Дневник мамы первоклассника - Трауб Маша - Страница 9

• Предыдущая
• 9/36
• Следующая

— Знаешь, мама, я хочу назад в животик, — произнес Вася по дороге из школы домой.

— Почему это?

— Потому что там все понятно.

— А что тебе в жизни не понятно?

— Много чего. Вот, например, почему учительница всегда наказывает того, кого увидит? А того, кого не увидит, не наказывает?

— Это как?

— Я вот ударил мальчика, и меня в коридоре поставили. А его нет. Хотя он меня тоже ударил.

— Но ведь ты, наверное, первый начал?

— Да, первый. Но я его в живот бил, а он мне в глаз дал. В глаз больнее. — Вася действительно щеголял свежим фингалом.

— А из-за чего ты его ударил?

— Да из-за ерунды всякой. Из-за игрушки, — презрительно ответил сын.

— Тем более, из-за ерунды нечего драться.

— Но мне так хотелось! — воскликнул Вася.

— Мне тоже иногда хочется кого-нибудь в живот ударить. Но я же не дерусь.

— А сильно хочется? — уточнил с уважением Вася.

— Сильно.

— И ты не бьешь?

— Нет.

— Круто.

Дома чем-то подозрительно пахло. Запахло еще в лифте, потом пахло на лестничной клетке. И в квартире тоже.

— Чем пахнет, не пойму, — принюхивалась я. При этом подозрительно пахло оттуда, где находился Вася. — Вася, ты зубы утром чистил? — строго поинтересовалась я.

— Чистил.

— А руки сейчас помыл?

— Помыл.

— Странно.

А ничего странного. Вася стал выгружать портфель — тетради, пенал, раздавленная, естественно, груша. И — давно, очень давно сваренное яйцо.

— Вася, что это?

— Яйцо.

— Я вижу. Давно оно у тебя в портфеле валяется?

— Давно.

— А почему ты его не достал?

— Мама, я его тебе принес. А ты все меня отвлекала с уроками. Вот я и забыл.

Дело в том, что уже две недели, как Василий осознал свои демократические права — на личную собственность и частную жизнь. Он не разрешает мне заглядывать в его портфель. Собственно, это я виновата. Вася залез в мою сумку и выпотрошил косметичку.

— Вася, в чужие сумки лезть нельзя.

— Почему?

— Правило такое. Можешь найти то, что детям знать не обязательно.

— Хорошее правило. А портфель — это сумка?

— Сумка.

— Моя?

— Твоя.

— Тогда ты тоже в мой портфель не лезь. Можешь найти то, что взрослым знать не обязательно.

Но после протухшего яйца Вася торжественно разрешил мне доставать мусор из портфеля.

Вася пришел из школы грустный.

— Что ты грустный такой? — спросила я.

— Плохо. Все плохо, — сказал сын.

Мне, конечно, очень хотелось ему рассказать, что такое хорошо, а что такое плохо. Что-то вроде — мне бы твои проблемы с почерком! В этот момент Вася был очень похож на своего отца, который, держась за голову, рефлексирует. Не хватало только виски со льдом, а так — никакой разницы.

— Что плохого? — поинтересовалась я.

— Настя уже два дня в школу не ходит, — ответил сын.

— Придет. Обязательно придет, — пообещала я, — ты из-за этого расстроился?

— Нет. Из-за того, что она не ходит, а я хожу. Плохо это.

— Это все твои горести?

— Нет. Еще одна осталась.

— И какая?

— Хочу на продленку.

В мое время продленка была наказанием. Как пятидневка. Мама обещала оставить меня на продленку, если я чего-то там не сделаю. Мы думали, что на продленке над детьми издеваются. Во-первых, их куда-то уводят. Во-вторых, они всегда приходят со сделанными уроками. В-третьих, продленку вела наша учительница труда, которую мы все боялись. Надежда Петровна. Она была очень-очень странная. Не помнила, кого как зовут. И каждый раз с искренним интересом знакомилась заново. За ухом она носила сигарету. Мы думали, карандаш, но дети с продленки сказали, что это сигарета. Надежда Петровна ела мел — совершенно точно, я сама видела. Откусывала от мелка и жевала. И самое странное — у нее был целый набор пластилиновых ножичков. Точнее, ножичков для пластилина. Она их никому не давала. И если ей не нравилась поделка, она шла к своему столу, выбирала ножичек, возвращалась, зажав пластмассовое орудие убийства в кулаке, и кромсала какого-нибудь снеговика или птичку. Жуть. И еще. У наших продленочников все тетради были исполосованы красными черточками. Они рассказывали, что если Надежда Петровна видела ошибку, то накрашенным ногтем ее подчеркивала. Лак Надежда Петровна предпочитала ярко-красный.

