На макушке дерева - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 1

• 1/3
• Следующая

Нет-нет, да и вспомню, как его звали: Гарри Рукки. На редкость неудачно для четырнадцатилетнего парня, который был учеником 9-го класса в 1934 году, собственно говоря, в любой другой год это сочетание звучало бы ничуть не лучше. Мы все писали его имя «Гаррилла» и произносили это с особым смаком. Гарри Рукки делал вид, что ему наплевать, и только еще больше задирал нос, презрительно цедя через губу: «Тупое быдло». Нам тогда и в голову не могло прийти, что его заносчивость была ответом на эти издевки: он вечно напускал на себя надменный вид и упражнялся в ехидстве, которого от природы ему досталось не так уж много. А мы на разные лады коверкали его фамилию и не забывали добавлять безобразное прозвище «Гаррилла».

Меня частенько посещает и другое воспоминание: штаны на дереве. Это зрелище маячит передо мной всю жизнь. В последние годы не забывается ни на месяц. Сказать, что я вспоминаю тот случай ежедневно, было бы преувеличением. Но уж по меньшей мере двенадцать раз в году передо мной возникает такая картина: Гарри улепетывает во все лопатки, а за ним гонится табун одноклассников (во главе со мной), чтобы сорвать с него штаны и зафитилить на самую макушку дерева; все, кто оказался на школьном дворе, помирают со смеху, а потом из окна высовывается кто-то из учителей и требует, чтобы один из нас (да хоть я, к примеру), немедленно забрался на дерево и достал заброшенные на верхний сук штаны.

— В услугах не нуждаюсь, — процедил Гарри Рукки, стоя, на погляденье всем, в одних трусах и заливаясь краской. — Вещь моя. Обойдусь без посторонней помощи.

И действительно, Гарри Рукки влез на дерево, чуть не свалился, но кое-как достал свои штаны, однако надевать не стал: он ухватился за ствол, и когда мы столпились внизу, толкая друг дружку локтями и с гоготом показывая на него пальцами, Гарри просто посмотрел на нас с какой-то непонятной ухмылкой и…

Справил малую нужду.

Да-да.

Прицельно помочился.

Толпа разъяренных подростков бросилась врассыпную, причем ни один не вернулся, чтобы залезть на дерево и стащить обидчика на землю, ибо когда мы, утирая лица и отряхивая плечи носовыми платками, начали окружать дерево, Гарри сверху заорал:

— Я выпил три стакана сока!

Мы поняли, что его боезапас не исчерпан, и, остановившись метрах в десяти, разразились эвфемизмами вместо эпитетов, как учили нас мамы и папы. Все-таки тогда было другое время, другая эпоха, и правила приличия еще чего-то стоили.

Гарри Рукки не стал натягивать штаны, сидя на деревец он даже не спрыгнул на землю, хотя во двор вышел сам директор и велел ему идти домой; все это время мы стояли поодаль, но ясно слышали, как директор кричал, обращаясь к Гарри, что, мол, путь свободен и можно слезать. Гарри Рукки только покачал головой: не дождетесь! Директор топтался под деревом, а мы стали ему кричать, чтобы он был начеку, потому что Гарри Рукки вооружен и очень опасен, заслышав это, директор, как ужаленный, отскочил назад.

Короче, Гарри Рукки так и не спустился, вернее, никто этого не видел, а мы, устав ждать, разошлись по домам.

Потом болтали, будто он слез уже в сумерках, а то и под покровом ночи, когда поблизости не осталось ни души.

Как бы то ни было, инородного предмета на макушке дерева утром уже не оказалось, а вместе с ним исчез и Гарри Рукки.

Он так и не вернулся. Не стал кляузничать. Его родители тоже не стали строчить жалобы на имя директора. Никто из одноклассников не знал его адреса, а в школьной канцелярии с нами разговаривать отказались, так мы его и не нашли, хотя, наверно, в глубине души теплилось чувство, что надо бы повиниться и сказать, чтобы он возвращался в школу. Впрочем, все считали, что он больше не появится. Никто бы не простил такую омерзительную выходку. Шли дни, Гарри так и не давал о себе знать, а кое-кто из нас, лежа без сна по ночам, размышлял, каково было бы ему самому остаться средь бела дня без штанов и карабкаться за ними на дерево. Признаюсь, от таких мыслей можно было долго метаться в постели, сбивая в ком простыню, и мутузить кулаками подушку. Многие из нас даже отводили глаза — избегали смотреть на это дерево.

