаться со мной. Мне бы тоже хотелось, чтобы она не уезжала из Морлэнда. Так что мы все довольны.

Когда Джон Эйлсбери умер, вспыхнули более серьезные разногласия, поскольку Кловис отказался одеть Кловер в траурное платье.

– Вы не правы. Ребенок должен носить траур по своему отцу, – заявила Берч возмущенно.

Кловис резко возразил:

– Я не собираюсь позволить этому милому маленькому созданию волочить на себе отвратительное черное платье, подобно подбитой вороне. Она слишком хороша, чтобы одеваться в черное. Она еще ребенок.

Берч его слова шокировали.

– Так нельзя, это не правильно. Что подумают люди? Вам не следует внушать ей ее исключительность, сэр. Вы оказываете ей плохую услугу, взращивая тщеславие.

– Она прелестна и знает это. Было бы преступлением против природы скрывать такое очарование под уродливым платьем.

Берч настолько вспылила, что переступила границу дозволенного:

– Народ в округе только и говорит о том, как вы повсюду таскаете за собой этого ребенка. Неестественно и грешно желать общества такой маленькой девочки, как она. Вы должны оставить ее в детской, где ей место.

В ярости и возмущении Кловис указал Берч ее место и отослал прочь. В таком же возмущении Берч выскочила из комнаты и только около детской дала волю слезам. Дом долго не мог прийти в себя. Новость о скандале распространилась как волны на воде от брошенного камня. Младшие слуги ходили на цыпочках, похожие на собаку, боящуюся удара. Но старшие слуги с жаром обсуждали случившееся, перешептываясь по углам и неестественно замирая, когда мимо проходил кто-нибудь из членов семьи. Каролина, слышавшая о происшедшем, взяла сторону Берч и сама осмелилась перечить Кловису, после чего удалилась в длинную комнату в глубоком негодовании, где начала что-то шить с такой яростью, что порвала нить.

• Предыдущая
• 11/94
• Следующая