Дьявольский план - Алешина Светлана - Страница 3
- Предыдущая
- 3/27
- Следующая
Виктору, который работает у нас в редакции фотографом и иногда выполняет также роль моего телохранителя, уже пару раз приходилось обращаться к своим приятелям из спецназа, чтобы объяснить дядям с цепями на бычьих шеях, что нам от них ничего не нужно. Короче говоря, «Свидетель» как был, так и остался независимым еженедельником, и если от чего и зависел, так только от моего мнения и мнения членов редакции.
Дождь кончился, но над городом висели низкие тучи, готовые разродиться новыми холодными потоками воды. Стекла в машине запотели, и мне пришлось включить печку, чтобы заодно прогреть салон. По улицам двигались унылые, под стать погоде, горожане, троллейбусы и трамваи, и мне тоже почему-то немного взгрустнулось. Я подумала о том, что давненько уже не баловала Кряжимского «горяченьким» материалом и не мешало бы что-нибудь такое подходящее подыскать.
Кстати, промелькнуло у меня в мозгу, почему бы тебе не попробовать разыскать пропавшего помощника Корниенко? Это было бы и для «Свидетеля» хорошо в плане свежего сенсационного материала, и помогло бы Юрию Назаровичу, которому я симпатизирую. Завтра на интервью мы этот вопрос и утрясем.
Дома я немного отредактировала, мысленно, конечно, свои вопросы Корниенко в свете последнего своего решения и, успокоившись, принялась готовить обед.
Когда котлеты уже шкварчали на сковородке, в прихожей раздался звонок. Интересно, кто бы это мог быть? Все мои знакомые знали, что в это время дома меня обычно не застанешь, да знакомые сперва позвонили бы по телефону. Сполоснув руки, я вытерла их на ходу о полотенце и открыла дверь. Высокий незнакомый мне парень в светло-голубых джинсах и легкой не по погоде курточке собрался звонить соседям.
— Добрый день, — он повернулся ко мне, и я увидела, что в руках он держит какие-то бумаги и ручку, — меня зовут Алексей, я собираю подписи в поддержку кандидата в депутаты Государственной Думы Корниенко Юрия Назаровича. Если вы…
Я вспомнила про котлеты на плите и, не дав ему закончить, сказала:
— Проходи и захлопни.за собой дверь, мне надо на кухню.
Котлеты были спасены, но «разборка» с ними заняла у меня некоторое время. Когда я перевернула едва не подгоревшие котлеты, то вспомнила о парне с лестничной площадки и, не обнаружив его на кухне, пошла в прихожую. Он скромно стоял там в полумраке, видимо, не решаясь войти. Надо же, какой воспитанный, с уважением отметила я у него качество, которое у меня отсутствовало если не полностью, то уж процентов на пятьдесят — точно. А моя коммуникабельная расторможенность и, я бы даже сказала, нахрапистость — это издержки журналистской профессии. Без таких качеств журналист просто не в состоянии будет раздобыть и десятой доли той информации, которую легко получит его менее щепетильный собрат. — Проходи, чего стоишь? — кивнула я в сторону кухни, — у меня там котлеты подгорают. И не разувайся, все равно не убрано.
Он прошел и устроился на табурете возле кухонного стола. Я села напротив и только теперь смогла его хорошенько разглядеть.
Он был, наверное, моим ровесником, высоким, стройным и худощавым. Длинные русые волосы, зачесанные назад, открывали гладкий широкий лоб. У него было немного вытянутое лицо с прямым бесхитростным взглядом светло-зеленых глаз. В середине гладко выбритого подбородка под большим чувственным ртом разместилась небольшая ямочка, которая придавала его лицу какую-то романтичность. Он мне сразу чем-то понравился, поэтому я и пригласила его в квартиру, да еще потому, что он упомянул Корниенко, у которого мне завтра предстояло брать интервью.
— Так ты говоришь, собираешь подписи? — переспросила я, отмерив в кастрюлю рис и залив его кипятком.
— Да, — он протянул мне ламинированный членский билет со своей фотографией, — в поддержку Юрия Назаровича Корниенко.
— Ну, это я уже слышала, — я положила на стол его членский билет и поставила кастрюлю с рисом на огонь. — И что дальше?
— Ну, — он нерешительно поднял на меня свои большие глаза" — если вы сочувствуете… Черт, — вдруг вылетело у него, — опять это слово.
