Том 18. Счастливчик - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 13

• Предыдущая
• 13/24
• Следующая

— Дай мне это старое перышко, тебе не надо?

— Ах, сколько у тебя грязных марок, поделись со мной!

— Слушай, эта сломанная ручка — твоя? Подари мне ее! И трамвайные билеты заодно подари. Зачем тебе сохранять трамвайные билеты?

Костя Гарцев кочует, как цыган, по классу и выклянчивает всякую ненужную мелочь у того или другого товарища.

У него оба кармана набиты доверху самыми разнообразными вещами: тут и старые поломанные перья, и испорченный ножик, и грязные марки, и засаленные картинки, и огрызки карандашей.

Костя, как скупец, прячет и бережет свои сокровища. Если открыть ящик его стола, там можно увидеть всякую всячину, начиная с целой коллекции старых вставочек и кончая всевозможными коробочками и даже… стоптанным каблуком.

Товарищи не любят за это Костю и называют его «скопидомом». Но Косте мало дела до этого. Лишь бы не отказывались давать все это. И он озабоченно протискивается между партами, рыженький, сгорбленный, подслеповатый:

— Дай, подари, пожалуйста, подари.

— Цыган! Скопидом! Попрошайка! — ворчат мальчики. — И не стыдно тебе канючить!

— Не стыдно, — отвечает Костя и усиленно моргает. — Когда я наберу целый воз всякого старья, то отошлю в Китай и мне пришлют оттуда живого мальчика-китайца! Да, живого маленького китайца!

Эффект вышел неожиданный. Маленький живой китаец! С этим, как-никак, а надо считаться! А Костя продолжает, заметив произведенное его словами впечатление:

— И он будет носить каждый день мой ранец. И провожать, меня в гимназию! — говорит Костя и тут же вдохновенно прибавляет: — Он будет одет в длинный шелковый костюм, и У него будет коса до пяток, длиннейшая. Интересно — страсть! Все смотреть будут.

Действительно интересно! Живой китаец! Вот так штука!

И весь класс теперь решает помогать Косте копить его сокровища. Каждому лестно иметь в своем кругу товарища, у которого есть настоящий живой маленький китаец, с косою до пят, да еще в шелковом платье.

И все тащат в ящик Гарцева кто что может: перья, карандаши, коробки, марки, трамвайные билеты, бумагу, камни, картинки, обломки игрушек.

Ивась Янко превзошел всех, решительно всех. Придя как-то утром первым в гимназию, он притащил с собою коробку от сардинок, не вполне вымытую вдобавок, и целый остов съеденного жареного гуся. И то, и другое положил в ящик Косте. И от гуся, и от коробки шел такой аромат, что дедушка, Корнил Демьянович, вошедший в класс за мальчиками, чтобы вести их на молитву, повел носом и спросил:

— Что это, крыса что ли дохлая гниет под полом?

И тут же пошел наводить справки, что бы это могло быть. У парты Кости Гарцева резкий запах ударил в нос.

— Какой ужас! — произнес Корнил Демьянович и приподнял крышку.

Остатки гуся, начавшие уже портиться (гуся жарили в доме Янко дней пять тому назад), и жестянка из-под сардинок издавали смрад.

Костя смущенно заявляет дедушке, что все это — и гусь, и жестянка, и запах — ничего особенного из себя не представляет. Надо только потерпеть немножко, потому что иначе ни за что не получить живого мальчика из Китая.

— Что такое? Какой живой мальчик? Что за глупости! — окончательно выходит из себя дедушка. — Что за чушь? Какой китаец? Не китаец, а шалости у тебя на уме.

Тогда Янко и Калмык решают поддержать смущенного Костю. Янко заявляет, что гуся или, вернее, скелет гуся и жестянку подарил Косте он сам и что виноват поэтому он один, Янко. А Калмык прибавляет, в свою очередь, что, вероятно, Корнил Демьянович не знает, что делается на свете, если он никогда не слышал, как китайцы рассылают за подобные собранные для них редкие штучки своих собственных детей.

Калмык говорит дерзко, как не подобает говорить маленькому гимназисту со своим воспитателем. Калмык никак не может забыть, как неделю тому назад он шествовал в роли церемониймейстера, благодаря Корнилу Демьяновичу, на молитву впереди класса, и всячески старается досадить за это старику.

