Любовь зла - Алешина Светлана - Страница 11

• Предыдущая
• 11/31
• Следующая

— То есть ее не видели как раз со дня убийства.

Думаешь, пора обзванивать больницы и морги?

— Да нет, надеюсь. Бабки сказали, что девка взбалмошная, могла загулять. Но ты прав, найти ее нужно обязательно. И конечно, Алексея этого со сломанным носом тоже.

Время приближалось к девяти, и пора было отправляться на работу. Взглянув на Виктора, я предложила ему взять выходной, но он мужественно и, на мой взгляд, опрометчиво отказался. По дороге мы еще раз заехали к Насте и, опять никого не застав, оставили у бабушек для девушки записку с просьбой позвонить по важному делу.

В редакцию мы вошли, распространяя стойкий аромат пива. Виктор держал под мышкой полуторалитровую бутылку с минеральной водой. У Маринки глаза на лоб полезли, когда она увидела его, опухшего и нездорово бледного. «Это же надо так надраться!» — отчетливо читалось в ее взгляде. Она презрительно хмыкнула и, не поздоровавшись, продефилировала мимо в другую комнату.

— Чего это она? — удивился Виктор.

— Она же звонила тебе этой ночью, и, наверное, ей очень не понравилось то, что она услышала.

— Звонила мне? Этой ночью? — не веря своим ушам, переспросил Виктор.

— Ты что, не помнишь? — настала моя очередь удивляться.

— С тех пор как я ловко обошел милицейский патруль и подошел к дому, память мне частично отказывает, — признался он.

— А то, что я звонила, помнишь?

— Смутно. Что же я ей такого наговорил?

— Скорее всего, ничего. В этом-то и проблема.

Я сочувственно вздохнула, в глубине души ощущая себя виноватой. С Маринкой, когда она чем-то обижена, нужно столько терпения… Сначала она действительно чувствует себя несчастной, а немного оправившись, с возрастающим в геометрической прогрессии удовольствием начинает наблюдать, как вокруг нее носятся, кудахтая и хлопая крыльями.

Но в любом случае в подобный промежуток времени добрая и смешливая Маринка становится таким деспотом, что все грандиозные тираны прошлого рядом с ней представляют собой достойное жгучей жалости зрелище. Но людей сближают общие проблемы, вспомнила я.

— Вчера мне звонила Александра, — оповестила я. — Она утверждает, что против нас готовится заговор.

Ромка и Виктор повернулись ко мне, в дверном проеме я увидела, какой настороженный взгляд в соседней комнате стал у Маринки.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Стопорецкий давно точит на нас зуб, сами знаете. Не просто же так он вчера заходил.

— Как он сказал? — Ромка напрягся и попытался изобразить самодовольную физиономию нашего незваного гостя. — «Я здесь от лица возмущенной общественности». — И хотя мимике его не хватало многолетней изощренной отточенности бывалого управленца, получилось очень даже похоже.

— Перестань, — предостерег Виктор. — Не дай бог, напугает кто, таким и останешься. Я тебя тогда сам убью.

Как легко мы кидаемся такими словами, с тоской подумала я. И к чему это потом приводит? Потихоньку я уже начинала злиться на безответственное поведение Кряжимского, который влип черт знает во что и спокойненько уехал отдыхать, оставив нас расхлебывать заваренную кашу.

— Глупо с его стороны было приходить самому, — появилась из своего убежища Маринка. — Если уж он действительно решился в отместку вредить нам, то спокойно мог бы делать это исподтишка, для начала присылая к нам саму возмущенную общественность. А так можно вполне нарваться на протест и обвинение в угрозах и незаконном воспрепятствовании деятельности журналистов.

— И ограничении свободы средств массовой информации, — поддакнул Ромка.

— Думаю, он просто не мог отказать себе в удовольствии порисоваться и самолично попугать нас тут.

Примостившийся подальше от солнечного света Виктор только поморщился.

— А что-нибудь Александра еще сказала? Более конкретное? — полюбопытствовал Ромка.

— Почти ничего. Только то, что Стопорецкий начал собирать все жалобы, которые когда-либо были поданы на нас. Наверное, ищет, за что зацепиться.

