Тревожный август - Хруцкий Эдуард Анатольевич - Страница 19
- Предыдущая
- 19/43
- Следующая
Когда машина выехала из леса, Данилов увидел на поле остовы сгоревших танков. Они застыли, уронив на броню дула орудий, застыли навсегда, как памятники о прошедших боях. Все поле было в обвалившихся окопах, на брустверах росли уже поблекшие полевые цветы. Танки по трансмиссию тоже заросли травой. Земля залечивала раны.
А дорога, стелясь под колеса «эмки», открывала пассажирам все новые и новые картины. Много они увидели за несколько часов пути: сожженные, но уже строящиеся деревни, почти разрушенные маленькие городки. Но не только это видели они. У военной дороги был свой особый быт, своя жизнь, отличная от других.
Навстречу им шли машины с ранеными, тягачи тащили искалеченную технику, сновали мотоциклисты и штабные бронетранспортеры. Они обгоняли колонны бойцов, далеко растянувшиеся вдоль обочин. Больше часа простояли у железнодорожного переезда, пропуская составы с закрытой брезентом техникой. Чем дальше они удалялись от Москвы, тем чаще их останавливали военные патрули. Дорогу охраняли. И не только ее, почти через каждый километр в лесу были до времени спрятаны зенитные пулеметы и пушки. Небо тоже охраняли. Дорога, словно артерия, связывала фронт с Москвой. И она была нужна фронту.
Когда проехали километров сорок от Москвы, по просьбе Полесова свернули на проселок и сделали короткую остановку. Все вышли из машины, разминая затекшие ноги, разбрелись по сторонам.
— Иван Александрович! — позвал откуда-то из чащи Белов. — Идите сюда, я криничку нашел.
Данилов пошел на голос и через несколько шагов увидел, что прямо из земли начинается маленький ручеек, вода его, наполняя деревянную бочку, переливалась из нее в маленький пруд.
— Вода чистая, — поднял мокрое лицо Сергей, — и холодная: зубы ломит.
Иван Александрович подошел к криничке, снял гимнастерку и с удовольствием опустил руки в ледяную воду. Набрал пригоршню и с наслаждением опустил в ладони разгоряченное лицо. Вместе с водой в Данилова входила свежесть и запах травы, цветов. Он лег на траву и, прищурив глаза, смотрел в голубое небо с ватными облаками; эти облака, не спеша плыли куда-то в безбрежную даль, а на смену им приходили все новые. Такие облака он видел только в детстве, когда приезжал на каникулы к отцу в лесничество.
Вспомнил он это, лежа на земле в нескольких десятках метров от фронтовой дороги. Вспомнил и пожалел, что так рано кончилось детство. И грустно ему стало, и ощущение это, внезапное и острое, почему-то затуманило глаза, и сладкой тоской сжало сердце.
— Какое сегодня число? — спросил он Белова.
— Восьмое августа.
«Так, — подумал Данилов, — все правильно. Сегодня мне сорок два исполнилось. Из них двадцать четыре года в органах. Такие-то дела, брат».
Он поднялся, натянул гимнастерку, поправил ремень и зашагал к машине. Раздвигая руками кусты, вышел к дороге и с недоумением остановился. На земле, рядом с машиной, была постелена клеенка, обыкновенная, в цветочек, которой обычно покрывают столы на кухне. На ней, на листах бумаги, лежала крупно нарезанная копченая колбаса, почищенная и посыпанная луком селедка, стояли открытые банки консервов. В котелке виднелась картошка.
— Это что же такое? — удивился Данилов. — По какому случаю банкет?
Ребята молчали, только Быков, как всегда мрачно, сказал:
— Случай имеет место быть, товарищ начальник, замечательный, прямо скажем, случай.
Он залез в машину и вынул оттуда две бутылки коньяку. Данилов все понял. Ребята специально съехали с шоссе, чтобы устроить этот импровизированный обед в честь его дня рождения. И ему стало легко и хорошо. Он хотел сказать что-нибудь строгое, чтобы скрыть смущение, но так ничего и не сказал, просто махнул рукой и опустился на землю.
Все расселись, разлили коньяк.
— Иван Александрович, — Игорь поднял кружку, — дорогой наш Иван Александрович, мы хотим за вас выпить.
— Счастья вам, — прогудел Быков.
— Долгих лет, — добавил Степан.
Только один Сергей молчал, глядя на начальника влюбленными глазами.
