Правда о «золотом веке» Екатерины - Буровский Андрей Михайлович - Страница 20

• Предыдущая
• 20/25
• Следующая

Насколько розга «разум во главу детям вгоняет», сказать трудно, вроде бы наука не знает таких достоверных свидетельств, но вот что на характеры людей она оказывает очень разное влияние – это факт. Сестры Анны, Екатерина и Прасковья, несмотря на маменькины педагогические убеждения, оставались девицами веселыми и бойкими, хотя и они как-то не блистали особенным интеллектом. Ну а вот Анна становилась не по годам угрюмой да к тому же и учиться очень не любила – добрая маменька, «не худа, а добра желая», очень внимательно следила за ее занятиями. Результат? Анна училась у немецкого учителя с 6 лет, но до конца своих дней – после многих лет жизни в Митаве, после романа с Бироном, длившегося то ли 13 лет, то ли даже 22 года, словом, по-немецки Анна и к концу жизни говорила с акцентом и плохо, а писать почти что не могла (впрочем, как и по-русски). Странным образом педагогические приемы ее маменьки не завострили ума Анны и нисколько не напрягли ее памяти.

Может быть, дело еще и в том, что Екатерину и Прасковью мама любила, а вот Анну – не очень. По крайней мере, мать любила ее меньше всех, и отношения у взрослой Анны с маменькой были довольно напряженные. Вот Екатерина и Прасковья, несмотря на педагогические приемы матушки, росли достаточно счастливыми девицами и, когда выросли, поддерживали с мамой стабильно хорошие отношения.

Вот эту-то нелюбимую племянницу и отдал Петр за жалкого потомка свирепых остзейских[2] баронов с откровенным желанием – наложить лапу на Курляндское герцогство. Для нравов эпохи довольно характерно, что Анна и Фридрих-Вильгельм обменялись любовными письмами, ни разу не видя друг друга. Иногда жениху показывали портрет невесты (тоже характерно, что не наоборот), но в этом случае и такого ничего не было. Молодые люди должны были жениться, это дело решили без них, и они послушно изобразили влюбленность…

Свадьба состоялась 31 октября 1710 года, и Анна овдовела почти сразу – молодые супруги только выехали из Петербурга в Митаву, как герцог Фридрих-Вильгельм умер 10 января на мызе Дудергоф.

Очень возможно, герцог попросту не выдержал очередной попойки в компании Петра I, помер он наутро после алкогольного «состязания» с новым родственником. Анна Ивановна осталась одна и с очень ограниченными средствами к существованию. После смерти супруга она пыталась вернуться в Россию, в Петербург, но добрый дядюшка, царь Московии и вскоре император Российской империи, выпроводил ее обратно. Петра I как нельзя больше устраивало, чтобы на престоле Курляндии сидела его племянница, пусть даже не имея никакой реальной власти.

Несколько раз появлялась возможность выдать Анну Ивановну замуж, и всякий раз Петр эту возможность пресекал: международное положение Курляндии было очень неопределенным, шатким, и любой брак герцогини Курляндии мог нарушить хрупкое равновесие. А на Прибалтику Петр последовательно накладывал лапу. Чем вообще слабее была Курляндия, чем меньше она была способна проводить самостоятельную политику – тем лучше!

А что до вечной нужды Анны, ее униженности – у Петра, случалось, и солдаты умирали от голода, а к солдатам, при всей своей грубости и жестокости, он относился несравненно лучше, чем к своим детям, а уж тем более – к племянницам, к дочерям нелюбимого брата.

И осталась Анна, герцогиня Курляндская, не просто одна, а фактически выгнанная из России, без чьей бы то ни было помощи. Курляндия в то время была своего рода «дворянской республикой», вроде Речи Посполитой. Но в Польше считалось неприличным для шляхтича не получить хоть какого-то образования. А вот про прибалтийских баронов редко говорили без употребления таких славных, почтительных эпитетов, как «дубообразные» или «тупые, как селедки». Почему именно селедка пользовалась такой плохой репутацией у студентов города Кенигсберга, мне не удалось установить. Вроде рыба как раз довольно умная и хитрая…

Но во всяком случае немецкие бароны из Прибалтики славились прожорливостью, тупостью и пьянством, мало подчинялись своим герцогам, денег для них жалели, а в плане культуры мало отличались от «крепких земле» латышских крестьян, на шее у которых сидели и которых мордовали, как хотели.

