Длинная тень - Хэррод-Иглз Синтия - Страница 23
- Предыдущая
- 23/91
- Следующая
Свечи погасли, но огонь еще теплился, и Ральфу хватало света. Собаки уснули, сопели и видели сны, в которых явно охотились на кроликов. Кларет кончился, Ральф поднялся и прошел в холл, где нашел другую бутылку, которую Клем предусмотрительно для него оставил. Еле передвигая ногами, Ральф вернулся через ледяной холл в тепло натопленного помещения, наполнил стакан и поставил бутылку на каминный столик, чтобы она согрелась. Стук в дверь был таким тихим, что Ральф его не услышал, но на повторный стук проснулся Брен, поднял морду и посмотрел в сторону двери.
– Что такое, приятель? – спросил Ральф собаку. Кто-то осторожно приоткрыл дверь.
– Кто там? – рявкнул Ральф. – Я же просил, чтобы меня не беспокоили.
Дверь распахнулась, и в проеме показалась Элизабет в халате, накинутом поверх ночной рубашки. Она выглядела смущенной.
– Простите, я думала, вы разрешили мне войти, – сказала она.
– Я разговаривал с собакой, – ответил Ральф. – Я не слышал вашего стука.
– Простите, – осторожно проговорила Элизабет, собираясь закрыть дверь.
Внезапно Ральф остро ощутил одиночество и сказал:
– Постойте. Раз вы уже здесь, входите. Подойдите к огню, вы, должно быть, замерзли.
Он знал, насколько холодно в холле. Элизабет с сомнением посмотрела на него, но он произнес:
– Закройте дверь, холодом тянет.
Казалось, она собралась с мыслями, вошла, закрыв за собой дверь, и приблизилась к огню.
– Что вы здесь делаете в такой нас? – поинтересовался Ральф, внезапно поняв, насколько он пьян. Но голос звучал удивительно чисто и ясно, хотя и очень далеко.
– Мне не спалось, – сказала Элизабет, протягивая руки к огню.
Ральф уставился на ее руки и подумал о том, как они прекрасны, тонкие и изящные, в ореоле отблесков огня, просвечивающего их насквозь.
– Я спустилась вниз поискать что-нибудь успокаивающее, увидела под вашей дверью свет и пришла посмотреть, кто здесь.
Ральф принял это объяснение, хотя наверняка знал, что она лжет. Свет из-под двери не виден до тех пор, пока не завернешь в коридор, ведущий в комнату стюарда и в часовню. Ему было все равно, почему она пришла. Он просто обрадовался.
– Вы бы выпили немного вина. Сюда! Садитесь сюда и положите ноги на решетку. Ну-ка, собачки, подвиньтесь немножко.
Он отогнал рычащих собак в сторону, придвинул стул к огню, усадил на него Элизабет и налил ей в стакан немного вина.
– Возьмите, – сказал он и, видя ее колебания, добавил: – Все в порядке, я уже пил из этой бутылки. Ну же! Это поможет вам уснуть.
Ральф скользил взглядом по ее фигуре, наслаждаясь этим зрелищем, поскольку Аннунсиата уже очень давно не доставляла ему этого удовольствия. Элизабет пила молча, и он видел, как румянец приливает к ее щекам, то ли от огня, то ли от смущения. Она скромно опустила глаза, и в линии ее губ было что-то трогательное. Ральф вернулся на свое место, еще немного выпил и посмотрел на нее в одобрительном молчании. Он всегда был добр к ней, но только сейчас понял, что никогда не замечал ее как женщину. Элизабет была дочерью его младшей тетки, которая вышла замуж за молодого сквайра из Эссекса, некоего Карла Хобарта, оказавшегося, к своему несчастью, во время войны не на той стороне.
Элизабет привезли в Морлэнд еще совсем ребенком, и ей была уготована судьба «бедной родственницы» управлять прислугой и вести домашнее хозяйство.
Элизабет всегда была склонна недооценивать себя, иногда Ральф замечал, что Аннунсиата использует девушку в качестве контрастного фона для своей блистательной внешности. Глядя сейчас на нее, он думал, что девушка очень миловидна, а благодаря легкому оживлению кажется даже красивой. У нее было нежное лицо, круглый, приятно очерченный подбородок, большие глаза и нежные губы, а темные волнистые густые волосы были настолько хороши, что даже растрепанные, как сейчас, украшали ее. Она была немного моложе Аннунсиаты – Ральф нахмурил лоб, вспоминая, насколько – ей двадцать четыре, и уже десять лет она ухаживала за домом и создавала в нем уют, сначала как гувернантка его детей, а затем в качестве домоправительницы Морлэнда. Тихо и незаметно, не мозоля никому глаза, она день за днем обеспечивала мир и порядок в доме, хотя ей давно пора было иметь семью и вести собственное хозяйство. Вино, согревшее его, также стерло разделявшую их грань, и он спросил:
– Элизабет, вы никогда не чувствовали себя обманутой?
