Смерть Вселенной. Сборник - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 18

• Предыдущая
• 18/111
• Следующая

— Я не трогаю тебя! Ты не должна кусаться! Ты же знаешь, я не трогаю тебя!

Еще одна змея бесшумно скользнула к первой и подняла голову. Две пары глаз сейчас смотрели на ногу, уставившись именно в то место, где под ремешком сандалии прогладывало голое тело. Ребенок, охваченный ужасом, вытянулся, стоя на цыпочках, и замер. Прошло некоторое время, прежде чем он осмелился двинуться дальше.

Ему предстояло сделать очень широкий шаг; пересекая ковер, бежала глубокая петляющая черная река, и он вынужден был перебираться через нее в самом опасном месте. Он подумывал о том, чтобы перепрыгнуть страшную реку, но боялся, что не справится и не сможет точно опуститься на узкую желтую ленту. Он глубоко вздохнул, поднял ногу и очень медленно начал вытягивать ее вперед перед собой, все дальше и дальше, потом также медленно начал опускать, пока наконец не коснулся носком сандалии безопасного берега. Затем, наклонившись и перенося вес на переднюю ногу, он попытался проделать тоже самое со второй ногой. Он напрягался и дергался всем телом, но ноги были расставлены слишком широко, и ему это не удавалось. Мальчик попробовал вернуться в прежнее положение. И также безуспешно. Он застрял. А под ним черная река шевелилась, распутывалась, разворачивалась и сияла ужасным маслянистым блеском. Он стал терять равновесие и в отчаянии замахал руками, но, кажется, сделал себе только хуже. Он падал. Его тянуло вниз, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, и в последний момент, инстинктивно, желая удержаться, он вытянул руку. Следующее, что увидел ребенок, была его обнаженная, опускающаяся прямо в гущу черной блестящей массы рука, и при их соприкосновении он издал пронзительный, исполненный ужаса крик.

Снаружи, за домом, на залитой солнечным светом лужайке сына искала мать.

— Ну вот, все нормально, — сказал доктор. Его голос звучал глухо. Казалось, что он говорит откуда-то издали. — Просто лежите и отдыхайте. У вас сын.

— Что?

— У вас замечательный сын. Вы понимаете? Замечательный сын. Слышите, как он плачет?

— Доктор, с ним все в порядке?

— Разумеется, все в порядке.

— Пожалуйста, покажите мне его.

— Сейчас увидите.

— Вы уверены, что все в порядке?

— Совершенно уверен.

— Он все еще плачет.

— Попробуйте расслабиться. Вам совершенно не о чем беспокоиться.

— Я хочу увидеть его. Пожалуйста, покажите.

— Дорогая, — сказал доктор, поглаживая ее руку, — у вас прекрасный, сильный, здоровый мальчик. Вы не верите тому, что я говорю?

— Что с ним делает эта женщина?

— Ребенка готовят, чтобы он понравился вам, — ответил доктор. — Мы его чуть-чуть обмоем и все. Вы должны дать нам минутку—другую.

— Поклянитесь, что с ним все в порядке.

— Клянусь. Ну а теперь лежите и отдыхайте. Закройте глаза. Ну же, закройте глаза. Вот так. Вот и отлично. Умница…

— Я все время молилась, чтобы он выжил, доктор.

— Конечно, он будет жить, не волнуйтесь.

— Остальные не выжили.

— Что?

— Никто из моих детей не выжил, доктор.

Стоя за кроватью, врач вглядывался в бледное, измученное лицо молодой женщины. Он никогда раньше не видел ее. Они с мужем появились в городе недавно. Жена хозяина гостиницы, которая пришла помочь при родах, рассказала ему, что муж работал в местной таможне на границе и что эти двое появились совершенно неожиданно месяца три назад. Из вещей — только один сундук и чемодан. Муж — пьянчужка, рассказывала хозяйка, — высокомерный, властный, вечно задирающийся маленький пьянчужка, но молодая женщина казалась нежной и набожной. Она никогда не улыбалась. За те несколько недель, что семья провела в гостинице, хозяйка ни разу не видела улыбки на лице женщины. Ходил слух, что у пьянчужки это уже третья женитьба, что первая жена умерла, а вторая бросила его. Почему? Причина, говорили, была весьма необычной. Но это только слухи.

Доктор нагнулся и поправил одеяло на груди у роженицы.