— Какое? — удивилась я, снимая первую порцию котлет.
— Да это «сочувствуете», — невесело усмехнулся он.
— А что в нем плохого? — не поняла я.
— Да я-то сам тоже ничего плохого в нем не вижу, — он пожал плечами, — только вот некоторым оно не очень нравится.
— Например? — поинтересовалась я.
— Да сегодня утром зашел в один продуктовый магазинчик на Казачьей узнать почтовые реквизиты и телефон, — пояснил он, — так директриса, такая бабец, с меня ростом, только раза в три шире, как услышала про Корниенко, сразу говорит: да, да, мол, конечно, за кого же еще?
Он снова усмехнулся, на этот раз немного веселей.
— Ну, я сдуру и ляпни: «Так вы ему сочувствуете?»
Не знаю уж, что она подумала, может, что у него помощник пропал или еще что, только она и говорит, мол, чего сочувствовать, всякое бывает, и прямо грудью на меня напирает. Ну, я ей спокойно сказал, чтобы она не кипятилась, мол, все нормально. А она мне: «Ты что себе позволяешь? Я не чайник, чтобы кипятиться: Научись сначала разговаривать, потом приходи». Короче, — закончил он, — остался магазинчик неохваченным, так сказать, хотя вроде бы и «за».
— Да, — сказала я, — нелегкая у тебя работенка. Но как филолог могу тебя успокоить, слово «сочувствие» не означает соболезнование, как могла понять твоя директриса, а «кипятиться» довольно мягкое, я бы сказала, парламентское выражение. Так что не переживай.
— Да я не переживаю, просто она мне на весь день настроение испортила. Так вы поставите свою подпись?
— Подпись я поставлю, — кивнула я, — меня, кстати, зовут Ольга и называй меня на «ты», пожалуйста.
— Это у нас инструкция такая, — поделился Алексей, — и вообще, устал я от этой работы.
— Извини за нескромный вопрос, — я перевернула очередную порцию котлет, — ты за идею работаешь или за деньги?
— Да какая там идея, — откровенно признался он, — просто я на мели был, а тут знакомая пристроила меня в штаб, говорит, там люди сумасшедшие деньги зарабатывают на выборах. Только я тебе скажу, может, кто и зарабатывает, а нам платят копейки.
— И сколько же, если не секрет?
— Если хочешь подработать, то я тебе не советую, — сказал он и, окинув взглядом обстановку и оборудование моей кухни, добавил:
— Но ты вроде бы в деньгах не нуждаешься.
— У меня есть работа, — подтвердила я его догадку, — а спрашиваю я тебя не из простого любопытства, а потому, что завтра беру интервью у вашего кандидата.
— Так ты — журналистка? С людьми общаешься? Здорово! А меня с этой работой люди начали почему-то немного раздражать.
— А у тебя есть какая-нибудь специальность? — спросила я.
— Да как сказать, — замялся он, — вроде бы и есть, а в то же время как бы и нет.
— Что же это за таинственная специальность? — заинтересовалась я.
— Ну, я умею драться.
— Так ты мог бы работать где-нибудь в охране, — предположила я, смерив взглядом его не слишком-то мускулистую фигуру.
— Стоять на воротах за пятьсот рублей в месяц… — тоскливо произнес он.
— Ну почему на воротах? — возразила я. — Можно, например, грузы сопровождать.
— Для этого нужна лицензия, — удрученно сказал он, — тогда могут взять в охранную фирму, а чтобы получить лицензию, деньги нужны, которых у меня пока нет.
— А где же ты работал до этого?
— После школы в «Политехе» два года отучился, потом, когда оттуда поперли за то, что с деканом повздорил, забрали в армию, а так как я до этого уже карате несколько лет занимался — взяли в спецвойска. Но там нас учили не драться, а убивать…
Он замолчал, уставившись куда-то в угол, как-будто что-то вспоминал, а потом вдруг, вздрогнув, словно очнувшись, продолжил:
— Предлагали остаться там, служить по контракту, но это не по мне — не могу подчиняться приказам… — Он вздохнул и провел рукой по своим русым волосам. — Вот уже почти два года перебиваюсь случайными заработками. Ну ладно, мне пора, — он как-то резко сменил тему разговора, — подпись-то дашь?
- Предыдущая
- 3/27
- Следующая
