Зорро. Рождение легенды - Альенде Исабель - Страница 26

• Предыдущая
• 26/83
• Следующая

— En garde[17], monsier! — приказал учитель.

Диего встал во вторую позицию: правая нога отставлена назад, левая ступня перпендикулярна правой, колени согнуты, корпус прямой, руки расслаблены.

— Перевод в защиту вперед! Выпад! Перевод в защиту назад! Ногти внутрь![18] Третья защита! Вытянуть руку! Coupe![19]

Скоро учитель перестал командовать испытуемым. Противники перешли к атакам, проникающим ударам, уколам и боковым выпадам. Теперь показательный поединок все больше напоминал смертельный танец. Разгоряченный Диего дрался всерьез, закипая гневом. Эскаланте весь взмок впервые за многие годы фехтовальных тренировок. Его тонкие губы тронула надменная улыбка. Маэстро не любил захваливать учеников, но ловкость, сила и точность движений молодого человека не оставили его равнодушным.

— Так, где вы обучались фехтованию, кабальеро? — спросил он, когда противники перешли на кинжалы.

— В Калифорнии, маэстро, меня учил отец.

— В Калифорнии?

— Это на севере Мексики…

— Мне случалось смотреть на карту, — сухо прервал Мануэль Эскаланте.

— Извините, маэстро. Я прочел вашу книгу и несколько лет занимался… — пробормотал Диего.

— Я заметил. По-моему, у вас есть способности. Впрочем, вам предстоит научиться сдерживать гнев и приобрести изящество. Вы деретесь как пират, но это поправимо. Вот вам мой первый урок: хладнокровие. В сражении нельзя давать волю чувствам. Твердость стали ничто без твердости духа. Постарайтесь усвоить это. Мы будем заниматься каждый день, с понедельника до субботы, начало в восемь утра; пропустите одно занятие, можете не приходить вовсе. Всего доброго, кабальеро!

На том они и распрощались. Диего, изо всех сил стараясь не завопить от восторга, вприпрыжку бросился к Бернардо, который ждал его во дворе, присматривая за лошадьми.

— Мы станем лучшими фехтовальщиками в мире, Бернардо. Ну конечно, ведь я научу тебя всему, что сам узнаю. Боюсь, маэстро не согласится принять тебя, он такой надменный. Как только узнает, что ты на четверть индеец, выгонит нас пинками. Но не печалься, я сам буду тебя учить. Маэстро говорит, мне нужно работать над стилем. Как это, хотел бы я знать?

Мануэль Эскаланте тотчас принялся шлифовать стиль Диего, а тот спешил поделиться новыми знаниями с Бернардо. Друзья каждый день тренировались в пустынном зале дома де Ромеу, почти всегда в присутствии Исабель. Нурия, которая растила сиротку с тех пор, как ее мать умерла от родов, ругала девочку за неуемное любопытство и привычку лезть в мужские дела, но снисходительно покрывала все ее проделки. Исабель уломала Диего и Бернардо научить ее владеть кинжалом и ездить верхом, как калифорнийские женщины. Она прочла учебник маэстро Эскаланте и часами упражнялась перед зеркалом, пока Хулиана и Нурия занимались вышиванием. Диего терпел прилипчивую девчонку в надежде, что она походатайствует за него перед Хулианой. До тех пор такой чести еще не удостоился ни один из претендентов на руку красавицы. Что касается Бернардо, то он симпатизировал Исабель и был искренне рад ее присутствию.

Положение Бернардо в семействе де Ромеу оставалось неопределенным. Кроме Томаса и его семьи в доме жили слуги, секретари, приживалы — всего около восьмидесяти человек. Бернардо поселили в одной из трех отведенных для Диего комнат, однако индеец обедал на кухне и старался не показываться без особой надобности в гостиной. Никаких обязанностей у Бернардо не было, и он использовал свободное время, чтобы познакомиться с городом. Оказалось, что у Барселоны десятки лиц. Великолепные особняки знати соседствовали с кишащими крысами, тесными жилищами простолюдинов, в которых быстрее болезней распространялась только злоба; древние кварталы вокруг Кафедрального собора, по узким улочкам которых едва мог пройти осел, сменяли шумные рынки, ремесленные мастерские, турецкие лавки и заполненные веселой толпой набережные. По воскресеньям, выходя из церкви после мессы, Бернардо бродил по улицам, любуясь на танцоров сарданы[20], которые казались ему воплощением сплоченности, упорства и ловкости каталонцев. Вслед за Диего он выучил каталанский язык, чтобы лучше понимать, что творится вокруг. Испанский и французский были языками политиков и высшего света, латынь считалась языком клира, а простой народ говорил по-каталански. Молчаливый и сдержанный Бернардо быстро снискал уважение челяди. Слуги, считавшие индейца глухим, без всякого стеснения обсуждали при нем свои дела. Томас де Ромеу никогда не интересовался им, он привык не обращать внимания на прислугу. Нурию, никогда прежде не видевшую индейцев, новый жилец чрезвычайно заинтересовал. Сначала она пыталась общаться с ним при помощи жестов и уморительных гримас, но вскоре догадалась, что юноша вовсе не глухой. А узнав, что он крещеный, Нурия прониклась к нему симпатией. Раньше у нее не было такого благодарного слушателя. Уверенная, что Бернардо сумеет сохранить секрет, дуэнья взяла за обыкновение рассказывать ему свои сны — один удивительнее другого — и даже стала приглашать в гостиную на чашку шоколада, за которой Хулиана обычно читала вслух. Девушка охотно распространила на индейца дружелюбие, которое привыкла расточать решительно на всех. Она относилась к Бернардо не как к слуге, а как к молочному брату Диего, но не спешила сблизиться с гостями или разузнать о них побольше. Для Исабель Бернардо вскоре сделался лучшим другом и наперсником. Она выучила язык жестов и научилась понимать чувства, которые индеец пытался выразить с помощью своей флейты, но так и не смогла постичь тайную телепатическую связь, существовавшую между братьями. Впрочем, они с Бернардо очень скоро научились понимать друг друга без слов. С годами их привязанность крепла, и Исабель делила с Диего второе место в душе индейца. Первое неизменно занимала Ночная Молния.

