Шелковая вендетта - Холт Виктория - Страница 36
- Предыдущая
- 36/94
- Следующая
– Но... вы с Филиппом... не захотите...
– Мы очень хотим. Я не смогу быть совершенно счастлива без тебя.
– Дитя мое... mon amour...
– Это правда, бабушка. Мы прожили вместе всю мою жизнь. Я не могу перемениться к тебе... только потому, что я вышла замуж.
– Но ты не должна идти на такие жертвы.
– Жертвы! Что ты хочешь этим сказать? Когда дело касается бизнеса, то Филипп становится самым практичным человеком на свете. Он только и говорит, что о делах. Он только и думает, что о своем бизнесе. И я чувствую, что становлюсь такой же. Он сказал, что ему будет удобнее, если ты будешь жить в Лондоне. Это всегда было неудобно – отсылать сюда все эти ткани. Ты по-прежнему будешь находиться в руках наших рабовладельцев... и тебе опять придется работать... только работать... в этой комнате, освещенной северным светом.
– О, Ленор, – тихо сказала она и заплакала.
Я с досадой смотрела на нее.
– Нечего сказать, хорошенькое у нас получилось возвращение! Ты вся в слезах.
– Это слезы радости, любовь моя, – сказала она, – это слезы радости.
Мы пробыли дома три дня. То, что случилось затем, выпало из моей памяти, и надеюсь, что мне больше не придется такое пережить.
Было утро, мы с Филиппом катались верхом. Майский лес был необыкновенно красив. В это время цветут пролески, и мы постоянно натыкались на их куртины под деревьями, издалека казавшиеся синеватым туманом.
По дороге мы оживленно разговаривали о нашем будущем доме и о том, как мы его обставим. Филипп говорил, как ему хочется найти новый материал, который имел бы такой же успех, что и «Салонный».
– Как здорово, Ленор, что я могу обо всем этом с тобой разговаривать, – сказал он, – большинство женщин не поняли бы из нашего разговора ни слова.
– О, но я же внучка Андре Клермонт.
– Когда я думаю о том, как мне повезло...
– Мне тоже повезло.
– Мы с тобой, наверное, самые счастливые люди на земле.
Какое это было радостное утро! Поэтому воспоминания о том, что произошло в дальнейшем, становятся еще более невыносимыми.
Леди Сэланжер разделила с нами ланч. Мы договорились не рассказывать ей пока о новом доме. Она не захочет меня отпускать. Казалось, теперь, когда я стала ее невесткой, она считала, что имеет дополнительное право на мои услуги.
У нее с утра болела голова, поэтому она была несколько капризна. Я положила ей на лоб смоченную одеколоном вату, и ей заметно полегчало; после чего я отвезла ее в спальню.
Мне пришлось провести с ней довольно много времени, так как обычно при сильных головных болях она не отпускала меня до тех пор, пока не засыпала, поэтому прошел почти час, когда я на цыпочках вышла из ее комнаты.
В доме было очень тихо. Я направилась в наши комнаты, предполагая, что Филипп уже заждался меня. Но его там не было. Меня это удивило, потому что буквально перед этим он говорил о том, чтобы пойти прогуляться вместе по лесу, когда я освобожусь.
В дйеръ постучали. Это была Касси.
– Ты одна, – сказала она, – хорошо. Я хотела поговорить. Мы ведь теперь с тобой почти не видимся. А скоро ты совсем уедешь в Лондон и будешь жить там. Теперь твой дом будет там... а не здесь.
– Касси, ты сможешь приезжать к нам и жить столько, сколько захочешь.
– Мама будет против. Когда тебя здесь нет, она становится особенно требовательной.
– Она требовательна и тогда, когда я здесь.
– Я так рада, что ты вышла за Филиппа, потому что мы стали сестрами. Но теперь ты отдалишься от меня.
– Ты же знаешь, женщина должна быть рядом со своим мужем.
– Я знаю. Не представляю, как это будет, когда ты все время будешь жить в Лондоне. Что я буду делать? Для меня даже не пытаются найти мужа. Они и для Джулии-то найти его не сумели. Так что говорить обо мне?
– Никогда нельзя знать, что ждет тебя завтра.
– Я знаю, что ждет меня. Присутствовать на приемах, которые устраивает мама, до тех пор, пока я не состарюсь и не стану такой же, как она.
