Восстание на «Св. Анне» - Гервасьевич Лебеденко Александр - Страница 18
- Предыдущая
- 18/38
- Следующая
— Чего год ждать-то? Даешь сейчас по домам! — раздалось несколько голосов.
— Молчать! — закричал капитан. — Я вас, прохвостов, не на митинг собрал. Как решил, так и будет. Кто не хочет, — марш на все четыре стороны в первом порту! А порядок мне на судне не нарушать! Я на вас управу найду! У меня вооруженная команда есть! — Он показал рукой на Кашина.
— Продался рыжий пес! — крикнул кто-то в задних рядах.
Кашин вздрогнул и схватился за кобуру.
— Марш по местам, и запомнить: кто бунтовать будет, тому я найду местечко по чину и за границей, — закричал капитан, повернулся и ушел.
Матросская толпа расходилась медленно. Андрей один из первых скрылся в носовом кубрике.
Мы шли теперь на северо-запад, — «Св. Анна» удалялась от берегов Европы. Капитан обходил район Мурманска, как мышь обходит щель, где хоть раз сверкнули ей навстречу зеленые кошачьи глаза. Теперь ясно мне, почему капитан приказал расковать арестованных, — за границей они и без кандалов не страшны.
Матросские помещения гудели, как пчелиный рой по весне. Там шли горячие споры. Но на палубе было тихо. Вахты сменялись по склянкам, матросы бегали по свистку, кочегары надевали свои засаленные спецовки за 10 минут до начала вахты. Кок скоблил длинным ножом сковороды, громыхал посудой и часами жарился у кафельной плиты. Поваренок чистил картофель и колол дрова. Глазов свирепо начищал капитанские брюки, развесив их на открытой двери каюты; словом, все шло, как идет на любом судне в море.
Только на третий день мы повернули к югу, и уже к вечеру перед нами из пучины вод поднялись далеко видимые черные скалы Скандинавии. Капитан в полдень взял высоту солнца секстантом и определил широту места судна. По его расчетам, ночью мы должны были иметь на траверзе мыс Нордкап, крайнюю северную точку Европы.
Следующее утро, солнечное и ясное, показало нам очистившийся от мглы горизонт. Успокоенное море ласкалось у гранитных обрывистых скал Норвегии. Многочисленные острова и островерхие утесы торчали из воды.
Начинались знаменитые норвежские шхеры — морской путь, равного которому по красоте и дикой величавости, может быть, нет во всем мире.
Грани скал, отшлифованные водой, отражали свет солнца матовым блеском. Волна морская, разбившаяся сотни раз о крепкие башни и волнорезы утесов, катилась здесь зеркальным переливом, подобно речной волне, и судно, лавируя от острова к острову, от берега к берегу фиорда, шло на юг. На волнах лениво качались белые чайки и встречные рыбачьи челноки со стрекочущими крошечными моторами. Иногда на отмелях, где море отступало от подножия тяжелых скал, чернели, готовые покрыться весенней листвой, рощи, и сосны задорно карабкались по склонам, казалось бы неприступных, каменных массивов. Зеленые и красные домики стояли на берегу, встречая стеклами окон вечернее солнце. Наконец, когда уже сгустились сумерки, большой пароход — «Король Гаакон VII» — проследовал на север к Гаммерфесту и Киркенесу.
Это уже была Норвегия. Туманные пустынные берега России остались далеко позади.
Рано утром на другой день «Св. Анна» подошла к деревянным пристаням «северного Парижа» — Тромсе.
Солнце выглянуло из-за скал континента и обласкало на нем маленький островок и маленький город, этот идиллический уголок норвежского севера.
В Тромсе я бывал много раз. «Северный Париж» имеет семь тысяч жителей, триста автомобилей, пять или шесть гостиниц, два кино и универсальные магазины в три этажа. В городке живут преимущественно рыбаки и торговцы рыбой.
В домах на каждом столе — норвежский флаг. Страна все еще радуется своей молодой политической свободе, которая, конечно, ни на йоту не изменила обычный уклад жизни норвежского рабочего, крестьянина и рыбака.
