Тренд безысходности и предчувствие бунта - Ваджра Андрей - Страница 8

• Предыдущая
• 8/14
• Следующая

3 июля приступили к операции в с. Богословка. Редко где приходилось видеть столь замкнутое и сорганизованное крестьянство. При беседе с крестьянами от малого до старика, убеленного сединами, все как один по вопросу о бандитах отговаривались полным незнанием и даже с вопрошающим удивлением отвечали: «У нас нет бандитов»; «Когда-то проезжали мимо, но даже хорошо не знаем, были ли то бандиты или кто другой, мы живем мирно, никого не беспокоим и никого не знаем».

Были повторены те же приемы, какие и в Осиновке, взяты заложники в количестве 58 человек. 4 июля была расстреляна первая партия в 21 человек, 5 июля – в 15 человек, изъято 60 семей бандитских – до 200 человек. В конечном результате перелом был достигнут, крестьянство бросилось ловить бандитов и отыскивать скрытое оружие [...].

Окончательная чистка упомянутых сел и деревень была закончена 6 июля, результаты каковой сказались не только на районе двух волостей, прилегающих к ним; явка бандитского элемента продолжается.

Председатель полномочной «пятерки»

Усконин» [28].

С 1918 по 1921 годы жертвы боевых действий и репрессий на деревне по всей территории бывшей Российской империи исчислялись сотнями тысяч. Однако экономически самодостаточный крестьянский класс оказывал яростное сопротивление.

Именно это сопротивление, а также полный развал экономической жизни в стране, вынудил большевиков пойти на попятную. Насилие не давало необходимого результата, а все эксперименты с введением т.н. военного коммунизма провалились, вызвав в стране финансово-экономический коллапс и социальную катастрофу. Кремль был вынужден провозгласить «Новую экономическую политику» (НЭП). Большевикам была нужна передышка. Им необходимо было время, чтобы разобраться в том, что делать дальше, так как их умозрительные представления о путях и методах построения коммунистического общества упёрлись в глухую стену реальности, весьма далёкой от коммунистических идеалов.

Однако главной своей цели в этой схватке советская власть добилась. Основные силы крестьянства были сломлены. Наиболее умная и активная часть этого социального класса - уничтожена. Оказывать в дальнейшем серьёзное вооружённое сопротивление крестьяне уже были не способны.

В конце 30-х годов перед руководством СССР встал вопрос о том, где взять средства для индустриализации. В условиях разрухи и международной изоляции необходимые средства могло дать только село, кроме продуктов сельского хозяйства, за границу продавать было нечего. В связи с этим началась пропаганда коллективных хозяйств. Однако крестьяне оставались к ней глухи. В колхозы и совхозы не шли, предпочитая личные наделы и традиционное самоуправление. В 1928 году лишь два процента крестьян СССР состояло в колхозах [29].

Москва могла заработать необходимую для промышленности иностранную валюту, лишь продавая сырьё. В том числе – зерно. Однако государственные планы хлебозаготовок можно было выполнять только путём неэкономического отъёма у крестьян плодов их труда. Без колхозов осуществить это было невозможно. Крестьяне не хотели сдавать государству хлеб по фиксированным ценам, предпочитая его продавать на коммерческом рынке, не контролируемом советским правительством. В экономическом плане установленные властью цены были для крестьянских хозяйств не выгодны и даже убыточны. Взять выращенный хлеб государство могло только силой. Именно поэтому в 1929 году в стране начался процесс т.н. раскулачивания и широкомасштабной принудительной коллективизации. Иначе говоря, - ликвидация экономически самодостаточной прослойки крестьянства, способной к политическому и вооружённому сопротивлению, а также введение государственного «крепостного права».

Естественно, что мужик вновь взялся за финку и обрез. Согласно докладам ОГПУ, в 1929 году вспыхнуло 1300 крестьянских бунтов. В следующем же году их количество возросло в 10 (!) раз. Как свидетельствует «Докладная записка о классовой борьбе в деревне в 1930 году» секретно-политического отдела ОГПУ (Центральный архив ФСБ РФ), в 1930 году произошло 13 754 массовых крестьянских выступления [30]. В целом в них, в той или иной мере (от вооружённых выступлений до протестных манифестаций), приняло участие более 2,5 миллионов крестьян. Только по делам, которые расследовало ОГПУ, было приговорено к расстрелу более двадцати тысяч человек [31].

Требования крестьян были практически такими же, как и в 20-х годах. Сводки ОГПУ свидетельствовали о том, что «крестьяне требовали возвращения обобществлённого и реквизированного имущества; имущества сосланных семей; роспуска комсомола, который они единодушно считали организацией шпионов и провокаторов; уважения их религиозных чувств и обычаев; свободных выборов сельских советов; прекращения реквизиций; свободы торговли. Повсюду звучало чёткое «нет» возврату крепостного права, ибо именно так понимали крестьяне сущность коллективизации…» [32].

Однако силы были уже неравны. Репрессивная машина советского государства жёстко подавила селянские выступления. Вместо земли крестьяне получили модернизированный вариант крепостного права, без помещиков, но с трудоднями и социально-политическим бесправием.

Фактически ГУЛАГ начался именно с репрессий на селе. На 1 января 1933 года в лагерях содержалось 334 тысячи заключённых, и ещё 1,142 миллиона человек проживало в спецпоселениях. Их контингент в основном состоял из репрессированных крестьян [33].

С точки зрения вождей «диктатуры пролетариата», крестьянский класс нёс в себе зародыш консервативной контрреволюции и был потенциально опасен для советского режима. Именно поэтому крестьянский класс (а это более 80% населения) стал расходным материалом для построения социализма в отдельно взятой стране. Село, в той или иной форме, было принесено в жертву индустриализации.

Таким образом, народный бунт (в виде крестьянских восстаний), начавшийся в 1917 году и растянувшийся на более чем десятилетие, своих целей не достиг и в 1930-ом завершился полным разгромом. Простой мужик хотел получить самое важное в своей жизни – землю, а получил террор и новое крепостное право. Причём, это желание его было неосуществимо изначально, какая бы из противоборствующих сил в гражданской войне ни победила.

Времена активной деятельности ОУН-УПА в Восточной Галиции можно рассматривать в качестве эпохи «трэтьойи украйинськойи нэзалэжности» с очень большой натяжкой. Чтобы это сделать, надо закрыть глаза на тот факт, что без нацистской Германии ни ОУН, ни УПА никогда бы не стали тем, чем они стали в сороковых годах прошлого века. Обе эти структуры с их вождями и руководителями были всецело творением немецкого гения. При помощи ОУН и её вооружённых формирований Вермахт и СС решали свои практические задачи на восточных территориях Польши и Западной Украины. Без Третего Рейха ОУНовцы так и остались бы мелкой маргинальной группой уголовников-психопатов.

С другой стороны, ОУН-УПА в качестве своеобразной и неожиданной вспышки «украйинськойи нэзалэжности» изначально представляли собой некое «кровавое напрасно». Да, в определённой степени бандеровцы выполнили те задачи, которые перед ними поставили их германские боссы, но при этом они и на шаг не приблизились к своей собственной цели – созданию «нэзалэжнойи Украйины». И самое главное - у них изначально не было ни малейшего шанса добиться поставленной цели. Слишком уж мизерными были их силы и ресурсы; слишком уж убогими, как духовно, так и интеллектуально, были у них вожди.

• Предыдущая
• 8/14
• Следующая