— Зачем тебе продленка? — спросила я Васю.

— Там мультики показывают, — ответил сын.

— Дома тоже мультики есть.

— Там другие. И дети там ничего не делают. Только смотрят мультики.

— Ладно, посмотрим. А что купил?

Дело в следующем. Вася обнаружил в школе киоск. И попросил купить то ли часы, то ли улитку — я так и не поняла. Мы договорились, что он посмотрит, сколько это дело стоит, и мы купим вместе. У Васи есть свой кошелек. Грубо говоря, копилка. Просто все никак кошку с прорезью в башке ему не куплю. Вот мы и решили, что он наконец возьмет «свои» деньги и потратит. Но Вася все забывал, и проблема как-то рассасывалась. Но тут он решил, что завтра точно купит эту совершенно необходимую вещь. Потому что все мальчики из его класса уже купили.

Я долго ему рассказывала про ценность денег, про то, как они зарабатываются непосильным трудом. Вещала долго и с воодушевлением.

Утром в школу его отводил папа. На пороге Вася вспомнил, что забыл взять из кошелька деньги, и собрался идти назад. И что сделал муж? Естественно, дал ему денег. Сколько? Сто рублей.

— А почему сто рублей?

— А что, больше надо было? — удивился муж.

Я выразительно закатила глаза. Я удивляюсь, что он Васе тысячу не дал. С утра-то, когда спать хочется.

Нужной вещью оказалось печенье, похожее на собачий корм. Такие пахнущие химией подушечки.

— Попробуй, — предложил сын.

— Ты уверен, что это можно есть?

— Да, у нас все ели.

— А ты сам-то ел?

— Нет. Я такое не ем.

— И сколько эта гадость стоила?

— Десять рублей.

— А сдачи тебе дали?

— Дали. Десятками.

— И где они?

— Раздал одноклассникам. Они все захотели.

У меня в голове замелькали кадры. Завтра к Васе подойдут мальчишки и опять попросят денег. А он скажет, что нет. Тогда его изобьют и велят принести. А потом слух о добром мальчике дойдет до старшеклассников, и его будут бить и «ставить на счетчик». Ужас!

Вела беседу по поводу личных средств, взывая к его, хоть и очень малопроцентным, еврейским предкам. Вася, по-моему, ничего не понял, но сказал, что подушечки больше покупать не будет, а купит лучше циркуль. Дима уже купил.

Стоим с родительницами, ждем детей. Выскочил Федя и подбежал к маме Димы.

— А вашего Диму Гриша ударил. Прямо в этот, как его, хап.

— Куда? — спросила мама Димы.

— Мама, меня Гриша в пах ударил, — со ступенек школы слетел сам Дима. Орал так, что заглушал звонок.

— Потому что Дима Гришу обозвал, — объяснил Диминой маме Федя.

— Это он меня первый обозвал, — рыдал Дима. — Я давал сдачи. Сдачи можно давать.

— Нет, это Дима начал. — Федя по-прежнему спокойно и рассудительно обращался к родительнице. — Я все видел. И свиньей тоже первый обозвал.

— А он меня, он меня! — всхлипывая, кричал Дима.

— А почему ты друзей закладываешь? — спросила я у Феди.

— Я не закладываю, — ответил мне мальчик, — я правду говорю. И Гриша мне не друг. Но я про друга правду скажу. Хотите? Вот вчера Антон задание не сделал. А сказал, что сделал. Я знал, что он неправду говорит, и все рассказал учительнице.

— Странно, что тебя еще не отлупили, — проговорила я, обращаясь к Феде.

• Предыдущая
• 9/36
• Следующая