Князек - Хэррод-Иглз Синтия - Страница 73
- Предыдущая
- 73/90
- Следующая
– Что вы будете делать?
Глаза их встретились – и сказали все красноречивее всяких слов.
– А что я могу сделать? – произнесла, наконец, Леттис. Она заметалась по комнате, словно раненый зверь – казалось, эти стены душили ее... За окнами свистел февральский ветер, блуждая в Кендальских горах.
– Все здесь ненавижу! – горячо вырвалось у Леттис. Слишком здесь все напоминало ей о происшедшем. И вдруг она подумала об усадьбе Морлэнд с ее чистыми и просторными покоями, всегда свежевымытыми сияющими окнами, с жаркими каминами... Как тепло и уютно было ей там в детстве! Перед глазами Леттис пронеслись картины далекого уже прошлого – мать, расчесывающая волосы перед серебряным зеркалом, отец, читающий предобеденную молитву за столом, запах свежеиспеченных пирожков с миндалем и изюмом, аромат вина, приправленного специями – запахи Рождества... Джон, помогающий ей натянуть тугой лук... Запах ее собственной разгоряченной кожи, когда она сидела на траве в итальянском садике жарким летним днем...
Джин, пристально наблюдавшая за ней, заметила, как просветлело ее лицо, и обеспокоенно спросила:
– Что? О чем вы задумались?
Леттис уставилась на Джин, изумленная до глубины души. Да как ей это до сих пор в голову не пришло? Ее охватило страстное, непреодолимое желание: домой! Скорее домой!
– А почему нет?! – воскликнула она, раскрывая Джин объятия и радостно смеясь. – Какая же я была дура! Мы уедем домой, в усадьбу Морлэнд, – все мы, все вместе. Вот только распогодится... И мне снова станет хорошо, и все будет прекрасно!
Внезапная радость Леттис была столь заразительна, что Джин, сама не понимая отчего, тоже начала смеяться. Леттис схватила ее за руки – и вот уже эти две зрелые женщины кружатся по комнате в бешеном танце, как девчонки на зеленом лугу…
Но усадьба Морлэнд, куда возвратилась Леттис, была уже совсем другой, ничуть не похожей на тот дом, откуда юной девушкой она уехала ко двору. Отец ее умер, братья и сестры все разлетелись по свету – кроме Джейн... Дом казался опустевшим и заброшенным. Конечно, дом не был пуст, но частенько возникала необъяснимая напряженность между членами семьи, и Леттис, ставшая за эти годы весьма чувствительной к недомолвкам, вскоре вполне уяснила себе ситуацию.
Нанетта все еще жила в усадьбе – это поразило Леттис: ведь она была уже глубокая старуха, почти под восемьдесят, сморщенная и согнутая. Суставы ее совсем скрючило, и передвигаться, да и одеваться самостоятельно она не могла, но воля ее оставалась по-прежнему железной, и голос ее оставался прежним, и на язык Нанетта все еще была остра... Она продолжала заправлять всем хозяйством, не утратив ясности мысли. Ее переносили с места на место в носилках на длинных палках двое слуг – она наотрез отказывалась слечь в постель, отдавая себе отчет в том, что тогда придется выпустить из рук бразды правления. Леттис прекрасно понимала ее, побывав хозяйкой поместья – а Нанетта в свою очередь душевно отнеслась к Леттис, почувствовав понимание и одобрение. Нанетта вставала очень рано, чтобы две служанки успели умыть ее и одеть, а потом ее сносили вниз и она направлялась в часовню к заутрене. А после мессы ее присутствие ощущалось в любом уголке дома – ее сопровождали две молодые служанки и два сильных лакея (Одри и Мэтью к этому времени уже умерли). Передвижение ее по дому было обставлено с превеликой торжественностью.
Количество домочадцев, которыми заправляла Нанетта, сильно сократилось. Николас и Селия Чэпемы трепетали перед Нанеттой и по возможности избегали ее, живя какой-то мышиной жизнью, прячась и таясь... А Габриэль Чэпем – высокий восемнадцатилетний красавец и неисправимый ленивец – предпочитал пореже попадаться на глаза родителям и был достаточно смел и смышлен, чтобы очаровать Нанетту и заставить ее закрывать глаза на его недостатки. А в детской, под неусыпным надзором Симона Лебела копошились близнецы, Алетея и Амори – им было уже по пять, и шестилетний Неемия. Вот и все.