Анна была для них чужой и сильно нуждалась порой в самом необходимом, даже в еде. Неоднократно приезжала она в Петербург, буквально попрошайничала и изо всех сил старалась всем понравиться. Поведение приживалки? Несомненно! Но многие Анну Ивановну жалели, потому что видели ее униженной, поставленной в тяжелое положение и к тому же старающейся быть приятной. На ее избрание оказало воздействие и это – ох, до чего любят на Руси несчастненьких!

Эрнст же Бирон… О ранних стадиях его общения с Анной рассказывают по-разному. Что он был при ее дворе в Митаве с 1718 года – это точно. Тогда ему было 28 лет, захудалой герцогине Анне Курляндской – 25. По одним данным, тогда-то у них и начался бурный, но долгое время скрывавшийся от всех роман. По другим сведениям, в 1718 году любовником… простите, фаворитом, Анны был русский посланник Бестужев-Рюмин; а Бирона в фавориты, а говоря менее изысканно, в любовники Анна взяла много позже, только в 1727-м. Какая версия более правдива, я не знаю.

Об этой связи рассказывали много чего, в том числе и о множестве детишек от Бирона, которых Анна то ли приканчивала самыми варварскими способами еще в утробе, то ли отдавала на воспитание в разные богадельни или доверенным людям. Но рассказывали о них так много разного, и по большей части гадостей, что верится плохо. Тем более что основная масса рассказчиков – люди, пострадавшие от Анны и от бироновщины и начавшие свои замечательные рассказы уже после окончания ее правления.

То есть, с одной стороны, тогда и правда практически не умели предохраняться, это факт. И о рождении у Анны детей сообщают не только русские, но и иностранные современники. С другой… очень уж хотелось и очень уж многим русским дворянам хотелось, чтобы Анна была отвратительным чудовищем, травившим своих неродившихся детей какими-то «отварами» и «зельями», извлекавшим трупики из утробы вязальными спицами по частям и так далее. А раз очень уж хотелось – трудно верить.

Наиболее реальна версия, что в Митаве у Анны родилось несколько детей (от Бестужева или от Бирона?) и этих детей отдали на воспитание в семьи простолюдинов. В какие? Вот это неизвестно, эти детали скрывались тщательнее всего. Так что и сегодня, скорее всего, в Прибалтике живут люди, в которых течет царская кровь.

То же самое касается и Бирона… Огромное множество людей имело все основания не любить, а то и ненавидеть лютой ненавистью Бирона. И, конечно же, сообщали о нем разного рода неблаговидные сведения. Классикой стали слова австрийского посланника барона Остена: «Когда граф Бирон говорит о лошадях, он говорит, как человек; когда же он говорит о людях или с людьми, он говорит, как лошадь». Это высказывание очень быстро переиначили в поговорку: «С лошадьми он человек, а с людьми – лошадь».

Что страстный лошадник Эрнст Бирон даже самые важные вопросы решал в манеже – это факт. Что самый лучший способ понравиться ему – хорошо разбираться в лошадях и, придя в манеж, поговорить о них, помочь Бирону в выездке, в дрессировке лошадок, а еще лучше – подарить ему хорошую лошадь, – это тоже факт.

Все это, судя по всему, примерно так и было… Но чем это лучше или хуже привычки графа Шувалова, покровителя Ломоносова, принимать посетителей в то время, когда его брили, пудрили и завивали? Или привычки Фридриха I вести важнейшие разговоры во время военных парадов, под барабанный грохот и рев труб? По правде говоря, вполне невинное самодурство, и не более.

• Предыдущая
• 20/25
• Следующая