– Этого никогда не случится, потому что ты никогда не станешь такой, как она.
– Помнишь то время, когда мы все собирались у твоей бабушки и говорили о том, чтобы открыть собственный магазин... шить хорошую одежду и продавать ее? Разве не здорово было бы, если бы мы взяли Эммелину, леди Инглбай и герцогиню и вместе открыли свое дело? Я мечтала об этом раньше, но теперь ты вышла замуж за Филлиппа, и этим мечтам пришел конец.
– Касси, когда я уеду в Лондон, бабушка тоже переедет к нам.
Она с досадой посмотрела на меня. Я продолжила:
– Я уже сказала, что, когда бы ты ни пожелала, ты можешь приехать и оставаться у нас.
– Я приеду, – воскликнула она, – и неважно, что скажет мама.
Потом я рассказала ей о доме и о большой комнате наверху, которую обустраивали специально для художника. Она жадно слушала, и поскольку я сумела внушить ей, что она всегда будет для нас желанной гостьей, немного повеселела и уже легче воспринимала мысль о нашем отъезде.
На протяжении нашего разговора я все время ждала, что сейчас войдет Филипп, но его все не было. Я не имела ни малейшего представления, где он. Если бы он куда-нибудь собрался, то обязательно сказал бы мне.
Он не пришел к обеду, который задержали из-за его отсутствия на полчаса; но и через полчаса его все еще не было.
Мы пообедали в молчании, которое с каждой минутой становилось все более тревожным.
Наступил вечер. Мы сидели в гостиной, тщетно пытаясь уловить его шаги. К нам присоединилась бабушка. Все были встревожены.
Мы расспросили слуг, не видел ли кто-нибудь, как он уходил. Никто ничего не знал. Где же он? Что с ним могло случиться?
Время шло, и наша тревога все возрастала.
От дурного предчувствия меня охватил озноб. Бабушка обняла меня за плечи.
– Мы должны что-то делать, – сказала я.
Она кивнула.
Кларксон предположил, что с ним мог произойти в лесу несчастный случай... может, он сломал ногу или с ним случилось еще что-нибудь в этом роде. Возможно, он лежит где-то... беспомощный. Он сказал, что соберет людей и организует поиски.
Я почувствовала слабость в ногах. Сердцем я уже знала, что случилось что-то ужасное.
Было уже почти двенадцать часов ночи, когда его нашли. Он был в лесу, совсем рядом с домом.
И он лежал там... с простреленной головой. Рядом валялось ружье, взятое из оружейной комнаты Шелкового дома.
Даже по прошествии стольких лет я не могу подробно описать, что было дальше. Я окаменела от горя. Трагедия, произошедшая со мной, не укладывалась в сознании. «Почему? « – не переставала я себя спрашивать.
Так, не успев насладиться своим счастьем, я стала вдовой.
Дни и ночи слились для меня в одно целое. Бабушка не отпускала меня от себя ни на минуту. Я почти не вставала с постели. Она готовила мне питье из трав, от которого я все время спала, а когда просыпалась, то вновь вспоминала весь этот кошмар, и мне хотелось поскорее снова спрятаться в сон.
Потом было дознание, и я должна была на нем присутствовать. Я поехала на него вместе с бабушкой и Чарльзом. Он поспешно приехал из Лондона, как только ему сообщили страшное известие. Я плохо помню, о чем они спрашивали. Мои мысли были далеко... в лесу, где цвели пролески... он был таким счастливым; он говорил, что мы самые счастливые люди на земле, а теперь... что случилось? Было так много вопросов, на которые не находилось ответа; но заключение коронера гласило, что Филипп взял ружье из оружейной комнаты, пошел в лес и застрелился, так как эксперты показали, что рана была подобна тем, какие бывают при самоубийстве.
Это невозможно... невозможно, твердила я себе. Мы были так счастливы. Будущее казалось таким ясным. Мы собирались купить дом. Как он мог это сделать? Если бы у него были неприятности, он сказал бы мне о них. Но он ничего не говорил. Он был счастлив... он был счастливейшим человеком на земле.
Вердикт гласил: «Самоубийство на почве внезапного помешательства».
- Предыдущая
- 36/94
- Следующая
