Горны Империи - Верещагин Олег Николаевич - Страница 15
- Предыдущая
- 15/85
- Следующая
— Спасибо, ребята, девчонки. Я постараюсь…
Он снова не договорил, что он "постарается"-то?..
…Войко провожал его на вокзал. Они ехали в кузове грузового «Лося» и молчали. В голове у Дениса кипела сумятица мыслей — ну же, ну же, надо что-то сказать, что-то самое. Самое… самое… Ведь он сейчас уедет, насовсем же уедет!!! Но Денис с ужасом понимал, что сказать нечего.
Войко тоже молчал. Глядел по сторонам и молчал. И когда помогали грузить вещи в багажный вагон — молчал. И на перроне, когда Денис отвлёкся от печальных мыслей и стал разглядывать ЭЛ-1 — молчал. И только когда послышался низкий гудок сирены — минута до отправления, все занять свои места — Войко посмотрел в лицо Денису почерневшими синими глазами и сказал:
— Знаешь, я тогда сразу понял — вот друг на всю жизнь.
— На мосту? — спросил Денис и охрип. Войко кивнул. — Я сразу адрес пришлю. Как только приедем. И на каникулы приеду.
— Конечно, — сказал Войко. Мальчишки несколько секунд разглядывали друг друга в упор, потом крепко обнялись и расцеловались. — Иди, — попросил Войко. — Не оглядывайся. Я тоже сразу уйду и не оглянусь. Всё будет хорошо. Будь готов.
— Всегда готов, — прошептал Денис, повернулся и забрался в вагон.
Он не оглянулся. И знал, что Войко не оглянулся тоже. Это было тяжело. Но легче, чем долгое прощание…
…Это было три дня назад. А сегодня поезд пересекал границу Семиречья… ого, через двадцать минут!
Лёжа на полке, Денис сонными глазами смотрел на наручные часы. И только через какое-то время понял, что из динамика в коридоре раздаётся песенка про с добрым утром и ещё что-то. И что правда пора вставать. И ещё — что в купе никого нет.
Мальчишка соскочил со второй полки на мягкий коврик. Потянулся, потом несколько раз подтянулся на скобе для одежды. В четвёртый раз скоба предупреждающе хрустнула, и Денис, приземлившись на ноги, с опаской на неё посмотрел. Потрогал — вроде держится. Мальчишка вздохнул, пожал плечами и, откинув умывальник от стены, занялся туалетом. Потом стал одеваться, невольно подпевая динамику в коридоре.
Уделять много внимания своей внешности в среде пионеров Петрограда считалось дурным тоном. Таких называли непонятным, но обидным словом «кутюрье» — кажется, из французского языка. Правила хорошего тона требовали, чтобы в одежде наличествовала некоторая небрежность, как бы подчёркивающая устранённость хозяина от мелких бытовых проблем.
Но форма — это не одежда. Кроме того, в какой-то степени, размышлял Денис, причёсываясь перед зеркалом, он не просто приезжий, а, как точно сказали, "посол доброй воли". А послу не пристало выглядеть перекошенным.
Защитного цвета рубашка, забранная в синие шорты. Широкий ремень, на котором висит пионерский нож в чехле. Портупея с набедренной сумкой. Алый галстук с трёхцветным эмалевым зажимом. Защитные гетры. И высокие коричневые ботинки — лёгкие и прочно облегающие ногу. Синий берет с кокардой — под левый погон.
Денис ещё раз собирался осмотреть своё отражение, когда услышал голос отца:
— Хорош.
Чувствуя, что краснеет стремительно и неудержимо, мальчишка повернулся. Но отец был серьёзен и официален, в бутылочного цвета мундире ОБХСС, даже с пистолетом в кобуре на поясе. Денис мгновенно вспомнил про пистолеты, которые видел ночью, хотел было задать вопрос, но в дверях, оттеснив отца, появилась мама — ёлочки зелёные, тоже в парадной форме, бело-алой.
— Идут, — объявила она. И Денис сообразил, что поезд уже стоит. — Вот ведь… — Валерия Вадимовна неловко улыбнулась. — Знаю же, что ничего противозаконного не делаю, а всё равно… — она хмуро уселась к окну. Денис не понял, что она имела в виду, но тоже сел ближе к окну, а отец, чему-то усмехаясь, устроился у дверей, поставив рядом свой портфель, на который Денис покосился неодобрительно, как только мог.
