Том 19. Белые пелеринки - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 8

• Предыдущая
• 8/23
• Следующая

Всю эту несложную обстановку успела оглядеть Южаночка, пока Дуся-Надин не окликнула ее.

— Иди сюда, Палтова. Ты будешь сидеть подле Гаврика. Вот твое место!

Едва только Инна уселась подле Гаврика, как к ним обеим подкатилась Даня — теперь вся троица в полном составе.

— Мне говорила Щучка, что ты будешь нашей подругой, — зашептала Гаврик, сияя живыми карими глазами. Смотри же, только не измени. Тебя от нас, наверное, «отбивать» будут, а ты не смей изменять. Помни: гуляем все трое вместе и в зале, и в коридоре, и в саду. Гостинцы, которые в прием носят, на три ровные части делить. По утрам другим помогать одеваться нельзя, только друг другу. Будем неразлучной тройкой удалою. Ты, Щучка и я! Ладно?

— Ладно!

— Ну, давай лапку. И молчи покамест, а то сейчас Herr Шталь (господин Шталь) войдет. Немец, перец, колбаса, купил лошадь без хвоста!

— Как? Ха-ха-ха-ха! — засмеялась Южаночка и тотчас же осеклась.

Прозвучал звонок. В класс вошел старик маленького роста, в очках, с совершенно седыми волосами.

Это был учитель немецкого языка, господин Шталь, добрейшее в мире существо.

Присутствие черноглазой смуглой девочки в «партикулярном» костюме сразу бросилось старику в глаза.

— А-а… новость на классе, — произнес он ломаным русским языком, — однаво маленькова шюлерин… Пожалуйте сюда, маленькова барышня и говорит мене, што ви знайт из немецкого слов, — обратился он к Инне.

— Надо встать и выйти на середину класса, — подтолкнула Южаночку ее соседка Гаврик.

Та неторопливо встала, прошла по классу и нерешительно остановилась перед кафедрой.

— Сделай реверанс, Палтова, — прозвучал голос Анны Васильевны, вязавшей у окна.

— Обмокнись! Обмокнись! — шептала ей со своей скамейки Гаврик.

Но Южаночка продолжала стоять неподвижно и спокойными безмятежными глазами рассматривать учителя. И слово реверанс, и слово «обмокнись», то есть присядь на институтском жаргоне, ей были одинаково не понятны. Но зато ей сразу стало мило и понятно добродушное лицо учителя, с седыми как лунь волосами.

"На дедушку похож! Такой же хорошенький, старенький!" — пронеслось в ее голове, и она улыбнулась ему.

При виде этой улыбки лицо Шталя стало еще более добродушным.

— О каков карош маленьков девушка! Совсем карош маленьков барышня! А что знайт маленьков барышня по-немецку? — произнес он ласково.

Южаночка подняла руку и усиленно терла себе лоб, стараясь припомнить хоть какую-нибудь немецкую фразу, случайно запавшую ей в голову.

Увы! По-немецки тетя Аня, или, вернее, Анна Петровна Палтова, не успела выучить Южаночку, а уроки с крысой, прогостившей у них только два летних месяца, мало подвинулись вперед. Зато денщик Тарас не раз дразнил при Южаночке ротного портного-немца Франца двумя фразами, на сомнительном немецком диалекте, которые и старалась теперь припомнить черноглазая девочка.

— Ну? Ну? Что же ви молшитъ? Нечего не знайт по-немецку? О как шаль! Как шаль! — сокрушенно покачал головой добрый старик.

— Нет, нет, я знаю! Пожалуйста, не огорчайтесь! Я целые две фразы знаю по-немецки! — произнесла Инна, разом припоминая то, что слышала от Тараса-денщика.

— Ну! Ну! Gut! Gut! Говорить поскорее! — закивал головою учитель.

— А вот, первая: Sprechen Sie deutsch — ja Иван Андреич….[3] А вот и второе: Morgen Fruh[4] — нос утри, — под взрыв хохота всего класса проговорила Южаночка.

— О! О! — произнес с печалью в голосе господин Шталь, — вы не знайт по-немецку, маленьков барышня. Совзем не знайт, совзем не знайтъ! — закачал он грустно своей белой, точно снегом покрытой, головою.

— Палтова! Как можешь ты говорить такие глупости господину учителю! — послышался строгий голос классной дамы. — А вы прочие, не сметь смеяться! Мол-чать! Сейчас же замолчать у меня! — горячилась она.

