Римский карнавал - Холт Виктория - Страница 5
- Предыдущая
- 5/71
- Следующая
Лукреция догадывалась об этом, слыша шепот слуг и видя в доме странную женщину.
Она знала, что это относится к ее матери, потому что ей целый день не разрешали видеться с ней. Лукреция спокойно улыбнулась, глядя на площадь. Она все узнает в свое время, так что она подождет.
Пришел ее брат Джованни и встал рядом с ней. Ему было шесть лет, мальчик был красив, волосы у него отливали золотом, как и у его матери.
Лукреция улыбнулась ему и протянула руку; ее братья всегда любили ее, и она знала, что они старались сделать все, чтобы заслужить ее привязанность. В ней уже проснулось кокетство, и она испытывала удовольствие, видя соперничество мальчиков в стремлении завоевать ее любовь.
— На кого ты смотришь? — спросил Джованни.
— На людей, — ответила она. — Посмотри на вон ту толстую даму в маске!
И они вместе посмеялись над женщиной, которая, как сказал Джованни, переваливается на ходу, словно утка.
— Скоро придет наш дядя. — сообщил Джованни. — Ты ждешь его, Лукреция?
Лукреция, улыбаясь, кивнула. Правда, она всегда поджидала дядю Родриго. Для нее его визиты были главными событиями в жизни. Чувствовать, как тебя держат его сильные руки, видеть его улыбающееся лицо, вдыхать аромат тонких духов, пропитавший его одежду, и любоваться сияющими на его белых руках драгоценными камнями, зная, что он тебя любит, — все это было прекрасно. Даже прекраснее, чем быть любимой двумя своими братьями.
— Он придет к нам сегодня. — сказал Джованни. — Он наверняка придет. Он ждет сообщения от нашей мамы.
Лукреция слушала, насторожившись. Она не всегда понимала своих братьев; казалось, порой они забывают, что ей всего два года от роду. Джованни было шесть, Чезаре — семь лет, и оба они казались взрослыми, важными и серьезными.
— Ты знаешь, почему, Лукреция? — спросил Джованни.
Когда она отрицательно покачала головой, Джованни засмеялся, не выдавая секрета, хотя был полон желания раскрыть его, и все-таки молчал, предвкушая удовольствие, которое он испытает, рассказывая сестре новости. Неожиданно он перестал улыбаться, и Лукреция сразу поняла, почему. Позади них стоял Чезаре.
Лукреция повернулась, чтобы улыбнуться ему, но Чезаре смотрел на брата.
— Не ты должен говорить ей это, — сказал Чезаре.
— Я так же могу, как и ты, — возразил Джованни.
— Я старший. Я скажу, — объявил Чезаре. — Лукреция, не слушай его.
Лукреция тряхнула головой и улыбнулась. Конечно, она не станет слушать Джованни.
— Скажу, если только захочу, — выкрикнул Джованни. — Я имею такое же право, как и ты. Я первый решил сказать.
Чезаре схватил брата за волосы и начал его грясти. Джованни в ответ ударил его. Чезаре ответил. Мальчики покатились по ковру.
Лукреция оставалась спокойной, поскольку драки были привычны в детской, и она наблюдала за ними, довольная, что они дерутся из-за нее; почти всегда причиной их ссор была сестра.
Джованни кричал от боли; Чезаре визжал от злости. Пока они будут драться, служанки не подойдут к ним. Они боялись обоих мальчиков.
Джованни, которого Чезаре повалил на пол, крикнул:
— Лукреция, наша мама…
Больше он ничего не сумел сказать, потому что Чезаре зажал ему рот рукой. Глаза его потемнели от гнева, лицо пылало.
— Я скажу. У нашей мамы будет ребенок, Лукреция.
Лукреция смотрела на брата, широко раскрыв глаза от изумления, ее детский ротик приоткрылся — так она была удивлена. Чезаре почувствовал удовлетворение. Она смотрела на него так, словно он нес ответственность за странную новость. Она заставила его почувствовать себя сильным, как обычно бывало, когда он склонялся над ее колыбелью и ее крошечные пальчики обхватывали его большой палец.
Он отпустил Джованни, и оба брата поднялись с пола. Драка закончилась. Сейчас мальчики были готовы поговорить со своей младшей сестренкой о младенце и похвастаться всем тем, что они разузнали о величайшем событии, которое происходило за стенами их комнаты.
