Рапсодия: Дитя крови - Хэйдон Элизабет - Страница 22
- Предыдущая
- 22/155
- Следующая
Так, медленно, но верно, переходя из одного тела в другое, он накапливал могущество. И ждал — ждал подходящего момента, когда уже ничто не сможет помешать ему добиться поставленной цели. Овладение Тсолтаном стало удачным ходом. Это произошло в то время, когда тот был еще рядовым жрецом. Двойственность природы демона помогла сделать его вдвойне сильным, дала возможность объединить стратегические задачи с внутренним стремлением к поглощению. Живущий то в мире обычных людей, то переходящий во владения черного огня, Тсолтан существовал на двух уровнях — как человек и как демон.
Но теперь ни на одном из них он не имел власти над Братом.
На земле вокруг Шпиля собралась роса. Густой туман наполнил теплый воздух летней ночи. Потоки воздуха сплетались и расплетались, возникали тучи, которые в ярком свете полной луны казались больше и длиннее. Затем они стали складываться в человеческие силуэты.
Сначала возник один, потом несколько, и вскоре их стало уже множество — блестящие фигуры, формирующиеся под немигающим глазом обелиска. Они были одеты как сам Брат, вот только под их капюшонами, на том месте, где должно было находиться лицо, прятался полнейший мрак. Сперва их тела под рожденной из тумана одеждой были тонкими и скелетообразными, но по мере того, как продолжалось монотонное пение демона, обретали плоть, обрастали сухожилиями и мышцами. Вот уже появились когти с огненными кончиками, указывающими на их демоническое происхождение… Тысяча Глаз ф'дора. Шинги.
Тсолтан, дрожа от напряжения и радости, наблюдал, как они собираются под взором глаза на обелиске. Они, трепеща, висели в воздухе, поглощая все больше и больше энергии, которой делился с ними их создатель, и становились все сильнее и сильнее, по мере того как его могущество убывало.
Теперь под их пустыми капюшонами изредка что-то поблескивало. Возможно, лунный луч отражался от сгустка тумана — но, скорее всего, то были отражения хрусталика огромного глаза, который они сейчас формировали. Только что они находились в мире живых людей, а в следующий момент переместились в мир духов. Переносясь из одного в другой, подобно своему создателю, Шинги ждали. Они были эфемерны, точно ветер, но вовсе не столь скоротечны; когда они отправлялись на поиски жертвы, то становились безжалостнее времени и не ведали пощады, подобно смерти.
Тсолтан вцепился в алтарь. Его сила убывала, как ущербная луна в далеком небе. Скоро Тысяча Глаз устремятся вперед, неустанно обыскивая пространство, — и так будет продолжаться до тех пор, пока они не найдут свою жертву. И тогда ее участь будет ужасной.
Демон-жрец задрожал, когда на него накатила волна слабости. Шинги унесут с собой почти всю его жизненную силу, он серьезно рискует. Колени его подломились — сперва одно, потом второе. Хотелось бы знать, оценит ли Брат его жертву. Тсолтан упал, и его голова стукнулась об обсидиановый пол. Он рассек себе лоб, и на камень пролилась кровь — знак, вполне соответствующий моменту.
— Брат… — прошептал он немеющими губами. — Найдите его…
Тсолтан, Верховный жрец, человек и симбионт демона-духа, перекатился на спину и уставился в темноту. Высоко над ним Шинги развернулись по ветру и унеслись прочь, подгоняемые немигающим взглядом одинокого ока.
5
В ТЕХ РЕДКИХ СЛУЧАЯХ, когда Акмед считал, что они могут развести костер, Рапсодия старалась спать как можно ближе к огню. Несмотря на обжигающий жар лета — даже ночи оставались теплыми, — дым и негромкое потрескивание действовали на нее успокаивающе. Они напоминали о доме, где она уже так долго не была.
Возле огня изменялись голоса ее снов. Они больше не повторяли глумливых речей Майкла и его приспешников, а возвращали девушку в далекое прошлое, к тем счастливым дням и ночам, что она провела возле родного очага. Теперь, когда Рапсодия постоянно находилась на свежем воздухе, ее сон стал крепким, а воспоминания о прошлом приносили в ее душу радость и спокойствие, а не страх…
… — Мама, расскажи мне о великом лесе.
— Сначала залезай в лохань. Вот, возьми меня за руку. Мыльные пузыри блестели в свете очага, превращались в разноцветные шарики, взмывали к потолку, а потом вдруг исчезали. От воды поднимались волны тепла, смешиваясь с жаром очага. А мать улыбалась.
— Что ты положила в воду сегодня?
— Сиди спокойно. Я положила лаванду, вербену лимонную, плоды шиповника, снежный папоротник…
— Снежный папоротник? Мы же его ЕДИМ!
