Том 20. Дом шалунов - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 13
- Предыдущая
- 13/32
- Следующая
— Женя, знаешь, он царевич! — вскрикнула белокурая девочка, захлебываясь от восторга. — У нас царевич воспитывается в пансионе! Царевич! Ты слышишь меня?
Женя подпрыгнула так, точно ее ужалила оса.
— Что за чушь несешь ты, Маруся!
Но белокурая девочка, которую Женя назвала Марусей, даже покраснела от обиды.
— Не веришь? Спроси у него самого! Алек Хорвадзе — царь. Честное слово! Только это тайна, большая, страшная тайна! Никому не говори, Женя! Знаю только я да Котя. Мы двое из всего пансиона, и больше никто. Я тебе все подробно расскажу, но, пожалуйста, не говори никому, Женя.
— Ну, конечно! — пробурчала Женя и снова принялась кормить ручную лягушку, которая у нее жила целое лето в особом аквариуме.
После вечерней молитвы, когда пансионеры ложились спать. Женя пробралась в коридор большого дома и тихонько шепнула Павлику Стоянову:
— Павлик, ты можешь важничать на славу: ты спишь рядом с будущим царем и сидишь с ним за одним столом. Честное слово!
Павлик ахнул.
— Женя, ты в своем уме? — спросил он и даже потрогал голову девочки, желая убедиться, не слишком ли горяча она и не бредит ли, ненароком. Но все обстояло благополучно: голова была холодная, как у всех здоровых людей. Тогда Павлик спросил:
— Кто же этот царь?
— Алек Хорвадзе!
— Алек Хорвадзе, говоришь ты? — начал Павлик тихо.
— Ну да, он царь, — торжественно заявила Женя. — Только никому не говори об этом, ради Бога. Мне Маруся рассказала, она все слышала. Сам Алек говорил в саду Коте. Только ты никому не говори.
И Женя, идя рядом с Павликом, быстро передала ему все, что знала.
М-r Шарль, провожавший пансионеров в спальню, увидел белую матроску Жени и хотел окликнуть ее. Но Женя исчезла за поворотом.
Павлик ущипнул за шею Вову Баринова, толстого мальчугана, идущего впереди него, в паре с Димой Бортовым.
— Вова, а Вова, ты слышал новость?
Вова хотел дать хороший щелчок Павлику, но раздумал.
— Какая новость?
— Алек Хорвадзе — царь. У него есть корона и мантия с хвостом, то есть со шлейфом. Только, пожалуйста, никому ни слова об этом.
— Царь? Мантия? Корона? Арся, а Арся!
Арся Иванов, уплетавший булку, оставшуюся от чая, взвизгнул, потому что Вова, чтобы обратить его внимание на себя, сунул ему за шиворот огромного майского жука. Майские жуки, лягушки и гусеницы всегда имелись в карманах Вовы. Он собирал из них коллекцию и говорил всем, что будет ученым.
— Не визжи, пожалуйста, — рассердился Вова. — Майский жук — самое безвредное насекомое.
— Но ты посадил его мне за шиворот! — не унимался Арся.
— Вздор. Все вздор кроме того, что наш Хорвадзе — царь. Понимаешь? Алек — царь. У него огромный дворец в Грузии, и ему служат арапы с черными лицами. А ездит он в коляске, в которую запрягают оленей с золотыми рогами. Право!
— Что ты врешь! — удивился Арся, смотря на Вову большими глазами.
— Правда! Только не смей никому говорить об этом. Ведь ты умеешь хранить чужие тайны, не правда ли, Арся?
— Ну, вот еще, разумеется.
Арся наскоро дожевал свою булку и изо всех сил хлопнул по плечу Витика Зона, который шел перед ним с Мишей Своиным.
Витик даже подпрыгнул от неожиданности.
— Арся! Ты чего дерешься?
— Слушай, Зон, и ты, Бобка Ящуйко, — зашептал Арся. — Я вам сообщу тайну, ужасную тайну про то, что с нами живет сам царь. Да, да, сам царь! Он ест, спит, учится и ходит с нами в парах. Это Алек Хорвадзе! У него золотой дворец, весь осыпанный бирюзою. И деревья вокруг дворца тоже золотые. И лошади, и коровы, и овцы. А в виноградниках растет золотой виноград. И ездит в золотой карете, и ест одни конфеты. И суп из конфет, и жаркое из конфет. Алек — царь! Только вы никому этого не говорите.
