Я «убиваю любовь…» - Алексин Анатолий Георгиевич - Страница 5

• Предыдущая
• 5/9
• Следующая

Когда наша соседка Генриетта Петровна узнала, что мы полетим до Красноярска на самолете, она сразу же предсказала, что нас всех будет ужасно тошнить. Потом она сообщила, что в самолетах все пассажиры непременно привязываются к сиденьям ремнями, потому что если не привязываться, то можно пробить головой окно и вылететь прямо на улицу (она так и сказала: «прямо на улицу»). Генриетта Петровна даже где-то читала, что один американец так вот и вылетел через окошко…

Потом соседка сообщила, что самое опасное — это, оказывается, взлет и посадка. И что совсем недавно («Ну, буквально на днях!») один самолет разбился при взлете где-то в Америке, а другой при посадке где-то в Австралии.

Оказалось также, что иногда аэродром не может принять самолет из-за плохой погоды, и тогда машина покружится-покружится в воздухе, полетает-полетает, пока не кончится горючее, а потом падает куда попало… Наша соседка слышала, что так именно случилось однажды не то в Канаде, не то в Мексике.

Когда же Генриетта Петровна узнала, что от Красноярска мы поплывем на пароходе, она заявила, что там уж нас все «потошнит как следует! Еще в десять раз сильнее, чем в самолете!». Можно было подумать, что наша соседка всю свою жизнь провела на воде и в воздухе. Но я-то знал, что свои самые дальние путешествия она совершала на электричке только до станции Кратово, где обычно летом снимала дачу.

Однако и другие тоже пугали нас этой самой тошнотой. Жалостливая Лелька Мухина, например, сказала, что ее даже в зоологическом саду укачивало, когда она на маленьких осликах по кругу каталась. Это было очень давно, но Лелька до сих пор помнила. И еще она сообщила, что против тошноты изобрели какое-то замечательное лекарство. Мама тоже слышала про это лекарство и накупила его целый пакет. Тогда я поклялся себе в том, что, если меня в дороге от тошноты будет не то что «укачивать», а прямо-таки переворачивать вверх тормашками, я и тогда не подам виду и не прикоснусь к маминому лекарству.

Итак, мы отправились в путь!

До самого Заполярска мы ехали на одних только экспрессах. Из Москвы выехали на автобусе-экспрессе, потом пересели на «Ту-104», который тоже вполне можно назвать «воздушным экспрессом», а после нас помчал по Енисею речной экспресс. Но расскажу все по порядку…

Об автобусе, я думаю, много писать не стоит. Скажу только, что он не сделал в пути ни одной остановки. И еще он отличался от обыкновенных автобусов тем, что почти все пассажиры в нем были из разных концов страны — прямо не автобус, а какой-то «всесоюзный фестиваль». Одни собирались в тот же день очутиться у себя дома, на Кольском полуострове; другие — в Средней Азии; третьи — на Дальнем Востоке, а вот мы — на Енисее, в Красноярске, чтобы оттуда на теплоходе уплыть в Заполярск.

В воздухе над аэродромом стоял непрерывный гул: самолеты взлетали, шли на посадку… И я просто поражался, как они не сталкивались или хотя бы слегка не задевали друг друга.

Внутри аэровокзала сидело очень много пассажиров. Мне было интересно наблюдать: сидят-сидят себе люди спокойно, даже дремлют, а как только что-то зашуршит в репродукторе на стене, так все, точно по команде, вытягивают шеи, а потом человек тридцать или даже сто тридцать вскакивают, молча хватают свои вещи и бегут на посадку… Так повторялось каждые пять или десять минут.

Пассажиры, как я уже сказал, сидели и даже дремали на стульях и собственных чемоданах. А вот иностранцы не сидели, а все время расхаживали и разглядывали. Я то и дело обращался к папе: «А это кто? А это кто?..» Папа прислушивался к разговорам иностранцев и отвечал.

Мама сказала, что, если бы я имел в школе по иностранному языку не тройку с минусом, а хотя бы четверку, мне бы не приходилось все время беспокоить папу. Но мама была не права: если бы я даже имел по иностранному языку не пятерку, а десятку с плюсом, я бы все равно мог узнать одних только немцев: ведь я проходил в школе всего-навсего один «дойч». А папа с Димой по «самоучителям» еще и английский, и даже французский.

