Я «убиваю любовь…» - Алексин Анатолий Георгиевич - Страница 3

• Предыдущая
• 3/9
• Следующая

Я стал искать носовой платок, но его, как обычно, на месте не оказалось. И тогда я проехался по щекам Нытика рукавом своей курточки.

— А ты не уезжа-ай… — стал просить Витик. — Вот у нас в квартире тоже один сосед уехал, а семья его осталась: сидят, квартиру сторожат… Вот бы и вы так! А?

— Нет, нам так нельзя! Мы папу одного отпустить не можем!

— А я ка-ак же?..

— Ты будешь обо мне все знать! Меня, понимаешь ли, назначили специальным корреспондентом нашей стенгазеты по всему Заполярью. Я буду каждые десять дней присылать заметки о себе, о своих делах. И ты все будешь про меня знать!

— А ви-идеть не бу-уду, да-а?..

— Потом увидишь! Ты вместе со всем классом приедешь к нам туда, в Заполярск. В гости… Так только что ребята единогласно решили! — с ходу придумал я. — И ты, если бы здесь не ревел… то есть не плакал, тоже об этом знал бы! Ну, чего ты вдруг?..

— Ну да-да, вдруг… Как же я без тебя останусь?

Тут Витик-Нытик стал вспоминать, как мы по Диминому паспорту в кино ходили, и как разглядывали таинственную подпись «ТСБ», и как за спутником через бабушкин театральный бинокль наблюдали, и как ссорились, и как дрались… Да, мы ведь раньше очень часто ссорились с Витиком и даже по целым неделям с ним не разговаривали, а теперь вот и у меня в носу вдруг что-то защекотало. Но я решил не распускаться, быть мужчиной и приободрить слабого Нытика.

— Вот видишь, — сказал я, — мы с тобой часто ссорились, ругались… Я тебя даже треснул однажды! Помнишь?

Я хотел этими воспоминаниями утешить Витика: дескать, не таким уж я был хорошим, чтобы обо мне тосковать, но он никак не утешался.

— А кто тебя Нытиком прозвал? Помнишь? Я прозвал!..

— Ну и пусть…

— Чудак-человек, ты подумай, сколько у нас в классе хороших, даже прекрасных, можно сказать, ребят. Толя Буланчиков, и Тимка Лапин, и Галя Калинкина… И еще целых тридцать пять человек! Они тебя никогда не били и Нытиком не обзывали!

— Не ну-ужно мне других друзей!..

Я раньше не подозревал даже, что Витик-Нытик такой верный и преданный. Мне стало стыдно за то, что я частенько подсмеивался над ним. Но я не показал виду, чтобы еще больше не расстраивать Нытика.

— Чем без толку хныкать, — сказал я, — помог бы мне лучше в одном деле!

— В како-ом?.. Зубы загова-ариваешь, да-а?..

— В каком? В любовном! Вот в каком!..

У Витика-Нытика сразу высохли слезы.

— Ты влюбился? Да?!

— Да нет… Это я про Диму хотел тебе рассказать, Он, понимаешь, влюбился и не хочет с нами ехать в Заполярск. Не знаю прямо, что делать!

Витик-Нытик был очень любопытным. Шмыгнув носом, он сразу поинтересовался:

— Ваш Дима? Влюблен?! А в кого, а?..

Витик-Нытик сказал мне, что в старых журналах; которые еще до революции выходили и которые очень любит перечитывать его бабушка, даются разные советы насчет того, как нужно «убивать любовь». Там так прямо и написано: «убивать».

— Там сказано, — говорил мне на следующий день Витик, — что для этого самого… ну, для убийства любви нужно вызвать у того, кто пострадал, то есть влюбился, «отвращение к любимому предмету».

— Ты что-то перепутал, — сказал я. — Это же совсем про другое говорят: «любимый предмет». Вот история — это мой любимый предмет. И еще литература. А тут при чем?..

— Не ве-еришь? — заныл Нытик. — Ты ведь еще никогда не влюблялся?

— Нет…

— Вот ви-идишь! Откуда же тебе знать? А те, которые эти советы сочинили, они-то уж знают! Я своими собственными глазами читал! Там так и написано: «вызвать отвращение к любимому предмету»! То есть, прости, я немного перепутал: «к предмету любви»!

