Мироповорот - Хомяков Петр Михайлович - Страница 2

• Предыдущая
• 2/55
• Следующая

Неожиданно резко он выпрямился, переложил подушку и сел, лишь слегка откинувшись на спинку кровати. Он поднял обе руки кверху и задрал голову. Вдруг ему показалось, что дышать стало немного легче.

Он закрыл глаза и вновь обратился к Небу, оставаясь в том же положении. Ему вдруг стало почти все равно, чем закончится для него, нынешнего, этот диалог с Богом. Но он четко, гораздо четче, чем собственное тело и эту обстановку, осознал, что его душа бессмертна.

Он не помнил, что он говорил Богу потом. Он только знал, что Тот его слушает. Подкатывал очередной приступ кашля.

«Врешь, не возьмешь», – подумал Зигфрид. Как вообще смеет какой-то кашель прерывать его разговор с Богом?!! Грудь судорожно поднялась и… опустилась, так и не забившись в очередном судорожном приступе.

«Извини, Отец, вынужден был отвлечься», – почти автоматически подумал Зигфрид, справившись с накатившим приступом и продолжая свой разговор с Богом. Ему показалось, что тот улыбнулся подобной непосредственности. И Зигфриду вдруг стало весело.

Так весело, как не бывало уже давно. Он что-то говорил Отцу, полусидя на кровати и подняв руки к небу. А потом забылся в каком-то полусне.

Ему показалось, что Отец куда-то отошел. Но разговор с Зигфридом продолжали какие-то два крепких, сильных светлоглазых старика. Он вдруг понял, что это его любимый Тор и покровитель Руси Сварог. Они говорили с ним на равных, как добрые старшие родственники. Беседа была такой интересной, что он забыл о том, где и в каком положении находится.

Он проспал почти сутки. Все так же полулежа, полусидя. И ни разу его сон не прерывался кашлем. Утром он съел все остатки меда и масла. А на следующий день кашлял только два раза.

– Послушай, дорогой, – от интеллигентной доброты «доктора Чехова» не осталось и следа. – Или ты немедленно скажешь, какое лекарство принимал, и как тебе его передали, или пойдешь в отряд.

– Принимал мед и масло. Вы сами знаете, док, что мне его присылали.

– От меда и масла не выкарабкиваются из такой… такого состояния, в каком ты был.

– Ну еще аутотренинг, и… воля к жизни.

– Издеваешься, за дурака меня держишь?!!

– Мне нечего скрывать, док. Все было на ваших глазах. Могу показать, в какой позе медитировал каждый день. Ну, а мысли свои во время этих медитаций пересказывать не буду. Боюсь, что тогда из вашей палаты пойду в спецпсихушку. А этого, откровенно говоря, не хочу. И то сказать, мне откидываться всего через полтора месяца. Так что можно и в отряд.

– Ладно, – врач взял верх над тюремным чиновником в душе дока. – Еще с неделю полежишь здесь. Сделаем все анализы. Убедимся в выздоровлении, и потом в отряд.

– А может до конца срока у вас?

– Если без дураков расскажешь, как вылечился.

– Все равно не поверите. – Зигфрид вдруг почувствовал к доку смесь жалости и презрения. Нет, он один из многих. Тех, кому не понять…

Зигфрид посмотрел на дока прямо и чуть снисходительно.

Тот смешался и выскочил из палаты.

Но его отношение уже не волновало Зигфрида.

Он выжил и уверовал. Уверовал и выжил. И не было ничего важнее этого.

Зигфрид Мессершмидт был, можно сказать, потомственным зэком. Разумеется, его далекие предки, приехавшие в Россию в незапамятные времена, были законопослушными лояльными подданными империи. Все они крестьянствовали в Поволжье и Приуралье, исправно платя подати царю и, когда надо, служа в его армии.

Довольно безболезненно, насколько это только возможно было в те времена, пережила его семья и Гражданскую войну и последующие годы. Но вот дальше Мессершмидтам не повезло. Во время Отечественной войны можно было угодить под расстрел уже за одну эту фамилию.

