Апелляция - Гришем (Гришэм) Джон - Страница 9

— О да, — продолжил Флинт, поднося стакан к губам и причмокивая. — Один наш человек сказал, что ваши дела совсем плохи.

— Мы не выплатим ни цента, — храбро ответил Карл.

— Вы заплатите уже с утра, старина. Держу пари, акции «Крейн» упадут на двадцать процентов.

С этими словами он повернулся и пошел прочь, чтобы Карл мог спокойно прикончить бокал и срочно потребовать еще что-нибудь. Двадцать процентов? Быстрый ум Карла уже был занят математическими расчетами. Ему принадлежало 45 процентов выпущенных в обращение обыкновенных акций «Крейн кемикл», компании с рыночной стоимостью в 3,2 миллиарда долларов по результатам закрытия рынка на сегодня. Падение на 20 процентов обойдется ему в 280 миллионов на бумаге. Конечно, речь пойдет не о потере наличных, но день в офисе все же выдастся нелегкий.

Десять процентов больше похоже на правду, подумал он. И финансисты с ним согласны.

Мог ли хеджевый фонд Флинта избавиться от значительной доли акций «Крейн», так чтобы Карл не знал об этом? Карл вперил взгляд в смущенного бармена, размышляя над этим вопросом. Возможно, но вряд ли. Флинт просто сыпет ему соль на рану.

Появился директор музея, и Карл искренне порадовался его приходу. Этот человек никогда не упомянул бы о вердикте, даже если бы действительно знал о нем. Он будет говорить Карлу только приятные слова и, конечно же, заметит, как потрясающе выглядит Брианна. Он спросит о Сэдлер и поинтересуется, как продвигается модернизация их дома в Хэмптонс.[4]

Они говорили обо всем этом, идя с напитками по заполненному людьми коридору, лавируя между опасными темами для разговора, и в конце концов остановились перед «Опороченной Имельдой».

— Величественно, не правда ли? — задумчиво сказал директор.

— О да, очень красиво, — подтвердил Карл, бросив взгляд налево, когда рядом проходил номер 141. — За сколько она уйдет?

— Мы весь день только это и обсуждаем. Кто знает, с такой-то публикой? Я бы сказал, миллионов за пять минимум.

— А какова реальная цена?

Директор улыбнулся снимавшему их фотографу.

— Ну, это уже совсем другой вопрос, ведь так? Последняя заметная работа скульптора была продана одному японскому джентльмену примерно за два миллиона. Разумеется, японский джентльмен не жертвовал крупные суммы в пользу нашего маленького музея.

Карл сделал еще один глоток и решил принять участие в предстоящей игре. Целью кампании музея было собрать 100 миллионов долларов за пять лет. Как утверждала Брианна, пока им удалось получить не больше половины, и они многого ожидали от сегодняшнего аукциона.

Представившись, к ним присоединился критик из «Нью-Йорк таймс». Интересно, знает ли он о вердикте, подумал Карл. Критик и директор пустились в обсуждение аргентинского скульптора и его душевных проблем, а Карл разглядывал «Имельду» и спрашивал себя, хочет ли он постоянно видеть ее в фойе своего роскошного пентхауса.

Его жена, конечно, хотела.

Временным домом Пейтонов стала трехкомнатная квартира на втором этаже в старом жилом комплексе близ университета. Уэс жил неподалеку в студенческие годы и до сих пор не мог поверить, что вернулся туда. Но в последнее время произошло столько перемен, что было трудно хоть в чем-то сохранить постоянство.

Насколько временно? Этот важный вопрос беспокоил обоих супругов, хотя не поднимался уже неделями и не будет подниматься сейчас. Может быть, через день или два, когда пройдут усталость и шок и они смогут урвать из своего графика час-другой и спокойно поговорить о будущем. Уэс притормозил у стоянки, проехав переполненную помойку, вокруг которой валялась куча мусора. В основном пивные банки и разбитые бутылки. Ребята из колледжа развлекались тем, что выбрасывали пустую тару с верхних этажей, через стоянку, прямо над машинами, вроде как целясь в помойку. Когда бутылки разбивались, по всему комплексу разносился грохот и студенты веселились. А другие люди — нет. Для катастрофически недосыпавших Пейтонов полет «ракеты» иногда был просто невыносим.

