Немыслимое путешествие - Блайт Чэй - Страница 30
- Предыдущая
- 30/38
- Следующая
В понедельник 3 мая весь день держался штиль. Сияло солнце, и, глядя на океан, трудно было поверить, что он способен взбеситься. Я занялся текущим ремонтом, залатал грот, покрыл все фалы защитным составом. И наконец-то зарядил аккумуляторы.
Во вторник барометр снова начал падать. В 10.00 — 1003, в 18.00 — 992. Я приготовился к новому шторму, однако, если не считать одного шквала под 9 баллов, сила ветра не превышала 7 баллов. Великим событием этого дня было то, что мне удалось заставить «Бритиш стил» некоторое время управлять собой без моего вмешательства. Ход был не ахти какой, но все же позволял надеяться на успех в полосе пассатов, когда (или если) я до нее доберусь. Снова и снова я старался придумать, как же все-таки починить сломанные стаксель-гики. Я верил, что какой-нибудь способ должен быть.
Но проверить свои соображения не удалось, потому что опять пошли шквалы, началось сильное волнение. Вот что говорит журнал:
«5 мая. Ночью налетел неприятный шквал, сила ветра до 10 баллов. Лежа на койке, я смотрел на анемометр и думал: хоть бы этот шквал прекратился. Дескать, пока я оденусь, пока выберусь на палубу, все уже кончится. Через 10 минут стало ясно, что все-таки придется вставать и убирать грот. Я шел к мачте по колено в воде.
21.15. Только что на яхту обрушилась мощная волна — ударила в лоб, накрыла палубу, захлестнула кокпит, ворвалась в каюту. Яхта круто остановилась. Если бы не поток воды, я мог бы подумать, что врезался в кита (или в пароход).
6 мая. Я сыт по горло этим районом, он из меня душу выматывает. Только мысли о Морин помогают мне держаться. Надолго ли еще меня хватит?
Проснулся в 06.30 (кромешная тьма) от того, что бешено хлопал стаксель № 3. Оделся, вышел на палубу и при свете фонарика увидел, что лопнул фока-штаг. У меня сердце оборвалось. Правда, авария оказалась не такой уж страшной — не выдержал талреп. Спустил парус и до утра болтался с голыми мачтами. На рассвете поднялся на палубу, и через час яхта уже набрала ход. Пришлось снимать все раксы — нудная работенка. А когда пошел взять запасной клевант, заело выдвияшой ящик. Вскрыл его молотком и отверткой, теперь одним ящиком стало меньше.
Вышел в кокпит, чтобы выбрать лебедкой стаксель № 3, а одеться как следует поленился. И был наказан — меня окатило со спины. Разозлился, сорвал с себя рубашку и швырнул ее за борт. Очень плохой признак.
Получил две радиограммы — от Фрэнка (Элина) и от британского военно-морского представителя в Южной Африке с пожеланиями успеха на последних этапах плавания.
22.30. Только что «Брит» чем-то долбануло, не знаю чем. Сила ветра — 8–9 баллов. Сперва могучий вал осадил яхту, а там для полного счастья и его приятель подоспел. Обычно первый вал бьет сильнее, на этот раз вышло наоборот. Меня отбросило прямо в камбуз. Полетели тарелки, рассыпалось печенье, так что получилось грязное месиво. Упала банка с бульонным концентратом — к счастью, не разбилась. Зато разбилась одна тарелка (а они считаются небьющимися). Хуже того: лопнул пакет с молоком. На прокладочном столе, на радио — всюду молоко. Еще хуже: опрокинулась сковорода и все забрызгала маслом. Часть масла попала в мой ужин (банка фарша). Черт с ним, сказал я себе, и наелся жирного фарша. Меня еще никогда не мутило в море, но тут едва не вывернуло наизнанку.
7 мая. Шквал под 11 баллов. За завтраком я просыпал кофе, а пол был мокрый, и коричневый порошок прилип к нему. Вскипятил воду, вымыл пол. Кругом кофейные потеки.
Мне все еще не по себе после вчерашнего жирного ужина, и сегодня я почти ничего не ел. Вечером сделаю попытку.
