Том 20. Дом шалунов - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 15
- Предыдущая
- 15/32
- Следующая
Он кивнул пансионерам, улыбнулся им и весело крикнул:
— Здорово, мальчики!
И с протянутой рукою пошел навстречу Карлу Карловичу.
Карл Карлович вскочил и поспешил приветствовать своего директора. И оба сияли, и оба улыбались при этом. Наконец они оба остановились посреди комнаты друг перед другом. Кар-Кар прижал левую руку к сердцу, шаркнул своей толстой, неуклюжей ножкой и, пожимая правой рукой протянутую руку Макарова, проговорил, как только мог вкрадчиво и умильно:
— Принесите нам самофар!
— Что-о-о-о?!
Всякое сияние разом исчезло с лица Александра Васильевича. Он даже подпрыгнул на месте, и лицо у него побелело так, точно кто-то по ошибке мазнул его мелом.
Кое-кто из пансионеров фыркнул в кулак. Другие сидели с разинутыми ртами и предвкушали нечто очень интересное, что должно было случиться сию минуту.
Кар-Кар, ничего не подозревая, еще крепче сжал руку директора и, тряся ее так сильно, как только мог, произнес, задыхаясь от восторга, вторую фразу:
— Фам гофорят! Слюшаться!
Александр Васильевич с силою вырвал свою руку из руки Вейса.
Теперь его лоб, нос и части щек, не покрытые бородою, сделались красными как свекла.
— Вы с ума сошли? — сорвалось с его трясущихся губ.
Но Кар-Кар только замотал головою, отступил назад и, прижимая обе руки к сердцу, произнес, замирая от избытка счастья:
— Ви плохой слюга.
И, довольный своим искусством, медленно отступил к столу.
Директор вспыхнул. Потом побледнел. Потом стал снова красный, как мак на огороде. Ему в голову не пришло, что Кар-Кар просто повторял заученные русские слова, не понимая их настоящего смысла. Он даже забыл, что Кар-Кар не понимает по-русски, и, в ответ все еще улыбающемуся немцу, произнес резко, наполовину по-русски, наполовину по-немецки:
— Господин Вейс, я этого не потерплю! Вы меня оскорбили перед всем пансионом. Прошу вас сегодня же оставить пансион. Чтобы духу вашего не было в моем доме!
И директор вышел из столовой.
Глава 7
Мальчики притихли. Никому и в голову не приходило смеяться. Они поняли, что шутка Витика оказалась очень нехорошей. Карл Карлович после ухода директора посмотрел на Витика.
Витик не выдержал этого взгляда и опустил глаза. Карл Карлович проговорил, обращаясь к Витику, какую-то длинную немецкую фразу, зарыдал и выбежал из столовой, отчаянно махнув рукою.
Мальчики сидели совсем уже тихо, как мышки, не двигаясь, не шевелясь.
Витик Зон опомнился первый. Он упал на руки головой и горько заплакал.
— Не бойся, Витик, мы тебя не дадим в обиду, — произнес Павлик и обнял товарища. — Мы скажем, что все научили тебя сделать это. Понимаешь? Накажут всех, а не тебя одного.
— Ах, Па-а-вли-ик, — всхлипывал маленький шалун, — пу-сть лу-ч-ше… ме-ня на-кажут… Пу-у-сть при-бь-ют, то-о-ль-ко… бы… бы… Кар-Кар остал-ся…
И бедный Витик зарыдал еще громче, еще мучительнее.
— Как он плакал бедный Кар-Кар! Я думал, у него сердце разорвется! — вскричал Вова Баринов печальным голосом, сам едва удерживая слезы.
— Бедный Кар-Кар! Ведь он в сущности добрый и никогда нас не наказывал. Не то что Жираф! — повторил еще печальнее Бобка Ящуйко.
— Право, мне жаль несчастного, — прошептал Арся Иванов чуть слышно.
— Что он сказал, Витик, по-немецки, когда уходил отсюда? робко осведомился Миля Своин.
— Да, да, что он сказал, Витик? — так и кинулся к проказнику Антон Горский.
— Он сказал, что мы самые бессердечные мальчики в мире, что мы оставили его без хлеба и… что… что он не сможет теперь найти себе места, потому что не умеет говорить по-русски.
И Витик громко зарыдал.