Владелец квартиры, их старый клиент, слыл худшим владельцем трущоб в городе, по крайней мере среди студентов. Он предложил место Пейтонам, и они, пожав руки, договорились, что будут платить по тысяче долларов в месяц, закрепив сделку рукопожатием. Они прожили там семь месяцев, а заплатили за три, и лендлорд настаивал на том, что его это не беспокоит. Он терпеливо ждал вместе со многими другими кредиторами. Юридическая фирма «Пейтон энд Пейтон» доказала, что умеет привлекать клиентов и зарабатывать деньги, и оба ее партнера, несомненно, должны были совершить триумфальное возвращение в бизнес.

Попробуй тут вернуться, подумал Уэс, заворачивая на стоянку. Достаточно ли вердикта на 41 миллион долларов для такого триумфа? На какое-то мгновение он почувствовал, что заводится, но потом вновь поддался усталости.

Оба вышли из машины и, по-рабски подчиняясь ужасной привычке, вытащили портфели с заднего сиденья.

— Нет, — вдруг объявила Мэри-Грейс. — Сегодня ночью мы работать не будем. Оставь их в машине.

— Слушаюсь, мэм.

Они взбежали вверх по узкой лестнице под громкий аккомпанемент непристойного рэпа, звучащего из соседнего окна. Мэри-Грейс зазвенела ключами, отперла дверь, и вот они оказались внутри: дети смотрели телевизор с Рамоной, няней из Гондураса. Девятилетняя Лайза бросилась к ним навстречу с криком:

— Мамочка, мы победили, мы победили!

Мэри-Грейс взяла ее на руки и крепко обняла.

— Да, солнышко, мы победили.

— Сорок миллиардов!

— Миллионов, солнышко, не миллиардов.

Пятилетний Мэк подбежал к отцу, который тут же схватил его и поднял, и какое-то время они стояли в узком коридоре, прижимая к себе детей. Впервые с того момента, как был оглашен вердикт, Уэс увидел слезы в глазах жены.

— Мы видели вас по телевизору, — сообщила Лайза.

— И вы выглядели устало, — добавил Мэк.

— Я и правда устал, — согласился Уэс.

Района наблюдала за ними на расстоянии, едва заметно улыбаясь. Она не представляла точно, что именно несет с собой вердикт, но понимала достаточно, чтобы радоваться этой новости.

Избавившись от верхней одежды и обуви, небольшое семейство Пейтон рухнуло на диван, довольно милый диван, обитый черной кожей. Они обнимались, и щекотали друг друга, и болтали о школе. Уэсу и Мэри-Грейс удалось сохранить большую часть мебели, и их скромную квартиру украшали весьма изящные вещи, напоминавшие о прошлом и, что гораздо важнее, о будущем. Это была лишь остановка, неожиданная задержка на жизненном пути.

Пол в комнате был закидан тетрадями и бумагами, которые явно свидетельствовали о том, что дети закончили домашнюю работу, прежде чем включить телевизор.

— Я ужасно хочу есть, — объявил Мэк после нескольких безнадежных попыток развязать галстук отца.

— Мама говорит, что на ужин у нас макароны с сыром, — сказал Уэс.

— Отлично! — обрадовались дети, и Рамона направилась на кухню.

— Значит, мы теперь переедем в новый дом? — спросила Лайза.

— Я думал, тебе нравится и здесь, — заметил Уэс.

— Нравится, но мы ведь продолжаем искать новый дом, правда?

— Конечно.

Они осторожно отвечали на расспросы детей. Лайзе вкратце объяснили суть иска: нехорошая компания отравила воду, которая причинила вред многим людям, и девочка тут же решила, что ей тоже не нравится эта компания. И если семье придется переехать на другую квартиру, чтобы бороться с этой компанией, она была руками и ногами «за».

Однако отъезд из их нового красивого дома дался нелегко. Там Лайза жила в бело-розовой комнате, имея все, о чем маленькая девочка может только мечтать. А теперь ей приходилось делить маленькую комнатку с братом, и, хотя она не жаловалась, ей хотелось знать, сколько это еще продлится. Мэк же, как правило, был слишком занят своими делами в подготовительном классе, где проводил целый день, чтобы беспокоиться о жилищных условиях.