Через несколько минут стало весело и шумно. Данилов обвел лица ребят чуть увлажненными глазами.
— Вы закусывайте, — улыбался он, — на масло жмите, а то скажут потом, что я в командировке пьянку организовал.
— Эх вы, — почти крикнул Белов, — а подарок-то!
— Точно, — хлопнул себя по лбу Муравьев, — забыли.
Он достал чемодан и вынул из него светлую кобуру.
— Вот, Иван Александрович, это от нас.
Данилов взял протянутую кобуру, расстегнул ее, вынул вороненый «вальтер».
— Заряжен, — предупредил Белов, — бьет исключительно. Сам пристреливал.
На рукоятке пистолета была прикреплена пластинка с надписью: «И. А. Данилову от товарищей по МУРу. 2.08.1942 г.». Данилов расстегнул ремень, снял старую, видавшую виды кобуру, в которой лежал наган. Ему жалко было расставаться с привычным оружием. Как-никак, а этот наган служил ему почти десять лет. Но он все же надел новую кобуру, понимая, что этим доставляет удовольствие своим ребятам.
— Ну, Быков, наливай еще по одной, — Иван Александрович протянул кружку, — разгонную. Вот что, мои дорогие, спасибо вам за внимание, за подарок. Я догадываюсь, откуда он взялся, и это для меня вдвойне дорого. Мало у нас праздников, вернее, совсем нет их. Но ничего, мы потерпим. Я не знаю, когда придет праздник на нашу улицу. Знаю только, что он в дороге и имя ему — победа. Доживем ли мы до него? Постараемся, конечно. А теперь давайте о Ване Шарапове вспомним, о дорогом нашем товарище…
Данилов задумался, потом залпом выпил из кружки.
— Вот так. Те, кто доживет, за погибших выпьют на празднике нашем. А теперь все. Пора в дорогу. А вторую бутылку спрячьте. Найдем, кого надо, тогда отметим.
И снова их машина мчалась по военному Подмосковью. Опять их останавливали патрули и проверяли документы. Больше часа проторчали они у моста, где молоденький младший лейтенант, начальник переправы, пытался навести порядок. Он кричал тонким срывающимся голосом, хватался за кобуру. Но его никто не слушал. Шоферы, народ вообще трудноуправляемый, здесь, вблизи фронта, давали волю своим чувствам. Над мостом стоял гул автомобильных гудков, крики, грубая брань.
Данилов неодобрительно поглядывал из окна машины на происходившее. «Что они делают, — думал он, — словно нарочно создают пробку. А если налетят самолеты? И почему командиры, сидящие в кабинах некоторых машин, не вмешиваются?» Иван Александрович вышел из машины. За его спиной хлопнула дверца, оперативники последовали за ним. Они медленно шли вдоль колонны машин, и шоферы с удивлением глядели на четверых командиров милиции. Протиснувшись между скопившимися машинами, Данилов добрался наконец до середины моста. Он сразу же понял, в чем загвоздка. Полуторка, доверху груженная какими-то ящиками, столкнулась с прицепом другой машины. Данилов мысленно выругал начальника переправы, позволившего одновременно двустороннее движение.
Младший лейтенант суетился возле человека с петлицами техника-интенданта и здоровенного шофера в мятой, промасленной гимнастерке. По разгоряченным лицам споривших Иван Александрович понял, что дело может дойти до кулаков.
— А ну, прекратите, — почти не повышая голоса, скомандовал он. — Техник-интендант, ко мне!
— Ты кто такой? — повернулся к нему шофер. — Ты там пойди… — и осекся, увидев ромб в петлицах и орден над карманом гимнастерки.
— Что вы сказали? — чуть растягивая слова, переспросил Данилов.
Рядом с шофером выросла фигура Полесова, он крепко взял его за руку, повернул к себе.
— Отберите у него документы, — приказал Данилов, и опять к технику-интенданту: — У вас есть люди?
— Так точно.
— Немедленно пусть расцепят машины. Муравьев, бегом на тот конец моста, остановить движение.
Через пятнадцать минут сбившиеся в кучу машины пришли в движение. Шоферы, включив передачу задней скорости, медленно сводили автомобили с моста. Грузовик техника-интенданта вытащил на противоположный берег разбитый прицеп. Откуда-то взялись бойцы-регулировщики, заняли свои посты по обе стороны моста. Быков, пользуясь преимущественным правом, подогнал свою «эмку» прямо к Данилову.
- Предыдущая
- 19/43
- Следующая