– Что вы имеете в виду? – удивленно спросила она. Ральф подумал, что это трудно объяснить, но все же попытался:
– Вы, наверное, хотели бы выйти замуж?
– Я никогда не думала об этом, – тихо ответила она. – Среди тех, с кем можно было бы связать жизнь, я никогда не встречала человека, за которого хотела бы выйти замуж.
– Среди кого? – изумленно спросил Ральф. – Я имею в виду, за кого могли бы?
Элизабет выдержала паузу, а затем сказала:
– Вы же знаете, я бесприданница, поэтому никто, о ком я мечтала, не взял бы меня в жены.
Ральф не совсем понял, что она имела в виду. Встречала ли она человека, которого хотела и который женился бы на ней, будь у нее приданое, или имела в виду что-то совсем другое. Он не решался спросить. И вместо этого он сказал:
– Я должен лучше заботиться о вас.
Наконец-то она подняла на него глаза. Брови удивленно поднялись, и он с изумлением понял, что никогда до этих пор не замечал, какая у них нежная и чудесная форма – казалось, будто опытная рука художника прошлась тонкой кистью по ее лбу.
– Вы? – спросила она. – Вы всегда были очень добры ко мне. Неужели вы считаете меня неблагодарной?
Вопрос его смутил. Он поднял бутылку и отпил большой глоток кларета, надеясь, что это прояснит мысли, или, по крайней мере, вновь развяжет язык. Элизабет продолжала смотреть на него, а ее руки, сложенные на коленях и сжимавшие стакан, казалось, сулили покой. После долгой паузы он сказал:
– Но в таком случае вы должны были чувствовать, что она к вам не добра. Она никогда... Она всегда... Она всегда смотрела на вас, как на... удобство.
Казалось, Элизабет поняла, кого он имеет в виду. Она слегка опустила голову, как будто задумавшись об этом и готовясь быть абсолютно объективной.
– Если она и обманула меня, – произнесла девушка наконец, – то, скорее всего, сама того не желая. Не то чтобы она была не добра ко мне. Просто по-другому и быть не могло.
Элизабет отпила из своего стакана и, похоже, закончила беседу, но Ральф не хотел, чтобы она уходила. Множество мыслей бродило в его разгоряченном винными парами мозгу. Он внезапно ощутил себя причастным к ее думам и чувствам, поставил бутылку, поднялся и шагнул в ее сторону.
– Я сделаю для тебя все, – как бы со стороны услышал он свое обещание и удивился, насколько убедительно звучит его голос. – Все, что смогу...
Элизабет тоже встала. Ральф покачнулся. Она была маленькой, намного ниже Аннунсиаты, ее плечо едва доставало ему до подмышки, принимая его вес, будто она была создана специально для этого. Они повернули к двери, и Ральф пошел, опираясь на девушку, касаясь щекой ее мягких локонов, уложенных на затылке.
– Ты знаешь, у тебя чудесные волосы, – сказал он доверительно. – А у нее похожи на конскую гриву. Ей далеко до тебя.
– Тихо! – прошептала Элизабет. – Не поднимайте шума.
Его мозг раздваивался, одна половина была пьяной и тупой, а вторая – ясной, как морозная ночь. Ему казалось, что он наблюдает за собой со стороны. Он твердо повернул Элизабет от главной лестницы в сторону старой винтовой, ведущей прямо в гардеробную больших спальных покоев. В гардеробной он с трудом оторвался от ее плеча, в темноте привлек девушку к себе и крепко обнял. Элизабет, казалось, слегка заколебалась, но ее губы были теплыми, мягкими и готовыми к поцелую. Ральф впился в них долгим поцелуем, а потом скользнул щекой и губами по ее волосам, вдыхая их запах.
– Ты должна выйти замуж, – сказал он. – Мама всегда говорила, что грех – это пустая трата времени.
Элизабет ничего не ответила, неподвижно стоя в кольце его рук, и Ральф чувствовал легкие и частые колебания ее груди от прерывистого дыхания. Держа руку на ее плече, он провел ее в свою спальню – они проделали это маленькое путешествие, как старые друзья, – уложил ее на кровать, быстро разделся, опасаясь, что она выскользнет с другой стороны и исчезнет до того, как он до нее доберется. Но, когда он лег под одеяло и задернул полог, Элизабет все еще была там, теплая и мягкая. Он снова горячо обнял ее, подмял под себя и уперся подбородком о ее макушку.
- Предыдущая
- 23/91
- Следующая