Но «дедушка» сегодня какой-то особенно рассеянный. Он точно не замечает выходки Калмыка и устало приказывает выбросить в помойное ведро и гуся, и коробку. Потом наскоро поясняет детям, что никаких китайских детей их родители не меняют на всякий мусор и не высылают в Россию, как товар, и спешит с мальчиками в зал на молитву.

— Франтик не придет. Истории не будет.

— Дал инспектору телеграмму: "упал, мол, в ров — лежу нездоров". — Нет, просто улетел в небо на воздушном шаре и оттуда прислал записку с посыльным — "Мысленно ставлю Янко, Подгурину и Бурьянову по картошке, ибо чувствую из своего прекрасного далека, что названные оболтусы ни в зуб ногой сегодняшнего урока".

Самые отъявленные шалуны, Янко, Подгурин и Калмык, знают, чем рассмешить класс.

Мальчики хохочут, прыгают, шалят кто во что горазд, как говорится.

Сегодня весело. Сегодня счастливый день. Во-первых, учитель истории, строгий и требовательный, прозванный Франтиком за свой новенький костюм, пестрые галстуки и белый жилет, не пришел на урок; во-вторых, Корнил Демьянович, озабоченный чем-то, сидит на кафедре, низко опустив голову, и либо дремлет, либо задумался так глубоко, что не видит и не слышит ничего.

Что с ним сегодня? Он такой усталый на вид, точно не спал всю ночь напролет или болен. Да что с ним?

Калмык, усевшийся на первой скамейке на месте Счастливчика, который играет в перышки с Янко "в раю", то есть на последней парте в углу, не сводит глаз с "дедушки".

"Вот бы проделать с ним штучку, разыграть бы на славу нашего Корнюшу", — мечтает Калмык.

С минуту Калмык подробно разглядывает «дедушку». Старик, как кажется, борется с дремотой. Его седая голова склоняется к столу все ниже и ниже, длинный тонкий нос, со съехавшими на кончик его очками, почти касается клеенчатой доски стола…

Еще минута, и дедушка уснет на виду у всего класса.

Быстрая мысль мелькает в изобретательной голове Миши Бурьянова. Миша встает, машет классу руками, чтобы мальчики стихли и, когда желанная тишина воцаряется, отчаянно шепчет:

— Глядите, братцы, в оба! То-то будет потеха.

Он быстро хватает бутылку с чернилами с чьего-то стола, и крадется к кафедре.

"Дедушка" теперь уже не дремлет, а спит.

В классе тишина. Все мальчики смотрят на Мишу. Калмык на цыпочках подкрадывается к кафедре, вынимает пробку из бутылки и… ловко выливает из нее все содержимое на обитый клеенкой стол кафедры, как раз на то место, куда направлен кончик носа уснувшего воспитателя.

Потом поспешно возвращается на место и, подавив приступ смеха, ждет что будет. Мальчики фыркают.

Хотя «дедушка» и добрый, и милый старик, но кто же откажется от удовольствия посмотреть на такую забавную проделку?

Голова «дедушки» все ниже и ниже склоняется к столу, к чернильной луже. И вот кончик длинного воспитательского носа безмятежно купается в ней… Такое впечатление, точно нос «дедушки» пьет чернила.

Это так нелепо и смешно, что мальчики не выдерживают.

— Ха-ха-ха! — несется по классу.

— А, что? Где я? А? — как встрепанный вскакивает со стула воспитатель.

Но прежде он еще раз попадает носом и подбородком в чернильную лужу.

Клякса на носу, клякса на бороде, две кляксы на щеках и одна над глазами.

Калмык визжит от восторга и валится на скамейку. Янко не смеется, а просто-напросто ржет, как молодой разыгравшийся жеребец. Подгурин рыдает от смеха. Даже Ваня Курнышов, благоразумный Помидор Иванович, и тот улыбается. У Счастливчика губы так пляшут. По кроткому личику Голубина и то проскальзывает улыбка.

Корнил Демьянович не может никак понять в первую минуту, почему смеются мальчики, почему так шумно в классе. Его высоко приподнятые брови, в соединении с кляксами на лице, вызывают новый исступленный взрыв смеха.

Тогда старый воспитатель бросает взгляд на кафедру и замечает лужу. Теперь ему все понятно! Лицо его багровеет, жилы вздуваются на лбу, губы трясутся.

• Предыдущая
• 13/24
• Следующая