— На любую газету подают столько жалоб, — заметила Маринка. — В прошлом году, например, нас обвиняли в том, что мы покрываем кровавые эксперименты, проводимые инопланетянами, и сваливаем всю вину за эти зверства на несчастных невинных маньяков. Помните? А меня лично — в кодировке народных масс посредством зашифрованных в печатном тексте сигналов и сочетаний.

Я отлично помнила Все эти несуразицы, и, надо сказать, Маринка себя немного недооценивала. Она была профессиональным филологом, и тексты, составленные ею, действительно обладали силой мощного психического оружия, всегда находя широкий отклик.

— Это, конечно, тоже. Но он, скорее всего, будет выискивать жалобы на нарушение тайны частной жизни, превышение полномочий и неосторожность высказываний.

— Ничего он не найдет, — отмахнулся Ромка. — Мы были осторожны.

Я улыбнулась. Не подумайте, пожалуйста, ничего плохого, но порой работа в прессе требует некоторого отступления от формальностей.., именно от формальностей. Не больше. Газета была моим детищем, а когда дело касается детей, мы часто становимся идеалистами. Их надо беречь, у них еще все впереди, и им немножко больше можно.

— Но Александра все же сочла нужным нас предупредить, — напомнила я, спрыгивая со стола. — Так что, если за кем-то есть какие-то хвосты… — грозно сказала я.

Ромка полез под стол. Он представлял разительный контраст со всеми нами, не выспавшимися по разным причинам.

Кряжимский так и не позвонил. Я отправилась в районную прокуратуру на пресс-конференцию, посвященную успешному завершению расследования серии заказных убийств. Во время речи прокурора в зале стояла поразительная тишина, и, когда у одного из репортеров зазвонил телефон, на беднягу так зашикали, что он, несмотря на профессиональную наглость, покраснел и покрылся испариной. Я тихонько залезла в сумку и отключила свой мобильник. От греха подальше! Тем не менее выступление оказалось не слишком интересным, и на множество задаваемых в конце встречи вопросов прокурор отвечал так же неопределенно и загадочно, как кофейная гуща в чашке у неопытной гадалки.

Я жалела о потерянном времени, но зато, возвращаясь в редакцию и проезжая мимо Настиного дома, заметила девушку, которая о чем-то беседовала с сидящими на лавочке у подъезда старушками.

Неужели?.. Я немедленно остановилась и, выходя из машины, успела заметить, как одна из бабулек передала девушке какой-то листок бумаги. Наверняка записка, удовлетворенно подумала я. Ну, здравствуй, Настя.

Подходя, я вовсю рассматривала девушку. Невысокая, очень худая, светлые волосы — пушистое неухоженное каре. Висящая одежда, ей явно плевать, как она выглядит. Правильно, и так симпатичная.

— А вот и она, — обрадовались бабульки, заметив меня.

Настя — а в том, что это была именно она, сомнений не оставалось, — обернулась. Сначала мне показалось, что на меня пристально смотрит языческий идол, настолько черными были у нее глаза, затем я поняла, что глаза-то у нее обычные, светло-серые, а вот зрачки ненормально расширены.

— Здравствуйте. Я Ольга, — поспешила я представиться. — Наконец-то вас дождалась! Мне надо поговорить с вами о Степе.

Она едва заметно вздрогнула, а зрачки, казалось, стали еще шире. Черт, кем же ей назваться?

— Я его родственница…

— Пойдемте в дом, — сказала она.

Двигалась она не то чтобы медленно, но как-то неуверенно и очень осторожно, будто заранее оберегая себя и обходя все возможные и невозможные препятствия и преграды. Я не сомневалась, что на руках вен у нее уже и не видно. Настя была очень похожа на человека, который подошел к самой черте.

Она отперла дверь, сказала тихо:

— Проходите.

Я скинула в коридоре туфли, с любопытством оглядываясь. Квартира была из тех, которые переходят по наследству от бабушек и дедов вместе со всеми вещами и мебелью, сохраняя атмосферу прошлых годов. Абажур с бахромой, массивный шкаф с мутным зеркалом толстого стекла, стулья с круглыми спинками и вытертой гобеленовой обивкой. Я прошла за Настей в комнату, села на продавленный диван. И ремонт, похоже, делали тоже в далекие времена прежних хозяев, а из привнесенных Настей вещей здесь, наверное, только ее личные, да телевизор со снятой задней панелью, стоящий у стены.

• Предыдущая
• 11/31
• Следующая