За окном был лес. Точнее — лес и угол какого-то белого здания. И всё. Ни людей, ни надписей, ни знаков каких-то — ни даже просто ветра, листья могучих лип были неподвижны. А по коридору приближались с двух концов сухие деловитые голоса. Денис уже даже различал повторяющиеся одни и те же вопросы — цель приезда, предметы, запрещённые к ввозу и вывозу… Глупость. Он невольно скривился. Нет, чем скорей закончится эта ерунда с границами поперёк одного народа…
— Что кривишься? — поинтересовался отец. И подмигнул. Денис ответил подмигиваньем — и в открытых дверях купе появились двое.
— Поручик Дягилев, пограничные войска Русской Империи.
— Хорунжий Мигачёв, погранстража Семиреченской Республики.
Пока отец передавал документы и отвечал на дежурные вопросы, Денис разглядывал первого человека Семиречья… и испытал лёгкое разочарование.
Правда рядом с простой табачно-зелёной формой и ярко-зелёной фуражкой имперского пограничника семиреченец казался ярким и нарядным: фуражка с синим верхом и жёлтым околышем, синий френч, синие штаны с алым лампасом, начищенные сапоги… На плече висел стволом вниз короткий АК-74 со сложенным рамочным прикладом, а не «сотка», как у имперца. Но в остальном — человек, как человек, с загорелым лицом, лет тридцати, усы — щёткой. Выглядел семиреченец устало, но Денису вдруг улыбнулся и спросил:
— Пионер?
— Пионер, — немного вызывающе ответил Денис. Хорунжий козырнул, потом ещё раз — отцу и сказал:
— Хорошо поработать у нас.
— Спасибо, — кивнул Третьяков-старший. И обернулся к жене, едва пограничники вышли: — Вот и всё. Мы в Семиречье.
— Незаметно, — осторожно сказал Денис. Борис Игоревич поднял брови:
— А ты чего ожидал? Оркестра — или наоборот, протестной демонстрации? Ну извини…
— Даже про оружие не спросили, — напомнил Денис.
— Мил друг, — хмыкнул Борис Игоревич, — да ты что думаешь, они не знают, кто мы? Это так. Чтобы не зря хлеб есть. Может, ещё отпечатки пальцев надо было снять — вдруг мы не мы, а надевшие наши личины вражеские агенты?
— А что, так не бывает? — уточнил мальчишка.
— Так — нет, — подвёл черту Третьяков-старший. — Ибо дураки вымерли как вид в начале Безвременья. Кстати, — он запустил руку в портфель, достал и передал Денису, держа за ствол, 442-й «байкал», потом — два магазина, уже снаряженных патронами. — Твоё имущество.
Стараясь ничего не показывать, небрежным движением бывалого человека Денис зарядил пистолет, передёрнул затвор, поставил на предохранитель, убрал со второй обоймой в набедренную сумку. Всё это время он косился на мать, но Валерия Вадимовна разложила на своём краю стола какие-то бумаги и на оружие посмотрела лишь мельком. Впрочем, у неё на ремне тоже висел 442-й «байкал» в белой кобуре. А 441-й, надо полагать, у отца под формой…
Отец между тем уже разложил на столе свой бумажник. Денис с интересом сунулся ближе. Оказалось, что отец обналичил где-то выданный ему аккредитив — и мальчишка с ещё большим интересом, чем форму семиреченца, рассматривал здешние деньги.
Деньги тут тоже назывались рубли — копеек и вообще металлических монет не было. Но здешние рубли здорово отличались от привычных Денису имперских. Во-первых, они были квадратные и большие, а не прямоугольные и всего с ладонь (и это был как раз минус — Денис недавно обзавёлся бумажником, очень им гордился, а теперь получалось, что купюры не полезут туда). А во-вторых — были куда красочнее имперских рублей, выдержанных в сумрачной сине-вишнёвой гамме, со строгим геометрическим орнаментом, стилизованными "под кириллицу" цифрами и надписями и хмуро-медальными фасами Петра I, Екатерины II, Жукова, Пушкина, Ломоносова, Столыпина… Здешние рубли были разноцветные, как калейдоскоп: ярко-жёлтые, огненно-красные, густо-синие, да ещё и в переливчатых разноцветных разводах и пятнах, вместо портретов — красивые сочные пейзажи, имевшие стереоскопическую глубину. Смешили цифры — ни одной бумажки ниже ста рублей, были по миллиону и по сто миллионов!!!
— Рассматриваешь? — спросил Борис Игоревич, присаживаясь рядом с сыном. — Не удивляйся.
Это вот, — он тронул "миллион", — всего лишь один "жук"(1.). Средняя зарплата здесь.
- Предыдущая
- 15/85
- Следующая
