Том 23. Её величество Любовь - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 32
- Предыдущая
- 32/38
- Следующая
— Надеюсь, и я тоже! — засмеялся Алеша и заявил, что он снимает комнату.
— Когда же вы думаете переехать? — спросила девушка.
— Да сейчас. Ведь у меня все вещи с собою.
— Ну, вот и отлично. Я сейчас пошлю дворника за вашими вещами. Ведь, наверное, вещей у вас не так много, один дворник унесет? — и она так хорошо и добродушно рассмеялась, что и сам Алеша не мог не засмеяться следом за ней.
— Да, вы угадали, вещей у меня немного, — произнес он шутливым тоном и потом прибавил: — а вас как зовут? Позвольте узнать.
— Анной Дмитриевной! А вы меня можете называть просто Нюрой, а то — что там "Анна Дмитриевна". Смешно.
— Ах, как хорошо, что вы Анна! — произнес Алеша.
— Почему же?
— Да маму мою так зовут. И голос у вас совсем как у мамы, и волосы. Нет, я положительно рад, что к вам попал. Вы мне маму напомнили.
— Вы, верно, маму вашу без ума любите? — поинтересовалась Нюра.
— Еще бы! — отвечал Алеша таким тоном, что сразу расположил к себе девушку. — Ведь у меня, кроме мамы, никого нет на свете… Она меня после смерти отца вынянчила, выходила и человеком сделала. Как же маму не любить! А вы разве матери своей не любите?
— У меня нет матери и отца нет… Я круглая сирота, — грустно ответила Нюра.
— Бедная! — тихо произнес Алеша. — А эта квартира, скажите, принадлежит вашему дяде, да?
Нюра закусила губы и, запинаясь, не сразу сказала:
— Дмитрий Васильевич Марин, хозяин этой квартиры, мне, собственно, не дядя, а какой-то дальний родственник моей покойной мамы, который взял меня из приюта… Я его называю дядей и уже третий год у него живу, хотя…
Она недосказала и спросила:
Позвольте вас спросить, как вас звать?
— Меня зовут Алексеем… Алексеем Ивановичем. Но я не привык, чтобы меня так называли, да и привыкать не хочется. Мама называла меня всегда Алексеем или Алешей и я бы хотел, чтобы и вы, Нюра, меня так называли.
— Хорошо! Хорошо! — радостно ответила девушка. — А только я с вами заболталась. Дворник уже давно вещи принес.
Она побежала в прихожую. Оттуда через несколько минут послышался ее звонкий голосок:
— Я вам вещи тащу, Алеша!
И вскоре сама она, раскрасневшаяся, втащила чемодан нового жильца.
— Ну, теперь устраивайтесь, — произнесла она весело, — вот и пожитки ваши. А я вам кофейку заварю с дороги. Вам что понадобится — крикните. Я тут неподалечку в кухне буду.
Алеша принялся устраиваться.
Но лицо, голос Нюры дали его мыслям новое направление. Он задумался о матери, которую так живо напоминала ему его новая знакомая. Как живая встала перед ним Анна Викторовна; он вспомнил о ее, начатом еще в Вольске, портрете, быстро вынул его из чемодана, поставил мольберт, растер краски и, накинув на плечи рабочую блузку, стал дописывать его.
Он так прилежно работал, что и не заметил, как отворилась дверь, и Нюра, осторожно неся кофе и булки, вошла в комнату.
— Вот вам ваш завтрак! — произнесла она. — Батюшки! Уж он за делом! — И девушка вскинула глаза на мольберт. — Что это за красавица такая!
— Это моя мама! — с заметной гордостью произнес Алексей. — Вам нравится?
— Очень, очень хорошенькая! — восхищалась Нюра, разглядывая красивое лицо Анны Викторовны.
— Что хорошенькая — душа у нее золотая! Видели бы вы, как она глаза над меткою чужого белья слепила, чтобы меня только накормить, одеть и обуть!
И Алеша с жаром стал рассказывать о своей матери. За разговором они не заметили, как пролетело время и как незаметно сдружились, точно были знакомы давным-давно.
Вдруг в передней раздался зычный, грубый голос.
— Дядя пришел. Надо его кормить обедом, — произнесла далеко не радостным тоном Нюра и поспешила к себе.