Девочки смолкли.

— Как глупа эта Палтова! — прошептала Лина Фальк своей соседке, всегда грустной Зое Цаплиной.

На что кроткая Цапля отвечала:

— О нет… Она премилая. Только чуточку смешная. Но у нее доброе сердце, и мне она нравится.

— Ну, и поздравляю тебя! — оборвала ее Лина и, повернувшись спиной к соседке, впилась в Инну злыми глазами.

А ей было бесконечно жаль этого доброго старика, напомнившего девочке ее любимца-дедушку, и ей захотелось во что бы то ни стало сейчас же успокоить его и утешить. Южаночка сделала несколько шагов вперед, приблизилась к кафедре и, прежде чем кто-либо успеть остановить ее, положила на плечо учителя свою крошечную ручонку и, похлопывая ею по плечу старика, проговорила так ласково, как только могла:

— Пожалуйста! О, пожалуйста, не огорчайтесь, господин немец, голубчик! Милый господин немец, не огорчайтесь. Я знаю только две фразы пока, это правда, но через неделю я буду их знать двадцать и тридцать даже, даю вам честное слово, милый, дорогой господин немец! Честное слово! Да!

Взрыв хохота наполнил комнату.

Смеялись до упаду, смеялись так, как никогда не смеялись еще, должно быть, в этих суровых стенах.

Напрасно Анна Васильевна и Дуся перебегали от одной парты к другой, призывая к порядку, смех волной переливался по классу.

Старик Шталь высоко вскидывал брови и, грозя пальцем, провозглашал: "Будьте же тихи, дети".

Наконец, классной даме и ее помощнице удалось кое-как привести класс в порядок. Смех прекратился. Г-жа Вощинина подошла к Южаночке и проговорила сдержанно и серьезно:

— Так нельзя обращаться к учителям, Палтова. Ты должна быть как можно почтительнее к своему начальству. Учителя, ведь это то же начальство. Понимаешь?

— Так точно, понимаю, ваше благородие… то есть Анна Васильевна, — отрапортовала Инна, опуская руки по швам.

Г-жа Вощинина посмотрела на новенькую.

"Что это: упрямство? Шалость или наивность?" — мелькнуло в ее уме. Но личико Инны было так серьезно в эту минуту и изъявляло такую готовность угодить своей новой воспитательнице, что Анна Васильевна успокоилась и прибавила:

— И еще советую тебе отвыкнуть, как можно скорее от тех замашек, которые ты приобрела дома. Нельзя благовоспитанной барышне говорить: "так точно", "рады стараться" и тому подобные слова, годные лишь для солдата. Поняла ты меня?

— Слушаюсь… то есть хорошо. Не буду говорить ничего такого, — согласилась Инна и по приказанию классной дамы, отвесив немцу-учителю глубокий реверанс, пошла на свое место.

— Это ничего что ты по-немецки не умеешь, я тебе помогу выучиться! — проговорила Гаврик.

Инна радостно закивала и тут же стала внимательно присматриваться и прислушиваться ко всему, что делалось в классе. Господин Шталь, позабыв уже о инциденте, вызывал девочек на середину класса, и те читали ему по-немецки небольшой рассказ. Этот рассказ в устах воспитанниц звучал так плавно и тягуче, что на не выспавшуюся за ночь Южаночку он подействовал, как усыпляющее средство. Веки Инны тяжелели, глаза смыкались, и она, наверное, бы уснула, если бы звонок не вернул девочку к действительности.

— Мамзель Палтова! Пожалуйте в бельевую!

— Что? — Южаночка широко раскрыла глаза. — В какую бельевую? Меня?

На пороге класса стояла румяная толстая девушка-прислуга в полосатом ситцевом платье.

— Вас, вас — то мне и надо, новенькая барышня! — весело роняла круглолицая Агаша, — пожалуйте со мною в бельевую. Там вас переоденем в казенный наряд.

— Ступай с Агашей и постарайся вернуться как можно скорее, — приказала Инне Анна Васильевна.

Румяная девушка взяла за руку Южаночку и весело шепнула ей: "А ну-ка, барышня, как вы скоро бегать умеете!", чуть ли не бегом пустилась с нею по коридору.

• Предыдущая
• 8/23
• Следующая