Ваноцца лежала, ожидая прихода кардинала. На этот раз на свет появился мальчик, но она все равно тревожилась.
И у нее была на то причина.
Кардинал продолжал навещать ее в течение двух лег после ее замужества, но визиты его стали менее частыми, и она нередко слышала пересуды, что он интересуется очаровательными женщинами.
Джордже оказался мягким, хорошим человеком, как и говорил о нем кардинал; но даже самый добрый мужчина остается мужчиной, а Ваноцца обладала чувственной неотразимой красотой. Они вместе проводили долгие летние вечера — самое приятное время суток, приносившее прохладу. Ужинали в прекрасном саду, разговаривали, начинали думать и наконец шли в дом, каждого воодушевляло присутствие другого.
В конце концов, они были женаты, а Родриго появлялся нечасто.
Всего этого и следовало ожидать, хотя предполагалось, что Джордже просто будет проживать вместе с ней.
Мог ли Родриго винить ее? Она думала, что нет. Но когда встанет вопрос, его ли это ребенок, он, скорее всего, будет не склонен признать его своим, потому что его заботила судьба других детей.
Ваноцца держала на руках ребенка, которому было всего несколько часов, он казался ей самым дорогим на свете существом, так разве могла она не беспокоиться о том, что ждет его в жизни? Чезаре всегда занимал в ее сердце первое место; но сейчас, лежа без сил в постели, она твердо решила, что новорожденный — ее Гоффредо — должен иметь такие же возможности в будущем, как и его братья, ведь он самый беспомощный из всех детей.
Он был точной копией остальных; казалось, перед ней лежит маленькая Лукреция, и не было сомнения, кто отец этого младенца нескольких часов от роду. Гоффредо — сын Родриго. Имея любовника и мужа, живущего с ней под одной крышей, Ваноцца сама не могла быть вполне уверенной в его отцовстве. Но она должна сделать все, что в ее силах, чтобы кардинал признал ребенка своим сыном.
В этот момент она увидела, что Родриго подходит к ее постели. Служанки отступили, присев в реверансе, охваченные страхом при его приближении.
— Ваноцца, дорогая! — Голос его звучал мягко и ласково, как всегда. Он редко давал волю гневу, поэтому она не могла понять, какие чувства он испытывает к новорожденному.
— На этот раз мальчик, мой господин. Он очень похож на Лукрецию… я представляю, как в этом ребенке я каждый день буду видеть ваше высокопреосвященство.
Полная холеная рука, унизанная сияющими драгоценными перстенями, коснулась щечки младенца. Это был нежный отцовский жест, и у Ваноццы отлегло от сердца.
Она подняла ребенка на вытянутых руках, и кардинал принял его; она заметила, как смягчился его взгляд, в нем появились гордость и радость. Просто чудо, думала она, что так много людей любят Родриго; его любовь к женщинам и детям вызывала у них ответное желание доставить ему удовольствие и служить ему.
Он прошелся по комнате с ребенком на руках, взгляд его словно был устремлен в будущее. Наверняка строил планы относительного новорожденного мальчика. И ничего не заподозрил. Должно быть, Родриго сравнивал себя с Джорджо и задавался вопросом: может ли женщина предпочесть ему, обаятельному могущественному кардиналу, какого-то мелкого папского служку?
Он передал ребенка матери и на мгновение остановился, добродушно глядя на нее сверху вниз.
После чего с иронией произнес:
— Как Джордже? Доволен?
Это был период в жизни Лукреции, который она не забудет до конца своих дней. Ей исполнилось всего пять лет, но события тех дней ярко запечатлелись в ее памяти. Именно тогда ее жизнь начала меняться.
До того времени весь мир для нее ограничивался рамками детской, девочку оберегала мать, Лукреция жила ожиданием прихода дяди Родриго, ее приводили в восторг драки братьев, соперничавших из-за сестры. Лукрецию окружала восхитительная обстановка. Каждый день она занимала позицию на балконе и наблюдала за проходящим в большом мире, но все, что случалось вне стен материнского дома, казалось ей не более чем картинками, которые должны были разнообразить ее праздную, полную удовольствий жизнь. Люди и события по другую сторону балкона выглядели нереальными, и Лукреция чувствовала себя в полной безопасности в своем уютном мире, окруженная любовью и восхищением.
- Предыдущая
- 5/71
- Следующая
