Поцелуй Иуды - Холт Виктория - Страница 5
- Предыдущая
- 5/77
- Следующая
Она ответила:
— Спасибо, тетя Грейс.
— Теперь вам надо умыться и переодеться с дороги. Ужин будет через час. Ваш дедушка не выносит опозданий.
— Конечно! — сказала Франсин, и я почувствовала в ее голосе истерические нотки. — Здесь так темно, — продолжала она. — Я ничего не вижу. — Она подошла к окну и отдернула штору. — Вот! Так-то лучше. О, какой прекрасный вид!
Я подошла к окну. Тетя Грейс встала позади нас.
— Это Рэнтаунский лес, — сказала она.
— Как интересно. Я так люблю леса. А далеко до моря, тетя Грейс?
— Около десяти миль.
Франсин повернулась к ней.
— Я так люблю море. Мы были окружены морем со всех сторон. Поэтому мы его любим.
— Да, — сказала тетя Грейс. — Да, наверное. Сейчас я прикажу принести вам горячей воды.
— Тетя Грейс, — продолжала Франсин, — вы сестра нашего отца, но вы ничего не спрашиваете о нем. Вам что, не интересно узнать о вашем брате?
Я видела ее лицо, освещенное лучом солнца, падавшим из окна. Оно перекосилось, и, казалось, она вот-вот заплачет.
— Ваш дедушка запретил говорить о нем, — сказала она.
— Ваш родной брат…
— Он повел себя… недостойно. Ваш дедушка…
— Он здесь устанавливает законы, понятно, — сказала Франсин.
— Я… я вас не понимаю. — Тетя Грейс старалась показаться суровой. — Вы молоды, — продолжала она, — и вам надо многому научиться, и я хочу дать вам совет. Никогда… никогда больше не разговаривайте так с дедушкой. Нельзя говорить, что он неправ. Он…
— Всегда прав, — закончила Франсин. — Всемогущий и всеведущий… как Бог, ну конечно!
Тетя Грейс вдруг протянула руку и дотронулась до плеча Франсин.
— Будь осторожна, — сказала она почти умоляюще.
— Тетя Грейс, — вставила я, потому что мне показалось, что в своем гневе Франсин чего-то не поняла, и именно в этот момент тетя навсегда стала для меня бедной тетей Грейс, — а вы рады, что мы приехали?
Ее лицо опять передернулось, а глаза затуманились. Она кивнула головой и сказала:
— Я пошлю за горячей водой. — Она вышла из комнаты. Франсин и я стояли и смотрели друг на друга.
— Я ненавижу его, — сказала она. — А наша тетушка… Кто она такая? Марионетка.
Как это ни странно, но мне пришлось успокаивать Франсин, а не ей меня. Может быть, поскольку она была старше, она лучше представляла себе нашу жизнь в этом доме. А может, для меня это было способом самой обрести душевный покой.
— По крайней мере, мы вместе, — напомнила я.
Она кивнула и оглядела комнату.
— Так гораздо лучше с открытыми шторами, — прибавила я.
— Давай поклянемся, что никогда больше не задернем их. Я думаю, это он приказал повесть их здесь, чтобы мы не видели солнца. Он, наверное, ненавидит солнце. И, Пиппа, они все как мертвые. Эта женщина, которая открыла дверь, кучер… Это все как смерть. Может, и мы уже умерли. Может, мы попали в аварию в поезде, и это Гадес. Мы здесь ждем, куда нас отправят — в рай или в ад.
Я засмеялась. Смех принес облегчение, и вскоре она смеялась вместе со мной.
— Марионетки, — сказала я. — Они все как марионетки, но марионеток можно дергать за веревочки.
— И посмотри, кто хозяин марионеток!
— Но мы не марионетки!
— Никогда! — воскликнула она. — Никогда!
— Но мне кажется, что тетя Грейс хорошая. Бедная тетя Грейс.
— Тетя Грейс! Да она просто никто. «Никогда больше не говори с дедушкой так, как сегодня…» — передразнила она. — А я буду, если захочу!
— Он может нас выгнать. И куда мы тогда денемся?
Эта мысль отрезвила ее, и она не нашлась, что ответить. Я взяла ее за руку и сказала:
— Нам надо подождать, Франсин. Мы подождем… и увидим.
Франсин любила строить планы.
— Ты права, Пиппа. Да, ты совершенно права. Нам нужно подождать… и решить, как нам быть.
Мы долго лежали молча в своих кроватях. Я заново переживала этот странный вечер и знала, что Франсин делает то же самое.