По знакомым скрипучим доскам пристани, мимо амбаров, от которых несет густым запахом приготовленной к вывозу вяленой рыбы, мы прошли на пыльную улицу, упирающуюся в ограду высокой готической церкви, единственной в городе. За церковью, за двумя-тремя рядами домов, над зелеными и красными черепицами крыш встает серый, только что освободившийся от снега склон высокого холма. Поперечная улица, на которой помещаются аптека, банк и десяток прекрасных магазинов, привела нас в «Гранд отель» — трехэтажную деревянную гостиницу, которой по чистоте и уюту позавидовали бы многие наши областные города.
Капитан снял большой номер. Рядом поместился старший. Я и Кованько поселились в небольшой комнате с балконом, откуда открывался вид на море. Крошечная бухта была как на ладони. Несколько юрких катеров и моторных лодок создавали картину оживления и даже некоторой суеты. У противоположного берега фиорда, в шхерах, лавировали яхты спортсменов, напоминая белыми парусами больших птиц, слетевших на воду со снежных вершин скандинавского массива.
В Тромсе мы должны были починить паропроводный клапан, погрузить свежий провиант и решить, что делать дальше. По очереди мы несли вахту на судне и вечерами фланировали в городском саду под перекрестными взглядами высоких, здоровых норвежек, белокурых и розовощеких. Сидели в кино, глядя на игру вездесущих Пикфорд и Де-ла-Марр, а утром на шлюпках уезжали на живописный островок, расположенный прямо против города, на другой стороне фиорда.
Капитан неизменно каждый день отправлялся утром на телеграф, что-то кому-то телеграфировал, от кого-то ждал пост-рестант.
Здесь мы узнали, что две недели назад в Тромсе прибыл «Минин». Пассажиры немедленно покинули перегруженный людьми ледокол и перешли на прекрасные пароходы, обслуживающие линию по фиордам, а сам «Минин» вскоре ушел на юг.
Никаких писем, указаний, распоряжений для нас оставлено не было. Генерал Миллер и его штаб забыли обо всем, что оставили позади.
Теперь «Св. Анна» должна была сама решать свои судьбы. Вернее, их решал единолично наш капитан.
На пятый или шестой день нашего пребывания в Тромсе совершенно неожиданно для нас к борту «Св. Анны» подошли груженные рыбой баркасы и по приказу капитана началась погрузка на судно огромного количества связок и тюков с вяленой рыбой. Принятым грузом был заполнен твиндек, и, кроме того, часть тюков была размещена прямо на палубе. Погрузка началась в мое отсутствие, и, когда я пришел из города, участок деревянной пристани у борта «Св. Анны» кишел портовыми рабочими. Грузили тюки из рогожи, набитые вяленой треской и палтусами, с больших лодок грузили бочонки с сельдями. Гигантские связки рыбы до двух метров длиною ложились одна за другой на палубу. Рыба вялилась на солнце, и толстый шпагат, пропитавшийся рыбьим жиром, словно сросся с жабрами безглазых и крупноголовых рыб. Погрузку производили портовые рабочие и рыбаки. Наши матросы стояли у бортов, поплевывая в воду, и только вахтенные суетились на палубе да дежурный матрос стоял у лебедки, то опуская стрелу за борт так, чтобы в сетку, прикрепленную к концу стрелы, рабочие могли сбросить пять-шесть тюков с рыбой, то вновь поднимая ее кверху. Тяжелые тюки, колыхаясь, проплывали высоко над нашими головами и медленно опускались в широкий зев трюма. Лебедка неистово грохотала и лязгала металлическими частями. Грузчики беспорядочно кричали какие-то интернациональные слова, обозначающие во всех портах слова команды: «вверх», «вниз», «стой!» и т. д.
Прежде чем принять дежурство, я вошел к себе в каюту и переоделся. Я уже снял куртку и выходные сапоги, как в каюту постучались и сейчас же, стараясь не скрипеть дверью, вошел Андрей.
— Простите, Николай Львович, что так, без спросу. Не хотел, чтобы кто видел. Поговорить бы надо.
Я сел на койку и предложил сесть и Андрею.
— Что же это, Николай Львович? Рыбкой пулеметы покрываем?
— Почему покрываем? — ответил я. — Нам не приходится скрывать свой груз. Это не так. А рыбу капитан грузит, видимо, чтобы подработать.
— Для кого подработать?
— Для компании. Для того, чтобы было чем жалованье платить.
— На жалованье у него и так хватит. Это нам известно. А вот платить — уже три месяца не платит, все «завтраками» кормит. И теперь не заплатит.
- Предыдущая
- 18/38
- Следующая