— Очень приятно познакомиться, молодой человек, — произнес минут через пять тот же грубый голос, — позвольте представиться: я хозяин квартиры, Дмитрий Васильевич Марин. — И на пороге показался худой, высокий человек, с черной бородой, с далеко не привлекательным лицом.
Алеше он с первого же взгляда не понравился; его маленькие, беспокойно бегающие глазки, его льстиво-угодливая улыбка, небрежный костюм и грубый, хриплый голос.
Марин любопытным взором окинул мольберт и громко с удивлением спросил:
— Чья эта картина?
— Как чья? — не понял Алеша. — Это я нарисовал портрет моей матери.
— Вы? Да это не может быть! Этого не мог нарисовать такой юноша, почти мальчик, как вы, — грубо произнес Марин. — Я этому не верю.
Алеша с наивным изумлением посмотрел на Марина.
— Вы в самом деле находите, что этот портрет исполнен хорошо? — спросил он.
Но Марин ничего не ответил. Он жадными глазами рассматривал портрет, то отступая на несколько шагов от мольберта, то приближаясь к нему, и повторял:
— Не может быть! Этого не мог нарисовать начинающий! Позволите мне посмотреть вашу работу у себя в комнате? — спросил он затем, прибавляя: — Там светлее.
— Пожалуйста! — ответил Алеша.
— Буду очень рад вас видеть у себя сейчас же! — произнес Марин и, поспешно схватив портрет, быстро выбежал с ним за дверь.
Алексей наскоро сбросил свою рабочую блузу и последовал за ним. Марин вбежал в большую, светлую комнату, сметнул со стоявшего у окна мольберта какой-то пейзаж и, поставив на его место портрет Анны Викторовны, вскричал, тыча в него пальцем:
— Они живут, эти глаза! Живут, положительно. Я, Дмитрий Марин, говорю вам это. Слушайте, молодой друг… У вас талант большой, огромный!.. И если подправить здесь и там… Вот… — и, наскоро захватив с палитры краски, он сделал несколько штрихов кистью справа и слева.
— Вот теперь совсем уже великолепно, — произнес он с уверенностью, хотя Алексей не мог не заметить, что портрет потерял значительно от этих двух-трех мазков Марина, но постеснялся высказать это.
— Позвольте пожать вашу руку, коллега! — произнес, как только умел любезно, новый знакомый. — Я буду всячески гордиться дружбой такого талантливого юноши! Надеюсь, вы не откажете мне в ней? — И он протянул Алеше свою волосатую, грязную руку с черными ободками на краях ногтей.
Ратманин поневоле должен был пожать ее. Марин продолжал осыпать Алешу комплиментами.
Он говорил, что гордится выпавшим на его долю счастьем иметь такого жильца, будущую знаменитость, будущего огромного художника. Незаметно навел он затем разговор на домашнюю жизнь Алеши, на его средства, ловко выспросил юношу обо всем и, узнав от Ратманина, что он приехал искать счастья в столице, обещал ему свое покровительство.
— А что касается вашего намерения записаться в Академию художеств, чтобы доучиться, — прибавил он, — то я вам не советую этого делать. В академии вы ничему не научитесь. Это я вам говорю, положительно. Я ведь сам учился в свое время в академии, но не окончил, бросил, убедившись, что только время напрасно теряю. А все-таки и без академии вышел в художники!.. Впрочем, об этом мы с вами еще поговорим. Я думаю, что вы будете очень довольны моими советами… Да и к чему академия, когда вы уже теперь настоящий художник, получше многих тех, кто академию окончил! А если вам нужны будут какие-нибудь указания, я всегда к вашим услугам.
"Хозяин мой вовсе не дурной человек, — подумал Алеша. — Странно, что он показался мне сразу таким несимпатичным".
Возвратившись в свою комнату, Алеша немедленно принялся за письмо к матери. Он подробно, до малейших мелочей, описал ей свое путешествие, свою новую комнату, добрую Нюру, с голоском, так похожим на голос мамы, и в заключение повторил все те похвалы, которые расточал Марин его таланту.
Потом он помолился Богу, как привык это делать дома, и стал мечтать о матери и о том, какую радость доставит он ей, если сделается «знаменитостью»… Наконец, усталость взяла свое, и Алеша уснул первый раз под чужим кровом.
- Предыдущая
- 32/38
- Следующая