Из-за мамы мы приехали на аэродром слишком рано: она всегда очень волнуется и всюду боится опоздать. Вот, например, в кино мама с папой являются тогда, когда, кроме билетеров, в фойе еще никого не бывает да музыканты с певицей сидят в буфете. И тут, на аэродроме, хотя радио объявляло о посадке на самолет вполне своевременно, мама все же каждые пять минут вскакивала и бежала к справочной.

Один раз она вернулась в сопровождении какого-то солидного мужчины в красивом сером костюме. Я сразу отметил, что у папы костюм не такой красивый, не такой отглаженный, и почему-то рассердился на маму. У незнакомого мужчины было молодое лицо, а волосы совсем седые, с серебристым отливом. Глаза у него забрались глубоко-глубоко, под седые брови, и смотрели оттуда с доброй, грустной и усталой улыбкой.

— Вот Владимир Николаевич тоже едет в Заполярск! — радостно сообщила мама. — Значит, у нас будет попутчик! Он уже три года живет в Заполярске, а сейчас приезжал в отпуск…

Я тогда сразу перестал злиться на маму и тоже обрадовался: ведь не очень приятно ехать в город, где нет ни одного друга и даже просто знакомого человека.

Потом мама представила нас Владимиру Николаевичу:

— А это мои мужчины! — Нас, всех троих вместе, она всегда называла так: «мои мужчины».

Я с некоторой тревогой заметил, что мамино лицо понравилось нашему новому знакомому. Но мама всегда так много говорила о «своих мужчинах», о всяких домашних делах и заботах, что о ее красоте (я уж давно это приметил) все как-то очень быстро забывали.

Дима слегка задремал и со сна ошалело смотрел сквозь очки на незнакомого ему человека.

— Ничего, ничего… Спите себе на здоровье, — как-то очень мягко и ласково сказал Владимир Николаевич. — Ведь там, в Заполярске, вам первое время спать не придется…

— Почему?! — испуганно изумилась мама.

— Ну-у… это же очень понятно, — вступил в разговор папа. Он, как всегда, задумчиво погладил свою бритую голову и не торопясь объяснил: — Там же сейчас полярный день: солнце светит двадцать четыре часа в сутки. Вот и попробуй поспи!

— Почему же ты не предупредил нас об этом? — воскликнула мама так, будто, сообщи ей папа об этом заранее, она бы ни за что не поехала или по крайней мере выспалась бы сразу на полгода вперед.

А я очень обрадовался оттого, что и папа тоже сумел объяснить, почему нам будет так трудно спать первое время, хотя он никогда не жил за Полярным кругом, а только ездил туда в командировки. Я, помнится, победоносно взглянул на Владимира Николаевича: «Вот вам! Знайте нашего папу!» Ну, а то, что в Заполярске нам не придется спать, меня даже обрадовало: я считаю, что во сне человек теряет очень много драгоценного времени, и меня поэтому в кровать просто силой загоняют.

Наконец началась посадка! Все улетающие в Красноярск собрались на площадке перед аэровокзалом. Женщина в форменной одежде пересчитала нас всех по списку и потом гордо зашагала впереди, как ходят воспитательницы детского сада, а мы все гурьбой послушно пошли за ней, словно ребята-дошкольники.

И вот я увидел наш «Ту-104»! Остальные самолеты стояли где-то в стороне, вдали, а этот был тут, перед глазами: огромный, белый, будто вытянутый вперед гигантский кусок белоснежного льда.

Вся семья наша была очень возбуждена. Мама особенно трепыхалась — все осматривала нас и, казалось, пересчитывала (не потерялся ли кто-нибудь из ее «мужчин» по дороге). И Дима тоже все время пересаживал свои роговые очки с переносицы на кончик носа и обратно.

Другие пассажиры тоже были взбудоражены. Только наш папа, когда мы поднимались по трапу, как ни в чем не бывало обернулся ко мне и стал объяснять:

— Это турбореактивная машина: никаких пропеллеров! Видишь? А какая обтекаемость! И крылья, кажется, хотят прижаться к фюзеляжу… Все для скорости, все для скорости! Силища, а?

• Предыдущая
• 5/9
• Следующая