Ледяной Сокол - Хэмбли Барбара - Страница 36
- Предыдущая
- 36/80
- Следующая
Непонятно, что именно требовалось Ваиру, но это «что-то» находилось на севере.
Ледяной Сокол вновь и вновь вспоминал тропу, которую видел сверху. Несомненно, работа Былых Времен, о которых не помнили люди Истинного Мира. Он спросил о ней Холодную Смерть, но Холодная Смерть, которая знала свойства каждой травинки и корешка на бескрайних равнинах Истинного Мира, которая знала имя ки каждого дерева и ручейка, сказала только:
– Я никогда об этом не слышала, брат мой.
И Потерявший Путь, который мог рассказать (и по ночам рассказывал) подробности о любой лошади, принадлежавшей его народу и тем кланам и племенам, у кого Народ Пустых Озер отбирал в набегах коней; который мог определить следы мамонтов и каждого мускусного быка и оленя в полудюжине стад, да еще и рассказать про каждого историю, только покачал головой и сказал:
– Это глупо. На Севере нет ничего, кроме Льда. Зачем бы прокладывать туда дорогу?
– Именно это я и пытаюсь понять, – раздраженно сказал Ледяной Сокол, хотя знал, что точно такой же ответ получил бы и от Полдня, и от любого его друга – будь то Красная Лисица, или Не Спящий Всю Ночь, или Пятьдесят Любовниц. Потерявший Путь мог, как и любой другой житель Истинного Мира, говорить о привычках давно вымерших животных, или вспоминать мельчайшие подробности военных сражений и охот, происходивших много поколений назад, но совершенно не интересовался тварями, порожденными сланчем, которые бродили по холмам, с которых ушли газели и носороги, мешковатыми бесформенными созданиями, про которых Холодная Смерть сказала, что это изуродованное подражание той жизни, которая была когда-то в прошлом.
«Почему?» – не понимал Ледяной Сокол. «Потерянные сны, – объясняла Холодная Смерть, – вплетенные в сланч и бездумно воплощенные в жизнь». Но чьи сны? И что же это за мир, который породил их?
Наверное, немного пристыженно думал Ледяной Сокол, я нахожусь под сильным влиянием обычаев цивилизованных людей. Ему не очень хотелось говорить об этом с сестрой или с Потерявшим Путь.
Действительно, не в привычках Говорящих со Звездами было выказывать интерес к вещам, не имевшим отношения к жизни в Истинном Мире.
Но дорога никуда не исчезла. И чем холоднее становилось, чем больше земли покрывал сланч, который не шуршал даже от резких порывов ветра, чем больше безмолвных его обитателей появлялось вместо животных, которые раньше мирно паслись в этих умирающих прериях, тем приятнее звучали для Ледяного Сокола отдаленное жалобное блеяние овец Алкетча и скрип повозок, потому что только эти живые звуки нарушали теперь безмолвие мертвых земель.
Весна была в самом разгаре, но становилось все холоднее, и грозы, раньше ежедневно бушевавшие над этой землей, давно прекратились, и птицы исчезли. Остался только ветер, пахнувший камнем и мокрым снегом.
Днями они следовали за караваном, а ночами работали, срезая, где только возможно, молодые деревца гикори и делая из них снегоступы и полозья для саней. Кроме того, они кроили куртки из шкур бизона, мускусного быка и овец, а потом сшивали их сухожилиями – мехом и внутрь и наружу.
Дважды караван останавливался на целый день около больших рек. Ваир, Наргуа, Хетья и некоторые воины грели воду и мылись в специально приспособленной для этого палатке, а священники проводили обряды во славу Истинного Бога.
Наконец однажды Ледяной Сокол увидел, как вдалеке сверкает нечто бело-голубое, вспыхивая в свете холодного солнца.
Слишком рано, подумал он, слишком рано. Они должны сейчас приближаться к осиновым рощам, к березовым и кленовым лесам, к речкам и лугам, расположенным южнее Края Ночной Реки, к летним пастбищам его народа, к дому, который навсегда остался в его сердце.
Об этом говорил Потерявший Путь; об этом говорила Холодная Смерть. Но сердце не верило. Край детских радостей, земля, на которой он должен был стать вождем своего народа, была потеряна для него навсегда, погребена под тяжестью времен, снегов и судьбы. Приходилось признать, что он видит Льды Севера.