Весть о том, что Алек — царь, быстро разнеслась по всему пансиону. Все узнали и поверили. В темном лице Алека, в его глазах, в его чертах лица, резких и своеобразных, в его походке, в его способе говорить, в его повелительном рте — было что-то такое, что уже давно выделяло его среди товарищей. Поверить было тем легче, что еще недавно директор во время урока рассказывал мальчикам о Кавказе, о кавказских землях, кавказских царствах, царях и царевнах.
— Да, Алек царь, несомненно, царь, — решили все и сразу стали к нему относиться с каким-то особенным почтением.
Когда Алек появился в спальне вместе с Котей, взоры всех мальчиков направились на него.
Алек, не подозревая, что его тайну знают уже другие, преспокойно уселся на кровать и стал снимать сапоги.
— Не помочь ли тебе, Алек? — раздался вдруг десяток голосов. И не успел Алек еще ответить, как все мальчики бросились к нему: одни схватили его за одну ногу, другие уже принимались стягивать сапог с другой. Но Алек, хотя и царь, буркнул громко на всех:
— Оставьте! — и предпочел сам снять свои сапоги.
В это время к нему подошел Вова Баринов и предложил ему своих жуков и лягушек, а Павлик Стоянов — тетрадку с собственными стихами. Тото и Ноно Вогурины, два близнеца, угостили Алека пирогом, оставленным от обеда, а Гога Владин поднес ему свой коврик.
Алек блаженствовал. Кому не приятно получать подарки и есть пироги, оставшиеся от обеда?
Котя сидел все это время на своей кровати и внимательно смотрел на Алека. Он видел, как Алек ел пирог, как ему подносили подарки.
"Хорошо быть царем, — подумал Котя. — Вот бы и мне тоже".
И вдруг, точно воспоминанием, в голове мальчика выплыла странная картина: уютная, светлая комнатка, ковер на полу, детская кроватка и голубое одеяльце на ней. В кроватке лежит он, Котя, а на краю кроватки сидит она, та прекрасная молодая женщина, у которой такие нежные руки и которая поет таким сладким, чудным голосом. Точь-в-точь царица. Нешто такие бывают всамоделешные барыни? — подумал Котя. — И то, должно статься, царица она, а я, поди, царевич, а может, тоже, пожалуй, чего доброго, сам царь!
Хотя Котю и учили ежедневно говорить правильно «по-господски», но в мыслях он все же выражался по-своему, по-крестьянски. Это казалось мальчику куда легче и приятней.
Котя представил себя царевичем, о котором им читал недавно сказку директор, тем самым царевичем, которого украли у матери-царицы и повезли по белу-свету.
И не помня себя, он соскочил с кровати, ворвался в толпу мальчиков и закричал благим матом на всю спальню:
— Слушай, братцы! Я тоже царь! Право же царь, как Алек. Верно слово! Умереть мне на сем месте! И кроватка у меня была царская, и голубое одеяльце, и ковер. Все царское! Право слово, верно! Не вру!
Мальчики вытаращили глаза на Котю.
Павлик Стоянов не выдержал и первый расхохотался. За ним остальные.
Дружный хохот пансионеров огласил спальню. Смеялись громко, весело, смеялись несколько минут.
Но вот Гога Владин выскочил вперед и пискнул:
— Какой же ты царь? Ты просто мужик сиволапый!
— Что ты сказал?! — крикнул Котя.
Тут случилось нечто совсем неожиданное. Котя прыгнул на спину Гоги и стал его «тузить». Гога заревел.
В этот вечер у дверей спальни стояли в наказание два мальчика в длинных ночных сорочках. Это были Гога и Котя. Один за то, что дрался, другой за то, что довел до драки Котю.
Простояли они целый час, пока не пришел сам директор и не простил обоих. Котя быстро забыл обиду и даже пожелал Гоге спокойной ночи. Но Гога отвернулся и прошипел:
— Подожди, я тебе еще покажу что такое драться! Я тебе за все отплачу, мужик!
И злобно взглянув на Котю, Гога пошел к своей постели.
Всю неделю шел дождь. Стояла холодная, совсем не летняя погода, хотя лето еще не было на исходе.
Мальчики сидели в беседке, в углу сада с окнами на проезжую дорогу.
В противоположном углу беседки сидел Карл Карлович и читал газету. Ему было, очевидно, холодно, потому что он поминутно покрывал носовым платком дыру в парике.
- Предыдущая
- 13/32
- Следующая
