Женщины Цезаря - Маккалоу Колин - Страница 128
- Предыдущая
- 128/217
- Следующая
И конечно, за время короткого пути к резиденции великого понтифика — буквально за считанные минуты! — к Цезарю вернулось спокойствие. К тому времени как он проводил своих беспутных гостей в ту часть Общественного дома, которую Фульвия знала не так хорошо, как верхние апартаменты Помпеи, он уже понял, как справиться с этим бедствием и расстроить все планы Бибула.
На рассвете следующего дня новый городской претор занял место на трибунале. Шестеро ликторов (которые уже считали его лучшим и самым благородным из магистратов) стояли с одной стороны трибунала, с фасциями, воткнутыми в землю, как пики. Его стол и курульное кресло были поставлены так, как ему нравилось, и небольшой штат писцов и посыльных ожидал указаний. Поскольку городской претор обязан был предварительно рассматривать заявления о криминале, несколько тяжущихся и адвокатов уже толпились у трибунала. Как только Цезарь дал понять, что готов приступить к работе, все ринулись к нему, и притом каждый старался быть первым. Рим — это не то место, где люди чинно выстраиваются в очередь, согласные терпеливо ждать, когда настанет их черед. Цезарь не пытался установить порядок. Он обратил внимание на самый громкий голос в толпе, кивком подозвал его и приготовился слушать.
Не успел тот сказать и нескольких слов, как появились консульские ликторы — с фасциями, но без консула.
— Гай Юлий Цезарь, — обратился к нему старший ликтор Силана, пока остальные одиннадцать оттесняли небольшую толпу подальше от трибунала, — в соответствии с действующим senatus consultum ultimum ты дисквалифицирован. Пожалуйста, немедленно прекрати заниматься преторскими делами.
— Что ты хочешь этим сказать? — удивился адвокат, который как раз собирался подать иск Цезарю. То был не знаменитый юрист, а просто один из сотен подобных ему, слонявшихся по Нижнему Форуму, предлагая свои услуги. — Мне нужен городской претор!
— Старший консул поручил Квинту Туллию Цицерону взять обязанности городского претора на себя, — объяснил ликтор, которому не понравилось, что его прервали.
— Но я не хочу Квинта Цицерона, я хочу Гая Цезаря! Он — городской претор. Он ничего не боится, не затягивает дело, как это делают большинство преторов в Риме! Я хочу, чтобы мое дело было рассмотрено сегодня утром, а не в следующем месяце или в следующем году!
Вокруг трибунала постепенно скапливалась толпа, завсегдатаев Форума привлекло внезапное появление стольких ликторов и громкие протесты адвоката.
Цезарь молча поднялся с кресла, знаком приказал своему слуге сложить его и забрать, повернулся к своим шестерым ликторам. Улыбаясь, он подошел к каждому из них по очереди и каждому в правую ладонь опустил горсть денариев.
— Возьмите ваши фасции, друзья, и снесите их в храм Венеры Либитины. Положите их туда, где им следует лежать в тех случаях, когда человека, перед которым их должны нести, лишают должности — в силу его смерти или дисквалификации. Жаль, что так мало нам было суждено быть вместе. Благодарю вас от всего сердца за ваше доброе ко мне отношение.
От ликторов он прошел к писцам и посыльным, дав каждому деньги и выразив свою благодарность.
После этого он снял с левого плеча складки своей toga praetexta с пурпурной полосой и аккуратно свернул ее, проследив, чтобы ни один ее уголок не коснулся земли. Он умело справился с этим. Слуга, державший кресло, получил сверток, и Цезарь кивком отпустил его домой.
— Прошу прощения, — обратился он затем к растущей толпе, — кажется, мне не позволяют выполнять обязанности, ради выполнения которых вы меня и выбрали.
И — как удар ножа:
— Вы должны согласиться на моего заместителя, Квинта Цицерона.
Прятавшийся на некотором расстоянии со своими собственными ликторами Квинт Цицерон чуть не задохнулся от возмущения.
— Что все это значит? — крикнул Публий Клодий из задних рядов толпы и стал пробираться вперед, когда Цезарь приготовился покинуть трибунал.
— Я дисквалифицирован, Публий Клодий.
— За что?
— Меня подозревают в инициировании общественного беспорядка во время собрания народа, которое я созвал.