– Я болела во время путешествия. – Хетья мрачно уставилась в свинцовое утро глазами Оале Найу. – Пришли дарки и окружили наш лагерь. Мы, маги, сражались с ними, огородив лагерь стенами огня и молний. Но их могущество невероятно. – Она потерла бровь, словно пытаясь стереть воспоминания. – Мы выжили, но многие из нас долго лежали после этого, как мертвые, не в силах пошевелиться или сказать что-либо.
Она искоса взглянула на Тира с непонятным выражением, прикрыв рот тяжелым воротником.
– Вы помните это, лорд Альтир?
Тир поежился, хотя был укутан в меховую шубу, великолепное одеяние, сшитое по моде Юга. Ее дал Тиру Ваир, потому что с каждым днем становилось все холоднее и, несмотря на май, ночами ударял мороз. Но даже через парчу и рысий мех, укрывавшие его худенькие плечи, крюк лорда Ваира ранил его плоть. Впрочем, не это было самым ужасным. Гораздо хуже бывало, когда он начинал своими бледными глазами сверлить затылок Тира.
– Я не… – начал Тир и увидел что-то странное в ее взгляде. Из-под маски Оале Найу выглядывали испуганные глаза Хетьи. Он сглотнул и кивнул. – Я не… я не помню их имен. – Впервые в жизни он солгал, говоря о своих воспоминаниях. Тир быстро отвернулся и уставился на равнину. Вода покрывала камни и чахлую траву, в ней плавали бледно-голубые льдинки, солома и хрупкие розовые песчаные лилии. Пятна сланча отравляли эти земли, расплываясь все дальше и дальше, но кое-что все же осталось неизменным.
«Выбрось все из головы, – сказал ему как-то Руди. – Не думай о том, что нам может потребоваться, или о том, что пытается узнать у тебя Джил. Рассказывай только то, что ты на самом деле видишь, и неважно, есть в этом смысл или нет».
Было очень трудно выбросить из головы лорда Ваира.
– Дорога шла туда. – Он показал в сторону разрушенной стены из щебня и черных костей, до которой оставалось четыре дня пути по равнине. – Она огибала этот холм справа. Они называли его Великий Хранитель. Там была долина.
– Если мне будет позволено высказаться, – сказал Бектис, поглаживая бороду, – логичнее для дороги огибать этот холм слева, а не справа. Здесь начинается русло, как вы и сами изволите видеть, мой господин. Повозкам тоже легче пройти здесь.
– Так что же, мальчик? – Голос Ваира был бритвой, немедленно рассекшей в воображении лицо Тира, срезавшей наполовину исцелившуюся плоть и обнажившей кости и мозг. – Налево или направо?
Тир закрыл глаза.
Горло, грудь, желудок – все сжималось от ужаса перед предстоящим избиением, перед еще одним ударом крюка. С самого раннего детства Руди учил его доверять своим воспоминаниям, вызывать их легко и спокойно. Если ты ничего не видишь, просто скажи: «Эй, послушайте, я не помню…».
Тиру не хотелось даже думать о том, что произойдет, скажи он Ваиру на-Чандросу: «Эй, послушайте, я не помню».
А вот солгать о том, что он видит – совсем другое дело.
Крюк проколол парчу и защитный слой меха.
– Налево или направо?
Тир почувствовал, как его охватывает паника, и глаза наполнились слезами.
– Дайте ребенку время, чтобы сосредоточиться, – раздался сухой, властный голос Оале Найу. Взгляд Хетьи исчез. – Сумеете вы дать правильный ответ своему школьному учителю, мой господин, если к вашему горлу приставлен нож?
– Направо, – пискнул Тир, как испуганный мышонок. – Я помню, как мы шли… – Он наклонился в сторону, отчетливо видя в памяти караван мулов и лошадей, квадратные плечи отца – отца того, другого мальчика – и его седые волосы, собранные в длинный хвост, и худого невысокого лысого человека, который ехал рядом с ним.
Он помнил, как они наклоняли головы, когда шел дождь. Как жестикулировал, разговаривая, лысый человек. Он был там, и Великий Хранитель неясно вырисовывался перед его внутренним взором.
Они обогнули Великого Хранителя (который сейчас, по прошествии трех тысячелетий, выглядел совершенно по-другому, ниже и шире у подножья, но все же был узнаваем) справа, хотя с того места, где мальчик стоял, не было видно и намека на дорогу на осыпавшемся, покрытом камнями склоне.
- Предыдущая
- 36/80
- Следующая