Авдотья принесла самовар и снова унесла его, потому что все пансионеры единогласно отказались от чая. Унесли и хлеб, и масло.
Вдруг в столовую ворвалась Женя. Ее хорошенькое личико было бледно. Серые глаза печальны. Она, видно, бежала со всех ног, потому что очень запыхалась и с трудом переводила дыхание.
— Рыцари! — вскричала она, — я «оттуда»! Сейчас только… все узнала…
— Что ты узнала? Что? Что? — встрепенулись рыцари, окружая Женю. — Что ты узнала, Женя? Да говори же, говори скорее!
Женя вскочила на стул, оттуда на стол и произнесла мрачным тоном:
— Кар-Кар уложил свой чемодан.
Женя помолчала немножко и произнесла с расстановкой, как бы желая, чтобы слова ее произвели еще большее впечатление:
— Но Кар-Кар не уедет. Кар-Кар остается, — тем же мрачным тоном произнесла Женя, — но уезжает другой… уезжает совсем отсюда.
— Кто уезжает? Говори, Женя! — снова заволновались мальчики.
— Витик Зон, вот кто уезжает! — печально заключила девочка. — Дядя решил выключить его из пансиона и вернуть к родителям, если не найдется другой, который скажет, что это он научил Витю проделать такую шутку.
Бедные маленькие рыцари почувствовали себя очень скверно. Никому из них не хотелось быть выключенным из пансиона, и поэтому никто не решился бы сказать, что это он научил Витика его "штучке".
"Если выключат не Витю, то выключат другого". У Вити хоть родители есть: мама, папа. Витю отдали на исправление в пансион г. Макарова потому, что он слишком много шалил дома. Неприятно, если его отправят отсюда, но другому, сироте-мальчику, пришлось бы еще хуже.
Так думали двадцать мальчуганов в эту минуту. Им было бесконечно жаль Витика. Но никто не решился взять его вину на себя.
Все двадцать мальчиков сидели как в воду опущенные. У всех двадцати мысли были печальные и беспросветные. У Витика, конечно, хуже всех. Он не выдержал, наконец, вскочил со своего места и проговорил, захлебываясь от слез:
— Я самый скверный мальчишка на свете. Я дурной. Я обидел Макаку, Кар-Кара… обоих… всех… Я гадкий, но я не злой. Я и дома дурного ничего не делал никогда, а только шалил, и все выходило дурно. Когда мамочка отправляла меня сюда, она говорила: "Витик, если ты напроказишь и тебя выключат из пансиона, это меня убьет. Помни, Витик!" А я-то… я… Мамочка слабенькая, худенькая! Она не вынесет!
Слезы градом лились из глаз Витика. В ту же минуту дверь столовой распахнулась, и Макаров, в сопровождении Жирафа и Кар-Кара, появился на пороге.
В столовой наступила полная тишина. Прошла минута, а быть может, и больше…
И вот г. Макаров позвал глухим, суровым голосом:
— Виктор Зон!
Витик вышел, пошатываясь, на середину столовой.
— Виктор Зон! — снова произнес Александр Васильевич. — Я больше не могу держать тебя в моем пансионе. Ты портишь мне остальных мальчиков. Есть шутки добрые и есть злые шутки. Насмехаться над начальством и воспитателем — это очень злая шутка, и ее простить никак нельзя. Собирай свои пожитки, Зон, и пиши твоей матери, чтобы она приехала за тобою.
— О! — прорыдал Витик, — простите меня, моя мама умрет от стыда и горя. Простите меня, Александр Васильевич!
— Я прощу тебя только в том случае, если тот, кто научил тебя этой злой шутке, назовет себя, — отвечал господин Макаров.
— Мальчики! Слушайте! — обратился он ко всем остальным пансионерам. — Если сейчас кто-нибудь из вас скажет мне, что он научил Витика так зло подшутить над нами, я оставлю Витика в пансионе и только примерно накажу его. Но того, кто научил его злой шутке, накажу еще строже.
И Александр Васильевич снова умолк, ожидая, что будет.
Ждать пришлось очень недолго. Какая-то суматоха произошла в толпе мальчиков, и, расталкивая их ряды, откуда-то сзади протиснулся Котя.
- Предыдущая
- 15/32
- Следующая