— Они не могут этого сделать! — театрально воскликнул Клодий. — Во-первых, тебя сначала надо судить, а потом уже выносить приговор!
— Действует senatus consultum ultimum.
— А какое отношение он имеет к вчерашнему собранию?
— Просто он пришелся кстати, — ответил Цезарь, покидая трибунал.
И пока он в одной тунике шел к Общественному дому, толпа сопровождала его. Квинт Цицерон занял место Цезаря на трибунале городского претора, но там никого уже не было. И за весь день так никто и не пришел.
Толпа на Форуме постоянно росла и по мере ее роста становилась опасной. На этот раз не видно было экс-гладиаторов, только множество уважаемых жителей города, свободно расхаживающих среди таких людей, как Клодий, Антонии, Курион, Децим Брут. А еще там были Луций Декумий с братьями из общины перекрестка. Много граждан, от второго класса до неимущих. Два претора, начавшие слушание криминальных дел, посмотрели на море лиц и решили, что знаки неблагоприятны. Квинт Цицерон собрал свои вещи и рано ушел домой.
Самым странным было то, что ночью никто не ушел с Форума, освещаемого множеством небольших костров. Если смотреть из окон домов, расположенных на Гермале, северо-западном склоне Палатина, это напоминало страшную картину стоящей лагерем армии. Впервые с тех пор, как голодные массы заполнили Форум в дни перед мятежом Сатурнина, люди, стоявшие у власти, поняли, как много в Риме обыкновенных людей и как мало — облеченных властью.
На рассвете Силан, Мурена, Цицерон, Бибул и Луций Агенобарб собрались на верхней ступени лестницы Весталок и увидели тысяч пятнадцать народу. Кто-то внизу, в этом ужасающем сборище, заметил их и крикнул, указывая на них. Океан людей начал вращаться, словно закручивая первый большой круг водоворота, и небольшая группа важных лиц инстинктивно отступила. Они понимали: увиденное скоро превратится в неостановимую пляску смерти. Затем, когда лица всех собравшихся были повернуты к ним, правая рука каждого, сжатая в кулак, взметнулась вверх и погрозила им.
— И все это из-за Цезаря? — дрожа, прошептал Силан.
— Нет, — отозвался претор Филипп, присоединяясь к ним, — все это из-за senatus consultum ultimum и казни граждан без суда. Цезарь — это последняя капля. — Он бросил на Бибула испепеляющий взгляд. — Какие же вы дураки! Неужели вы не знаете, кто такой Цезарь? Я — его друг, я знаю! Цезарь — единственный человек в Риме, которого вы не смеете даже пытаться уничтожить публично! Вы проводите вашу жизнь здесь, глядя на Рим сверху вниз, подобно тому как боги взирают на разгул чумы, а он всю жизнь проводит среди них, и его они считают своим! Едва ли в этом огромном городе найдется человек, кого он не знает. Возможно, лучше сказать, что все в этом огромном городе полагают, что Цезарь знает их. Улыбка, взмах рукой и радостное приветствие, куда бы он ни пошел, — и всем, а не только ценным выборщикам. Они любят его! Цезарь не демагог — ему и не надо быть демагогом! В Ливии людей связывают и оставляют муравьям на съедение. А вы, дураки, додумались расшевелить римский муравейник! Будьте уверены, убьют они не Цезаря!
— Я вызову гарнизон, — сказал Силан.
— Ерунда, Силан! Гарнизон уже там, с плотниками и каменщиками!
— Тогда что нам делать? Вернуть армию из Этрурии?
— Пожалуйста, если хочешь, чтобы следом за ней пожаловал Катилина!
— Что же нам делать?
— Идите по домам и заприте двери, почтенные отцы, — сказал Филипп, отворачиваясь. — Лично я именно так и поступлю.
Но прежде чем кто-то смог найти в себе силы последовать его совету, раздался страшный рев. Лица и кулаки, обращенные к лестнице Весталок, развернулись в другую сторону.
— Смотрите! — взвизгнул Мурена. — Цезарь!
Толпа раздвинулась перед Цезарем, образуя коридор от Общественного дома. Цезарь был одет в простую белую тогу, он направлялся к ростре. Он словно не замечал оглушительной овации, не смотрел по сторонам, и когда он взошел на платформу оратора, то не сделал ни одного движения, которое наблюдатели на Палатине могли бы классифицировать как поощрение масс.
- Предыдущая
- 128/217
- Следующая