— Совершенно верно. Я ведь вовсе не купаю тебя, на самом деле я варю суп.
— Мама, перестань меня дразнить. Пожалуйста, расскажи мне про лес! Лирины, которые там живут, похожи на нас?
Мать опустилась на корточки рядом с металлической лоханью, держась руками за край. На ее лице появилось безмятежное выражение, и глаза затуманились от воспоминаний — так бывало всегда, когда она задумывалась о прошлом.
— В некоторых отношениях — да. Они выглядят так же, как и мы. Во всяком случае, они похожи на нас больше, чем люди, вот только их цвета — иные.
— В каком смысле?
— Больше соответствуют лесу, где они строят свои дома. Наши — открытому небу и полям, где селится наш народ, лирингласы. — Мать легко дернула за ленту, и золотые волосы Рапсодии рассыпались по плечам. — Например, если бы ты жила в лесу, то твои красивые золотые волосы, которые так любит отец, скорее всего были бы каштановыми или красновато-коричневыми. А вот зеленые глаза остались бы прежними. Природа наградила бы тебя более темной кожей — так легче сливаться с листвой, ходить по лесу, чтобы никто тебе не замечал.
На голову Рапсодии обрушился водопад теплой воды, и она принялась отфыркиваться.
— Мама!
— Извини! Я не ожидала, что ты так резко повернешься. Посиди хотя бы немного спокойно.
— А у лесных лиринов есть маленькие девочки?
— Конечно. И маленькие мальчики. И женщины, и мужчины, и дома, и города. Просто они не такие, как те, в которых живем мы.
— А я их когда-нибудь увижу? Для меня наступит Год Цветения, и я пойду в лес, как ты когда-то?
Материнская ладонь ласково погладила щеку Рапсодии, а грусть в глазах стала еще заметней.
— Посмотрим. Мы живем среди людей, дитя мое; здесь наш дом. Твой отец может не захотеть, чтобы ты следовала обычаям моей семьи, в особенности если для этого тебе придется надолго нас покинуть. И кто станет винить его за это? Что мы будем делать без нашей девочки?
— Но среди лиринов мне не будет грозить опасность, правда, мама? Они не станут ненавидеть меня за то, что я наполовину человек?
Мать отвернулась.
— Никто не будет тебя ненавидеть. Никто. — Она развернула большое мягкое полотенце. — Вставай, малышка, вылезай наружу, только не упади.
Волна холодного воздуха, ощущение мягкой ткани на влажной коже. А потом теплая ночная рубашка и материнские руки…
— Садись ко мне на колени. Я расчешу тебе волосы.
— Расскажи о лесе, пожалуйста. Глубокий, почти музыкальный вздох.
— Он огромен — больше, чем ты можешь себе представить, — и полон запахов и звуков жизни. Ты никогда не видела столько разных цветов, даже во сне. Его песня звучит в каждом существе, которое там живет. Люди называют его Зачарованным Лесом, потому что многие растения и существа, которые его населяют, им незнакомы, но лирины знают его истинное имя: Илессан, священное место. Если ты когда-нибудь заблудишься, лес примет тебя, потому что в тебе есть кровь лиринов.
Потрескивание огня. Мерцающие отблески в золотых волосах…
— Расскажи мне о реке Виндершин, озере Сердечного Желания и Серой Скале. И о Дереве… мама, расскажи мне о Сагии.
— Ты знаешь эти истории лучше, чем я.
— Ну пожалуйста.
Ласковая ладонь погладила волосы.
— Ладно, я расскажу тебе о Сагии, а потом придет время молитвы. Великое Дерево растет в самом сердце леса Илессан, в северной его части. Оно такое высокое, что разглядеть его нижние ветви почти невозможно. А вершину видят лишь птицы, потому что она касается неба. Утверждают, что оно растет в том месте, где берет начало само Время, где свет звезд впервые коснулся Земли. Возраст Сагии так велик, что его невозможно себе представить. Иногда его называют Дубом Глубоких Корней, потому что его корни достигают тех мест Земли, где началось Время. Говорят, что стволовые корни идут вдоль Оси Мира, а меньшие проросли сквозь весь Остров, связывая Сагию со всем, что растет. В том, что касается Великого Леса, это так и есть — именно могущество Сагии создает песнь Илессан, которая охраняет лес… А теперь пойдем: солнце садится. Прохлада вечернего ветерка, чернильные разводы туч на горизонте, светло-голубое небо. Сияние яркой звезды, встающей над полями и долинами бескрайней холмистой земли. Нежная чистота материнского голоса, собственные неуклюжие попытки верно вывести мелодию. Одинокая прозрачная слеза, стекающая по щеке матери…
- Предыдущая
- 22/155
- Следующая