Маргарет Баттс вышла, наконец, замуж – за почтенного, в возрасте, купца и переселилась в его большой дом в Йорке, на улице Фоссгейт. Джейн и Иезекия жили у себя в Шоузе и наезжали в усадьбу лишь раз в неделю, в воскресный день – посещали мессу и проводили целый день с сыном. Леттис удивило, что они так редко бывают в усадьбе Морлэнд – но она вскоре заметила, как часто приезжают из Уотермилл-Хауса Чэпемы, Джэн и Мэри. Конечно, у них была масса поводов – небольшой Уотермилл-Хаус вовсе не требовал особых забот, а их мать и дети были тут, в усадьбе Морлэнд, не говоря уже о внуках... Но Леттис заметила, сколь натянуты отношения между ними и Нанеттой, и поняла, почему старуха столь упорно цепляется за жизнь, от которой уже безумно устала...
У них редко доходило до открытого противостояния – но там, где дело касалось вопросов религии, начинались споры и ссоры. Как только умер Пол, Нанетта решительно изгнала из дома все предметы, противные духу католицизма, и мессу стали служить, как в старые добрые времена – трижды в день: для всех домашних и слуг-католиков и окрестных крестьян, держащихся старой веры. А таких в округе было много – они отваживались посещать мессу, воодушевляемые отвагой Нанетты. Разумеется, это было под запретом, это было опасно – и неизбежно должно было в конце концов привлечь внимание ответственных чинов. И когда мировой судья собственной персоной явился к Нанетте с суровым предупреждением, она бесстрашно предстала перед ним, спокойно выслушала и заговорила ему зубы так, что ни он, ни кто другой более не смел и слова сказать против семейства Морлэнд. Разумеется, со смертью Нанетты все переменится, но пока она жива, сила ее духа отгоняет все напасти от дома Морлэндов.
Для Леттис была огромным облегчением вновь обретенная возможность открыто исповедовать свою веру, посещать храм, где служит священник... Когда же обнаружилось, что Лесли и Джин – обе протестантки, Чэпемы попытались заручиться их поддержкой в своей битве против Нанетты. Но Джин твердо и решительно отказала им и употребила все силы, чтобы простушка Лесли, которую ничего не стоило уговорить, также не вмешивалась в дела семьи. Они твердо держались Леттис. Им обеим было очень хорошо в усадьбе Морлэнд. Джин здесь занялась привычными своими обязанностями экономки – Нанетта дала ей возможность употребить все свои таланты и вручила ей права, какими Джин прежде никогда не пользовалась. А Лесли была вполне счастлива тем, что ей тепло и мягко спать, а есть можно вкусно и до отвала. К тому же в доме были прекрасные клавикорды – Лесли вволю музицировала, и даже заслужила одобрение Нанетты.
К услугам же Дуглас были прекрасные лошади, охотничьи псы и соколы, и такая свобода, какая ей прежде только снилась. Она вволю могла скакать по просторам, сопровождаемая слугами, охотиться – и при этом не бояться, что соседи, если вдруг она пересечет случайно границу их владений, нападут и убьют ее. Также вокруг было много молодых людей – что было для девушки и приятно, и в новинку. Габриэль внимательно отнесся к юной красавице, заигрывал и танцевал с ней, сопровождал ее на охоту, был чуть ли у нее не на посылках – и частенько приглашал на верховую прогулку в Уотермилл, к родителям. Очевидно было, что те весьма благосклонно относятся к увлечению сына – наивная Дуглас считала их радушие лишь обычной вежливостью. Она искренне полагала, что Чэпемы радуются оттого, что с тех пор, как появилась она, Габриэль чаще их навещает...
Леттис пристально наблюдала за дочерью, убедившись вскоре, что той не грозит опасность – даже от такого смазливого и очаровательного негодяя, как Габриэль. Он не тронул сердца девушки – и хотя ей явно было приятно его общество, ухаживание и знаки внимания, и даже его лесть (что, впрочем, было вполне естественно), Дуглас была слишком хорошо воспитана, чтобы от всего этого растаять...
Итак, к концу апреля Леттис с дочерьми и слугами уже прочно обосновалась в усадьбе Морлэнд – и могла теперь всецело отдаться ожиданию ребенка. Она сильно отяжелела – а май выдался жаркий, и Леттис была счастлива, что ей не нужно много двигаться. Она проводила целые дни, сидя в тенистом садике и болтая с Нанеттой, или в кресле у распахнутого окна... Леттис обычно прихватывала с собой рукоделие, а Нанетта, лишенная возможности занять свои больные руки, говорила без умолку или же читала вслух. Нанетта и была первой, кому Леттис поведала печальную историю своих отношений с Робом Гамильтоном – а та в свою очередь рассказала ей обо всем, что происходило в семье с тех пор, как Леттис оставила дом.
- Предыдущая
- 73/90
- Следующая
