Том 18. Счастливчик - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 11
- Предыдущая
- 11/24
- Следующая
У Калмыка на ладони лежит стальное перо. Все смотрят на него с любопытством.
— Давай другое, братцы, это не годится! — командует Бурьянов и протягивает руку вперед.
И вмиг в его руке очутилось другое перышко. Кто-то кладет третье, четвертое. Бурьянов сосредоточенно смотрит, считает:
— Не то, не то… Надо острее… Еще острее…
Мальчики разгораются любопытством. Действительно, презабавная штука, из одного пера можно сделать двадцать!
Когда Голубин кладет на ладонь Калмыка свое самое хорошенькое желтое, точно золотое, перышко, по счету двадцатое, Бурьянов неожиданно срывает с головы бумажный колпак, насмешливо раскланивается перед огорошенными зрителями и визжит:
— Вот каким образом из одного пера можно сделать двадцать! Вот каким образом один умный человек может провести тридцать наивных!.. А теперь честь имею кланяться, господа! До приятного свидания!
И зажав в ладони полученные двадцать перьев, Бурьянов скрывается за доской в восторге.
— Ай, да Калмык!
Действительно Калмык сумел провести всех — и презанятно. В другой раз они не будут простофилями и не дадут себя дурачить таким образом, а пока…
Звонок к молитве… На пороге класса стоит «дедушка», вернее Корнил Демьянович Вершков, воспитатель.
— На молитву, дети, на молитву! — кричит он, хлопая в ладоши, и вдруг, заметив необычайное оживление у доски, проходит туда.
Как не подслеповат Корнил Демьянович, однако он замечает все, что ему надо.
— Чьи это ноги? — строго обращается он к гимназистам.
Подавляя смех, Подгурин отвечает беспечно:
— Это не ноги, а сапоги.
— Сапоги без ног, — вдохновенно прибавляет Янко.
— Сейчас подать мне эти сапоги! — сердится воспитатель. — Я знаю, кто там спрятан!
— Там фокусник, — отзывается длинный Верста замогильным басом.
— И чревовещатель, — подпискивает чей-то голос сзади.
— А вот посмотрим.
"Дедушка" не без труда пролезает за доску и вытаскивает оттуда Калмыка. Колпак тот успел сбросить, щеки вытереть носовым платком, но усы остались, придавая ему уморительный вид.
— Очень хорош! Безобразник этакий! — сердится «дедушка». — На час в гимназии останешься после уроков, а теперь ступай впереди класса на молитву с этим самым украшением на лице.
Калмык испуган. На молитве его увидит вся гимназия, инспектор, может быть, директор… Ужас! Ужас!.. Мальчики притихли…
Быть грозе!
Молча становятся в пары. Идут тихо в зал. Калмык впереди с черными огромными усищами, нарисованными над верхней губой.
— У «мелочи», глядите, братцы, церемониймейстер! — кричит кто-то из старших в коридоре, и все указывают пальцами на Калмыка.
Инспектора в зале нет. Слава Богу! Гроза миновала. Но зато сколько насмешливых взглядов и замечаний приходится вынести Калмыку!
О, он не простит этого «дедушке». Никогда не простит, отплатит ему, припомнит…
Сердце Калмыка исходит от злости, в голове роятся мысли, как бы отомстить…
Молитва окончена. Звонок, и мальчики расходятся по классам.
В первом младшем классе, у «мелочи», идет урок географии. Географию преподает классный наставник, болезненный, раздражительный, худенький человек с козлиной бородкой. Зовут его Петр Петрович Пыльмин; гимназисты прозвали его Петухом. Петух терпеть не может лености и щедро сыплет на своем уроке единицы и двойки. Учиться у него претрудно: все наизусть, наизусть. Реки наизусть, горы наизусть, моря наизусть, страны наизусть, словом, весь мир наизусть, точно "Отче наш" или «Богородицу». А чуть переврал что-нибудь — пара. Еще переврал — кол. Еще — картошка. Так называются двойки, единицы, нули на языке гимназистов.
Сегодня Петух сердится больше обыкновенного. Голова ли у него болит или зубы, кто знает, но он поминутно хватается то за щеку, то за лоб.
— Сегодня Петух злой, — шепчет Калмыку его сосед Подгурин.