Но задумался ли хоть кто-нибудь о возможных последствиях? Не бросило ли кого-нибудь в пот от сознания неминуемой опасности: ведь если загреметь ночью с дерева, то потом костей не соберешь? Достало ли у кого-нибудь воображения представить, что Гарри мог в отчаянии просто броситься вниз — с теми же трагическими последствиями? Пришло ли хоть кому-то на ум, что отец мальчишки в этом случае больше не сможет работать, а мать сопьется? Мы не мучили себя подобными вопросами, а если и мучили, то помалкивали, поскольку совесть была нечиста. Всем известно, что гром гремит только тогда, когда молния, открыв ему дорогу, прячется от непродолжительных, но слишком горячих воздушных оваций. Гарри Рукки, чьи родители ни разу не появлялись в школе, исчез с раскатами грома, которые было дано услышать только нам, мелким хулиганам из девятого класса, когда мы по ночам ворочались без сна.

Так бесславно завершился хороший, в сущности, год. Мы окончили среднюю школу и стали учиться в другом здании, где располагались старшие классы, а через пару лет, проходя мимо школьного двора, я с облегчением заметил, что злополучное дерево спилили, потому что ветви начали сохнуть. Мне совершенно не хотелось, чтобы другое поколение школяров в один прекрасный день разглядело призрак штанов, заброшенных оравой идиотов на самый верхний сук.

Однако я опережаю события.

Вы спросите: за что мы так наказали Гарри Рукки? Неужели это был отъявленный негодяй, которого следовало опалить нашим праведным гневом, самонадеянно подвергнуть этакому полураспятию на страх ближним и запятнать тем самым доброе имя школы — потому что наши родители еще долго вспоминали: «Тридцать четвертый год? Это когда?..» А мы отвечали, не давая им договорить: «Да ладно вам, не могли же мы засунуть Рукки в брюки».

Итак, в чем заключалось страшное преступление Г.Р.?

Никакого секрета здесь нет. Такое из года в год случается во всех школах, да и не только в школах. Просто наш случай выбивался из общего ряда.

Во-первых, Гарри Рукки был умнее всех.

Чем не преступление?

Во-вторых — и это еще более серьезное преступление — он никогда не пытался казаться выше, чем на самом деле.

Помню, как пару лет назад у моего дома тормознул суперновый «ягуар» с 12-цилиндровым двигателем и знакомый актер, сидевший за рулем, прокричал во все горло: «Завидуй!».

Так вот, Гарри приехал в наш город откуда-то из восточных штатов (как, впрочем, и все мы) и с первого дня, с первого часа стал кичиться своим «ай-кьюз». На каждом уроке, будь то в утреннюю или вечернюю смену, он постоянно тянул руку — хоть назначай такого знаменосцем, его пронзительный голос бил по ушам, и всякий раз, когда учитель кивал в сторону Гарри, ответ, как назло, оказывался правильным. В первый же день он всех нас просто достал — мы исходили желчью. Даже странно, что с него не сорвали брюки гораздо раньше. Поначалу мы остерегались: вся школа знала, как в спортзале он надел боксерские перчатки и расквасил носы трем или четырем обидчикам, после чего учитель выставил всех на улицу и велел сделать шесть кругов вокруг квартала, чтобы охладить страсти.

Провалиться мне с потрохами на этом самом месте… да вы, наверно, сами догадались, но тем не менее: когда мы на последнем издыхании заканчивай пятый круг и, можно сказать, харкали кровью, нас всех обошел Гарри Рукки, свеженький, как бутон, даже не вспотевший — он с легкостью пробежал дополнительный круг, чтобы только утереть нос остальным.

К концу второго дня он так ни с кем и не подружился. Никто к нему даже не подошел. По молчаливому согласию было решено, что любой, кто приблизится к этому выскочке, получит от одноклассников по первое число, когда поблизости не будет учителей.

• 1/3
• Следующая