…Нашу поездку в Заполярск пришлось отложить на месяц, потому что Дима должен был сдать экзамены на аттестат зрелости, — и я решил за этот месяц, как говорится, скоростным методом вызвать у Димы «отвращение» к Кире Савостиной.

На следующий день (предпоследний, накануне моих каникул), на большой перемене, я стал внимательно разглядывать Киру.

— Смотри! Смотри!.. Маленький Димин братишка! — захихикали Кирины подружки, с которыми она ходила по коридору прямо-таки обнявшись. Они так и сказали: «маленький братишка»! Не знаю, как у Димы, а у меня сразу возникло это самое «отвращение». И Кира тоже стала подхихикивать и тоже внимательно разглядывать меня.

Я, помню, полез за платком, но так как его опять не оказалось на месте, я просто рукавом вытер вспотевшее от волнения лицо, пригладил волосы и продолжал свои наблюдения. А Кира вдруг мне подмигнула и, проходя мимо, стала что-то напевать. Да, да, прямо на переменке в коридоре стала напевать! «Отвращение» мое возрастало с каждой минутой…

Я все это старательно запомнил и вечером, дома, приступил к делу.

— А Кира-то Савостина, — сказал я Диме, — какая-то странная. На перемене все время ходит, обнявшись со своими подружками. И они ее тоже обнимают, прямо смотреть…

Я не договорил слова «противно», потому что Дима мечтательно возвел свои глаза к потолку и перебил меня:

— Да, ты прав. Подруги тоже очень любят ее! И даже обнимают… Я это заметил.

Особенно меня огорчило слово «тоже». Я с жалостью посмотрел на Диму: нашел кем восхищаться!

— А ты заметил, как она все время улыбается? Ничего нет смешного, а она улыбается… — продолжал я. — И еще подхихикивает…

— Не подхихикивает, а просто смеется! — возразил Дима все с тем же глупым, мечтательным выражением на лице. — Да, я заметил и это! У нее очень веселый и добрый нрав. Она любит улыбаться! И это прекрасно? Это замечательно… Ты прав, Севочка!

Он так расчувствовался, что даже назвал меня ласкательным именем, чего раньше с ним никогда не случалось. Но я все же не сдавался.

— А ты слышал, как она прямо на перемене… Ну, представляешь, прямо на самой большой перемене в коридоре распевает себе во все горло?! Это же…

— Это чудесно! — снова воскликнул Дима. — У нее превосходный голос и слух. Она же староста хорового кружка. И кончает музыкальное училище.

— Как? И в школе, и в училище сразу? Выдвинуться, значит, хочет, да? Отличиться? Все нормальные люди в одном месте учатся. А она одновременно в двух. Скажите пожалуйста!

Нет, на Димином лице не было «отвращения». От всех моих разговоров он, кажется, начал еще больше восторгаться своей Кирой. А вечером опять заявил, что никуда с нами не поедет. Мама сразу прошептала папе (ее шепот я разбираю даже на расстоянии!): «Это результат твоего воспитания!»

Папа погладил свою круглую бритую голову и сказал:

— Ничего-о. Он привыкнет к этой мысли!.. Юношеское упрямство! Я сам был таким.

Но я знал, что Дима иногда привыкает к папиным мыслям не так быстро, как мама. Но потом ведь папа даже не догадывался о причине его «юношеского упрямства».

Папа постоянно ему твердил: «Будь самостоятельным, умей принимать решения!» Вот на свою голову и убедил…

Что было делать?

«Не сопротивляйся, Дима!.. — посоветовала моему брату практично мыслящая Генриетта Петровна. — Поработаешь там года два — и тебя внесут в любой университет или институт на руках. Без всяких экзаменов. Трудовой стаж на Крайнем Севере! Это же пропуск на любой факультет! Даже самый закрытый… — Слово «закрытый» она прошептала. — Тебя внесут как памятник и установят на самом почетном месте!»

Генриетта Петровна обожала вмешиваться в чужие дела.

— Послушайся, Дима! — посоветовал я.

— Если собираешься пользоваться чужим умом, — ответил мне брат, — то хотя бы определи его качество.

Любовь была для него убедительней даже самых практичных соображений. А советы нашей соседки Дима отвергал, не дослушивая их до конца.

Я собрал всю свою волю и пошел на самый последний и отважный шаг: решил поговорить с Кирой Савостиной.

• Предыдущая
• 3/9
• Следующая