— Подгурин, молчать! — замечает классный наставник. — А впрочем, ступай сюда. Назови реки Южной Америки. Они заданы к сегодняшнему дню? Дежурный!
Костя Гарцев, близорукий, только что разбиравший на коленях под партой старые марки и коночные билетики, встает со своего места.
— Да, Петр Петрович, сегодня реки, — раздается его ответ, причем и марки, и билетики сыплются на пол дождем.
— Подгурин, отвечай! — не замечая беспорядка, приказывает классный наставник.
Верста нехотя поднимается со скамейки, таращит глаза, делает глупое лицо и молчит. Урока он не выучил, а что знал, то успел позабыть с прошлого года.
Петр Петрович сердится.
— Ну, что ж ты нем, как рыба! Отвечай!
Верста молчит.
— Что ж ты молчишь?
По лицу Подгурина проползает лукавая улыбка.
— Как же мне отвечать, когда вы замолчать велели, Петр Петрович! — тянет он плаксиво, как будто собираясь реветь.
— Ты глуп! — сердито замечает учитель. — Какая главная река Южной Америки?
Подгурин хмурится, на лбу у него собираются морщины, он делается ужасно похож на плачущую обезьяну и старается припомнить всеми силами, какая главная река Южной Америки.
— Амазонка! Амазонка! — усердно подсказывает с первой скамейки Малинин.
— Амазонка! — шипит и Янко с последней парты. Другие мальчики тоже подсказывают Подгурину.
Но Подгурин туг на оба уха. Он стал плохо слышать после скарлатины в прошлом году.
"Онка… Онка… Гонка… Конка"… — едва разбирает он и вдруг широко улыбается… Услышал!
— Картонка! — уверенно сообщает учителю Подгурин. — Главная река Южной Америки — Картонка.
Класс заливается смехом. Учитель сердится.
— Сам ты картонка! — бросает он гневно. — Второй год в классе сидишь, а Америки не знаешь. Стыдись!
И он ставит Подгурину единицу.
— С колышком вашу милость поздравить позвольте! — говорит Янко.
Верста показывает Янко исподтишка кулак и с угрюмым видом садится на место.
— Раев! Назови мне реки Южной Америки.
Кира встает, берет линейку и подходит к географической карте.
Счастливчик знает урок, отвечает бойко. Вчера он все реки Америки прошел с Мик-Миком.
Лицо Пыльмина проясняется.
— Хорошо! — говорит он с довольной улыбкой, отпуская Киру на место.
— Бурьянов! — вызывает он. Калмык, посвятивший все утро устройству "фокусов и чревовещания", не успел повторить урока. Реки выскочили у него из головы, и он начинает бормотать себе что-то под нос. Учитель сердится снова.
— Лентяй!.. Лентяй!.. — ворчит он с кафедры. С последней скамейки приподнимается кто-то и протягивает руку, всю в чернильных пятнах. Это Янко. Он тоже не знает из заданного урока ни полслова и, боясь, что его сейчас вызовут, решается на хитрость.
— Господин классный наставник! У Янко живот болит. Можно ему пойти в приемный покой к доктору? — говорит сам Янко, прячась за головами товарищей и стараясь подражать голосу Подгурина.
Но Петра Петровича обмануть трудно. Он говорит:
— Янко! В угол к печке ступай. А за неуменье держать себя в классе ставлю тебе единицу по поведению.
Пристыженный Янко шествует к печке.
Чья-то предательская нога выставляется в проход между партами. Янко не видит ноги, не подозревает хитрого умысла сделать ему «подножку», цепляется за ногу и летит на пол.
— А чтоб вас, — от неожиданности бормочет Янко, — и дойти-то как следует парубку до печки не дадут. Эх-ма!
Это выходит так неожиданно-забавно, что все хохочут. Даже строгий учитель не может удержаться от улыбки. У Ивася Янко есть драгоценная способность располагать к себе сердца добродушием и заразительной веселостью.
— Ну-с, ступай на место и не шали больше, — милостиво говорит учитель.
— Вот спасибо! — радуется Янко. — И живот прошел, не болит нисколько, — тихонько добавляет он, оборачиваясь к товарищам и строя уморительную гримасу.
Звонок. Урок окончен. Классный наставник расписывается в журнале, сходит с кафедры и читает отметки.
У Подгурина единица, у Янко единица, у Малинина три, у Раева пять.
- Предыдущая
- 11/24
- Следующая