19.00 (приблизительно). Живот еще не наладился. Достал единственную пачку крекеров «Риц». Берег для особого случая, и вот этот случай настал. Но крекеры отсырели настолько, что оставалось только выбросить их. Вот досада…
Полночь. Около 20.00 подул зюйд-вест, и я решил идти галсами. Для этого надо было убрать стаксель № 3 и бизань. Сперва — бизань, чтобы повернуть и уходить от волны. Затем я пробежал вперед и спустил стаксель. При закрепленном румпеле и вынесенном стакселе яхта не идет восточным курсом, а просто дрейфует. (Строго говоря, это не дрейф.) На всю эту процедуру уходит две-три минуты (насобачился!). Ну вот, убрал я два паруса, чувствую — ветер усилился. Посмотрел вперед, щурясь ст брызг, и увидел вдали светлую полосу вроде песчаного пляжа. Стою и таращусь и не могу уразуметь, что лее это такое. Потом меня вдруг осенило, я повернулся, убрал вынесенный стаксель, и в ту же минуту на яхту обрушился шквал. Да еще какой! (Он длился около часа.)
Добрался до кокпита, поглядел на анемометр — прибор зашкалил. Наверно, сила ветра достигала 13, а то и 15 баллов. Живо спустился в каюту, отмотал линь, чтобы нарезать побольше сезней. На камбузе в ящике у меня лежит очень острый нож. Дернул ящик — заело. Рванул посильнее — ручка оторвалась. Выругался и перочинным ножом нарезал сезни, чтобы понадежнее закрепить убранные паруса. Болтался с голыми мачтами до 21.30. Потом ветер умерился до 8 баллов; можно опять набирать ход, переварив еще одну порцию испуга и тревоги.
8 мая. 09.30. Ветер западный, 8 баллов. Я серьезно озабочен. Разве пробьешься мимо мыса Доброй Надежды при таких условиях. Вы скажете: пережидай с голыми мачтами, когда погода портится. Но ведь тогда меня относит назад. Твержу себе: спокойнее, не лезь из кожи вон, времени вагон. Нет, не могу — не могу, и все тут. Вот и в эту ночь, как только сила ветра упала до 8 баллов, я тотчас набрал ход. Отсиживаться — это не для меня. Лишь бы мачта устояла. Если не выдержит, тогда уж точно не обогнуть мне мыс. Господи, вытащи меня отсюда, проведи мимо мыса!
Когда я вчера вечером бежал вниз за сезнями, наступил на контейнер, обычно стоящий возле трапа. В нем кинокамеры, пленки и прочее. Я схватил контейнер и на ходу втиснул его на место. Приготовив сезни, помчался наверх — опять контейнер под ногами! Я выругался и хорошенько пнул его, как только ногу не сломал. До сих пор ступня болит. Так мне и надо.
Вечером — радость: связался по радио с Порт-Элиза-бетом. Только передал вторую радиограмму, как за кормой невдалеке увидел огни парохода, который шел прямо на меня. Включил отличительные огни, приготовил аварийное снаряжение, фонарь Олдиса, сигнальные ракеты и все прочее. Попробовал пустить мотор, но он не слушался.
На мои сигналы фонарем Олдиса не последовало никакого ответа. Знай себе, прет на меня. «Ладно, — подумал я, — сейчас разбужу вахтенного офицера». Взял динамитный патрон, поджег, сосчитал до девяти (шнур на 14 секунд) и подбросил его высоко в воздух. Взрыв, ослепительная вспышка. На пароходе сразу проснулись. Засверкали огни — не пароход, а сплошная иллюминация. Я снова посигналил фонарем и через несколько секунд увидел ответные сигналы, да только ничего не разобрал.
Пароход застопорил машины и теперь находился прямо на траверзе. Я еще раз попытался пустить мотор, но он упорно бастовал. Тут перегорела лампочка правого отличительного огня, и, чтобы обозначить себя, я должен
был идти левым бортом к пароходу с подветренной стороны. Проходя в ста ярдах от него, я прокричал: «Радиотелефон 2182» (международная вызывная частота). Не получив ответа, я следующим галсом подошел к корме ярдов на 20, но теперь я был с наветренной стороны, так что мог не опасаться столкновения. На палубе выстроилось человек тридцать. Я кричал, надрывался, наконец кто-то ответил мне: «О'кей, радио 2182». Тогда я отошел в сторону, лег в дрейф и поспешил к передатчику.
И вот уже связь налажена. Мы перешли на рабочую частоту (2182, хотя и служит вызывной частотой, зарезервирована для сигналов бедствия). «Вы следуйте дальше, не останавливайтесь, — передал я. — И мы потолкуем по радиотелефону».
Это было русское рыболовное судно «Зареченск», и мы поболтали всласть. Они сообщили мне мои координаты, я извинился, что задержал их. Радист успокоил меня: дескать, ничего, ничего. Я рассказал про характер моего кругосветного плавания, радист пожелал мне успеха. Я сказал, что встречался в Лондоне с мистером Косыгиным; сомневаюсь, чтобы радист поверил мне.
- Предыдущая
- 30/38
- Следующая