Ранней весной, когда город наполняли запахи цветов и моря, компании студентов прогуливались по улицам, распевая песни, влюбленные проникновенно исполняли серенады, а французские солдаты присматривали за ними, поскольку даже столь невинные развлечения могли скрывать ростки крамолы. Диего выучил несколько песен и худо-бедно научился играть на мандолине, но петь серенады девушке, с которой живешь под одной крышей, было бы по меньшей мере нелепо. Диего попробовал аккомпанировать Хулиане, когда она играла на арфе, но жалкое треньканье его мандолины, почти столь же беспомощное, как мяуканье клавесина Исабель, слишком сильно контрастировало с виртуозной игрой девушки. Молодому человеку пришлось ограничиться фокусами, которым он научился у Галилео Темпесты и которые усовершенствовал путем долгих упражнений. Однажды, когда Диего проглотил марокканский кинжал, Хулиана едва не упала в обморок, а Исабель тут же принялась исследовать нож в поисках потайного механизма, убиравшего лезвие в рукоять. Нурия заявила, что самолично заколет наглеца этим самым турецким кинжалом, если он только попробует еще раз заняться колдовством в присутствии невинных девиц. Прознав, что Диего метис, дуэнья объявила ему настоящую войну. Слыханное ли дело, чтобы ее хозяин дал приют мальчишке с нечистой кровью, а тот вместо благодарности еще и посмел положить глаз на Хулиану. Впрочем, скоро Диего сумел добиться расположения суровой дамы, в основном с помощью скромных подношений: пирожных, образков святых и даже розы, которую он таинственным образом извлек прямо из воздуха. Нурия продолжала ворчать и награждать юношу колкостями, но больше для порядка, и все чаще смеялась, когда он принимался за свои фокусы.

Диего был взбешен, услышав как-то ночью серенаду, которую Рафаэль Монкада исполнял под окнами Хулианы. Юношу особенно рассердило то обстоятельство, что его соперник не только владеет изумительным баритоном, но и с поразительной чистотой поет по-итальянски. Он попытался высмеять певца перед Хулианой, но девушку, судя по всему, тронула ночная серенада. Она не доверяла Монкаде, и все же он был ей интересен. Этот человек, который смотрел на Хулиану так дерзко, что порой она чувствовала себя оскорбленной, в то же время привлекал ее своей уверенностью. У Монкады был холодный взгляд жестокого и расчетливого человека, но он с немыслимой щедростью раздавал милостыню попрошайкам на ступенях собора. Двадцатитрехлетний кабальеро вот уже несколько месяцев ухаживал за девушкой, но она не отвечала на его чувства. Монкада был богат, знатен, учтив и нравился решительно всем, кроме Исабель. Девочка не считала нужным скрывать свое презрение к нему. Монкада был почти идеальной парой, и все же Хулиана в глубине души побаивалась его. А кабальеро между тем продолжал свои ухаживания, проявляя чудеса такта и благоразумия. Молодые люди встречались в церкви, в театре, на музыкальных вечерах и прогулках. Монкада часто присылал своей избраннице подарки, скромные и в высшей степени благопристойные знаки внимания. Однако дон Томас не принимал Монкаду в своем доме, да и тетка Рафаэля, Эулалия де Кальис, не спешила включить семейство де Ромеу в список своих гостей. Она прямо заявила, что не одобряет выбор племянника. «Ее отец — офранцуженный, эта семья — голь перекатная, без роду без племени, им нечего тебе предложить», — отрезала Эулалия. Тем не менее Монкада, видя, как Хулиана расцветает с годами, все больше убеждался в том, что она единственная женщина, которая ему нужна. Он не сомневался, что со временем его непреклонная тетка дрогнет, покоренная несомненными достоинствами девушки. Монкада не собирался отказываться ни от Хулианы, ни от наследства, полагая, что в этом вопросе можно добиться разумного компромисса.

• Предыдущая
• 26/83
• Следующая