Под расстрел дед Зигфрида не угодил. Но, в лагеря, разумеется, попал. И надолго. Жизнь отца Зигфрида пошла наперекосяк. И он тоже не избежал «тюрьмы и сумы». Правда, ему хватило ума и силы в итоге кое-как наладить свою жизнь. Хотя и не без потерь. Одной из которых (хотя отнюдь не самой, по его мнению, тяжелой) стала фамилия. Звучную Мессершмидт пришлось сменить на более простую Шмидт.

Словно в отместку за этот вынужденный отказ от важнейшего элемента родовой памяти, отец назвал сына Зигфридом.

С таким именем и фамилией мальчишке из уральского городка было не столь уж уютно в кругу сверстников. С детства к нему приклеилась кличка «Фашист». Сначала он обижался, а потом начал гордиться и своей фамилией, и своим прозвищем. Всю убогость пролетарского быта одного из самых мрачных регионов России, Зигфрид переносил стойко. Он отстранился от этого ублюдства и скудости. Он был над этим. Да, он был фашистом, проигравшим, но не побежденным.

Обладавший высоким ростом и незаурядными физическими качествами от природы, Зигфрид смог отстоять право так думать и так себя вести в мальчишеской среде. Он не вылазил из постоянных драк и разборок. Рано стал настоящим бойцом, стойким, а с годами все более умелым.

И то сказать, есть в единоборствах такой элемент тренировочного процесса, как «боевая практика». Вся жизнь юного Зигфрида была непрекращающейся «боевой практикой». Опытные тренеры знают, как ценен и незаменим такой опыт.

Однако помимо «боевой практики» Зигфрид с немецкой самодисциплиной занимался спортом. Каким только мог заняться в своем городке. Мало того, постоянные драки были, пожалуй, единственным элементом асоциальности в его поведении.

В остальном он был, насколько это вообще было можно в их криминальном, по самой свой сути, городке, приличным дисциплинированным подростком. Учившимся, кстати, весьма недурно.

С годами Зигфрид добился уважения и признания сверстников и, как это ни странно, для такого «патологического драчуна», учителей. Однако отстраненность и мечтательность уже стали неотъемлемым элементом его натуры. И роль признанного авторитета в юношеском сообществе родного городка не соблазняла его и не отвлекала от отнюдь не мальчишеских мечтаний.

Наблюдательный, много читающий и думающий Зигфрид с определенного момента стал мысленно пытаться соединить в своей голове свои самые смелые фантазии и реальность. В виртуальном (хотя Зигфрид тогда не знал такого слова) мире все получалось вроде бы совсем неплохо.

В итоге Зигфрид решил ни много ни мало… стать Правителем России. Как будет называться эта должность, он не задумывался. Президент, премьер, не все ли равно. Но именно Правителем и именно России, а ни в коем случае не Генеральным секретарем, например ЦК КПСС. КПСС «фашист» Зигфрид вообще был намерен запретить. СССР разогнать. А азиатов и кавказцев сделать людьми второго сорта, превратив соответствующие республики в классические колонии России.

Надо сказать, что данный план, разработанный подростком из уральского городка, как это ни странно, не содержал внутренних противоречий. Впрочем, сколь много гениев и науки, и техники, и политики прячется до сих пор в российской глубинке. И сколь малому их числу удается реализовать себя в этой стране, которую все большее число ее коренных простых жителей, даже самых неискушенных, не хочется называть своей.

Путем достижения своей мечты Зигфрид считал военный переворот. Все еще идущая в то время война в Афганистане, которой не было видно конца, позволяла надеяться на стремительную военную карьеру человеку без связей, но обладающему смелостью и волей. Разумеется, в этом отношении Зигфрид, мягко выражаясь, «несколько заблуждался».

В гниющей на корню империи, даже в преддверии ее краха человеку без блата было не на что надеяться. Но при всем своем скептицизме Зигфрид масштабов подлости страны, в которой имел несчастье родиться, не знал.

Довольно долго Зигфрид выбирал будущую военную специальность. И остановился на артиллерии. В значительной степени потому, что по его сведениям только в артиллерии к тому времени остались средние военные училища, где можно было всего за два года получить офицерское звание. А потом непременно Афганистан.

• Предыдущая
• 2/55
• Следующая