Мы умылись и переоделись в цветные хлопковые платья, которые всегда носили на острове. Нам и в голову не приходило, что они будут выглядеть неподобающе, пока мы не предстали перед дедушкой и тетей. Я увидела ужас в глазах бедной тети Грейс. Дедушка холодно нас оглядел, и я стала молить Бога, чтобы Франсин снова не вышла из себя из-за какого-нибудь его замечания. Мне уже представлялось, как нас выгонят из поместья Грейстоун, и несмотря на полное отсутствие теплоты и привязанности к этому месту, я понимала, что это будет еще хуже.
Нас провели в столовую, очень большую, но, в ней не хватало света и ярких красок. Однако для того, чтобы придать комнате мрачный вид, было достаточно одного присутствия нашего дедушки. Длинный стол с замысловатой инкрустацией освещался всего одной свечой, и я представила, что чувствовал мой отец, когда садился за него. Из-за громадных размеров стола мы все сидели очень далеко друг от друга. Дедушка на одном конце, тетя Грейс на другом, а мы с Франсин по бокам друг напротив друга.
Мы сразу же нарушили обычай усадьбы Грейстоун, когда сели за стол: полагалось стоя сказать молитву.
— Вы что же, не хотите поблагодарить Создателя за вашу пищу? — прогремел дедушка.
Франсин заметила, что мы пока еще ничего не ели.
— Дикари, — пробормотал дедушка. — Встать, живо!
Франсин посмотрела на меня, и я подумала, что она что-нибудь возразит, но она молча встала. Чтение молитвы продолжалось вечность. Дедушка извинялся перед Богом за нашу неблагодарность и обещал, что это больше не повторится. Он поблагодарил Бога от нашего имени, и его голос монотонно гудел и гудел, пока я не почувствовала, что вот-вот упаду в обморок от голода, потому что мы уже очень давно ничего не ели.
Наконец молитва закончилась, и мы сели за стол. Дедушка все время говорил о церковных делах, о работниках поместья и о том, что изменится с нашим появлением. Мы почувствовали, что станем для всех обузой. Тетя Грейс в нужные моменты вставляла «да» или «нет», и все время в течение этого монолога слушала, затаив дыхание.
— Похоже, что вы не получили никакого образования. Вам нужна гувернантка. Грейс, этим займешься ты.
— Да, папа.
— Я не потерплю чтобы мои внучки были невеждами.
— У нас на острове был учитель, — сказала Франсин. — Очень хороший. Мы обе прекрасно говорим по-итальянски. А еще немного по-французски и довольно хорошо по-немецки…
— Мы здесь говорим по-английски, — отрезал дедушка. — Вам, совершенно очевидно, необходимо научиться хорошим манерам и культуре поведения.
— Нас воспитывали наши родители.
Тетя Грейс так перепугалась, что я бросила предостерегающий взгляд на Франсин, и она неуверенно замолчала.
— Грейс, — продолжал дедушка, — ты должна заняться своими племянницами до приезда гувернантки. Ты должна им объяснить, что в культурном обществе дети говорят только тогда, когда их спрашивают. Их должно быть видно, но не слышно.
Франсин казалась подавленной, хотя потом она сказала мне, что была слишком голодна, чтобы продолжать спор с этим отвратительным стариком, и что ее интересовала только еда. К тому же она опасалась, что в его понятия входило также то, что маленькие дети должны идти спать без ужина, если они не слушаются. Поэтому она решила быть осторожной… на первый раз.
«На первый раз»! — Это стало нашим дежурным выражением в те далекие дни. Мы решили терпеть, пока не найдем выход из положения. «Но для начала, — говорила Франсин, — мы должны выяснить обстановку».
Итак, в ту первую ночь мы долго лежали молча, вспоминая все подробности дня и нашей встречи с дедушкой.
— Он самый отвратительный старик на свете, — сказала Франсин. — Я с первой минуты возненавидела его. Я не удивлена, что отец называл этот дом тюрьмой и сбежал отсюда. Мы тоже сбежим, когда придет время, Пиппа.
Потом она заговорила о доме.
— Здесь столько всего надо осмотреть! И только подумай… наши предки здесь жили веками. Есть чем гордиться, Пиппа. Нам нужно дать понять старику, что мы его не считаем Богом, а если он и Бог, то мы атеисты. Мы ему совершенно не интересны. Он только выполняет свой долг. Если и можно что-то ненавидеть больше этого старикана, так это, чтобы кто-то выполнял свой долг по отношению к тебе.
- Предыдущая
- 5/77
- Следующая