— Вам не о чем беспокоиться, — ласково прошептал он. — Это совершенно нормальный ребенок.

— Это же мне говорили про всех остальных. Но я потеряла их, доктор. За последние восемнадцать месяцев я потеряла всех троих моих детей, так что не вините меня за излишнее беспокойство.

— Троих?

— Это мой четвертый… за четыре года.

Доктор неловко переминался с ноги на ногу.

— Вы не можете себе представить, что значит потерять их всех, всех троих, медленно, по очереди, одного за другим. Они сейчас у меня перед глазами. Я вижу лицо Густава так же ясно, как если бы он лежал здесь, в кровати, рядом со мной. Густав был восхитительным ребенком, доктор. Не он вечно болел. Это ужасно, когда дети постоянно болеют, а ты ничем не можешь помочь.

— Я знаю.

Женщина открыла глаза, посмотрела на врача и отвела взгляд.

— Мою маленькую дочку звали Ида. Она умерла накануне Рождества. Всего четыре месяца тому назад. Я хотела бы, чтобы вы видели Иду, доктор.

— У вас теперь новый ребенок.

— Но Ида была такой красавицей.

— Да, — сказал доктор. — Я знаю.

— Откуда вы знаете?! — вскрикнула она.

— Я уверен, что она была прекрасным ребенком. Но и этот не хуже. — Доктор отвернулся от кровати, прошелся по комнате и остановился у окна. Посмотрел на улицу. За дорогой он видел красные крыши домов и крупные капли, бьющиеся о черепицу. Дождливый, серый апрельский полдень.

— Иде было два года, доктор… и она была так красива, что я глаз не могла от нее оторвать с самого утра, когда одевала ее, и до вечера, когда она опять лежала в своей кроватке. Я все время жила в священном ужасе, как бы чего не случилось с этим ребенком. Густав умер, мой маленький Отто тоже умер, и она была всем, что у меня осталось. Порой я просыпалась среди ночи, тихонько подходила к колыбели и прикладывала к дочке ухо, чтобы убедиться, что она дышит.

— Попробуйте расслабиться, — сказал доктор, вернувшись к ее постели, — пожалуйста, попробуйте расслабиться.

— Когда она умерла… Я снова была беременна, доктор, когда это случилось. Этому было уже целых четыре месяца, когда Ида умерла. «Я не хочу! — кричала я после похорон. — Я не хочу его! Я уже похоронила достаточно детей». А мой муж… он бродил среди гостей с большой кружкой пива… он сразу обернулся и сказал: «У меня новости для тебя, Клара, хорошие новости». Вы можете вообразить, доктор? Мы только что похоронили нашего третьего ребенка, а он стоит с кружкой пива и говорит мне, что у него хорошие новости. «Сегодня меня направили в Брно, — сказал он, — так что можешь начинать собираться. Тебе надо сменить обстановку, Клара, и у тебя там будет новый доктор».

— Пожалуйста, не разговаривайте больше.

— Скажите, вы — тот новый доктор?

— Да.

— Я боюсь, доктор.

— Постарайтесь не волноваться.

— Каковы шансы теперь у этого, четвертого?

— Вы должны перестать думать об этом.

— Я не могу. Я уверена, что наследственность губит моих детей. Обязательно должно быть что-то такое.

— Чепуха, перестаньте!

— Доктор, знаете, что сказал мне муж после рождения Отто? Он вошел в комнату, заглянул в колыбель, где лежал Отто, и сказал: «Почему все мои дети должны быть такими маленькими и слабыми?»

— Я уверен, что он не говорил этого.

— Он смотрел в колыбель Отто, как будто разглядывая крошечное насекомое, и рассуждал: «Я говорю, почему бы им не быть крупнее. Вот и все». А через три дня после этого Отто умер. Мы поспешили окрестить его, и в тот же вечер он умер. А потом умер Густав. А потом Ида. Они все умерли, доктор, и сразу в доме стало пусто…

— Не думайте теперь об этом.

— А этот тоже очень маленький?

— Это нормальный ребенок.

— Но маленький?

— Ну, может быть, чуть-чуть маленький. Но эти малыши зачастую крепче тех, кто побольше. Только вообразите, фрау Гитлер, через год, в это же время он будет учиться ходить. Подумайте, как это прекрасно!

• Предыдущая
• 18/111
• Следующая