Искатель. 1966. Выпуск №2 - Ларионова Ольга Николаевна - Страница 12
- Предыдущая
- 12/43
- Следующая
Митька сожалительно посмотрел на мяч и, махая на бегу запасному — подай, мол, за меня, раз тебе такое счастье, — помчался к выходу, где терпеливо стояла Ираида Васильевна.
— Что? Уже? — спросил он, переводя дух и поматывая головой.
— Отдышись… Уже.
— С нашей взлетной? Лагерной?
— С вашей, сынуля. С вашей.
— Я тебя провожу, а?
— Спросись только.
— Я знаю — можно.
На взлетной было пусто, — вечерний рейсовый мобиль еще не прибыл. По площадке лениво трусил Квантик, приблудная дворня чистейших кровей. А у самой бетонной стенки, бросив на траву невероятно яркий плащ, лежала невероятно большая женщина с копной невероятно черных, отливающих синевой волос.
— Тетя Симона! — крикнул мальчик и побежал к ней.
Симона подняла руку и помахала ему, и, глядя не на него, а над собой, на кончики своих пальцев, которые летали вверху от одного облака до другого, так же звонко крикнула в ответ:
— Салюд, ребенок!
Митька плюхнулся рядом с ней и вытянул ноги.
— Ну и как? — спросила Симона, закидывая руки за голову;
— А все так же, — сердито отозвался Митька. — Второго судью за эту неделю. И все пятый «Б».
— Умелые руки. Ну, а вы?
— Мы — ничего. Мы не портим. Мы же знаем, сколько труда нужно затратить, чтобы создать один такой кибер, — важно проговорил мальчик и косо глянул на Симону, ожидая, что похвалят.
— Фантазии у вас не хватает, вот что, — сказала Симона. — Явление тяжелое и в наши дни — редкое. Добрый вечер, Ираида Васильевна. Садитесь.
Ираида Васильевна кивнула, но на траву не села, было уже сыровато, или просто постеснялась. Митька, опустив голову, запихивал травинки в дырочки сандалий.
— Ничего не не хватает, — сказал он хмуро. Симона засмеялась. — Просто мы не хотим.
— Митя, не трогай руками сандалики, — заметила Ираида Васильевна.
Митька сердито глянул на мать и подтянул колени к подбородку.
— Ну, а вы? — спросил он с вызовом. — Ну, а вы-то? Когда были в пятом?
«Задира», — подумала Симона и тоже села, так что получилось — нос к носу. Митька смотрел на нее в упор своими чуть раскосыми, как у матери, сердитыми до какой-то зеленоватой черноты глазами.
«Какие странные, совсем не славянские типы лица встречаются иногда у этих русских, — думала Симона, глядя на мальчика. — Этот неуловимый взлет каждой черты куда-то к вискам… Это от тех, что шли великой войной на эту страну около тысячи лет тому назад и маленькими смуглыми руками хватали за косы больших русских женщин… А этот мальчик взял от тех диких кочевников только самое лучшее, потому что если природа хранит и передает из поколения в поколение какие-то черты, то лишь потому, что они стоят этого».
Митька дрогнул ноздрями, нетерпеливо засопел. Рассказать бы этому дикаренышу…
— Честно говоря, — проговорила Симона, — я не помню толком, что было именно в пятом. Помню только наш город. Нант. Проходил? Летний полосатый город, весь в тентах и маркизах. — Симона снова улеглась на спину, полузакрыла глаза и стала смотреть на небо сквозь длинные прямые ресницы. Вот сказала тебе: «Нант» — и сразу все небо стало полосатым такие бледные желтые и чуть голубоватые- полосы… Подкрадется кто-нибудь, дернет за шнурок — и все эти полосы начнут медленно-медленно падать на лицо…
— Тетя Симона, — сказал мальчик, — вы не хотите улетать с Земли, да?
Симона быстро посмотрела на него:
— А ты знаешь, что такое — улететь?
— Это значит — подняться в воздух.
— И нет. Это значит — сказать: «Ну, поехали» — и больше не быть на Земле. А ты знаешь, что такое — Земля?
Мальчик посмотрел на нее. Симона раскинула руки и набрала полные горсти травы; трава, смятая сильными ладонями, терпко и непонятно запахла.
— Знаю, — сказал Митька и еще раз посмотрел на нее — до чего же огромная, как две мамы сразу. — Земля — это очень-очень большое, но все-таки «Арамис» — это не Земля.
Симона усмехнулась.
— Знает. — Она поднесла ладони к глазам — трава оставила резкие белые и красные полосы. — Ну, а самое главное: что такое — хотеть?
Митька смотрел круглыми глазами и молчал.
Ираида Васильевна испытывала какое-то мучительное ощущение, — будто эта женщина делала с ее сыном что-то, не принятое у людей, словно она поставила его голышом на свою огромную ладонь и не то сама рассматривает, не то показывает его самому себе в зеркало.
— Ну, ладно, — сказала Симона примирительно, угадывая мысли Ираиды Васильевны. — Не знаешь — потом узнаешь. А улетать с Земли мне действительно не хочется: уж больно она громадная, не везде порядок. Вот приложить бы руки…
— Как это — не везде порядок? — подскочил Митька. — Ведь в Америке — и то социализм?
— Нет там еще социализма, — спокойно сказала Симона. — В этой стране вообще любили по части лозунгов несколько забегать вперед. Например, провозгласили всеобщее равенство — а сами потом еще два столетия негров вешали, пока не вспыхнула Негритянская революция. А знаменитая демократия… Словом, про социализм это только они сами говорят. Нет там его. Пока.
— Значит, скоро революция? И можно будет — добровольцем?
— Вот не могу тебе пообещать определенно. Но ты не горюй, — мы ведь еще до звезд не добрались. Пока только свою Солнечную приводим в порядок. А представляешь себе, сколько дел прибавится, когда свяжемся с другими планетами? Ведь там еще столько революций впереди. Прилетишь к каким-нибудь таукитянам или альфаэриданцам — а у них рабовладение. Или первобытное общество.
— Как у наших венериан?
— Вот-вот. Только венериан мы постараемся от революции избавить.
— Жалко, — вырвалось у Митьки.
— Жалко, — согласилась Симона. — Такое удовольствие — подраться, когда это официально разрешается. Ираида Васильевна закашляла.
— Мама, — сказал Митька, — ты не волнуйся, я же понимаю, что тетя Симона все шутит.
— Ну, и последний вопрос: сколько будет пятью пять?
— Это как посмотреть, — сказал Митька, потому что этой тете нельзя было отвечать, как в школе. — Если в десятичной системе и на Земле, то двадцать пять.
Симона опять рассмеялась:
— А в другой галактике? На Сенсерионе, скажем.
— Это надо подумать, — солидно сказал Митька.
— Ну вот, — Симона сделала руками — «ну вот», — ему «надо подумать» а вы все чего-то боитесь. И вообще мобиль летит.
Она легко поднялась.
— Ну, сынуля… — сказала Ираида Васильевна и, опустив руки, вся как-то наклонилась и подалась вперед.
Митька простодушно повис у нее на шее, чмокнул где-то возле уха. Потом смутился и боком-боком пошел к Симоне.
— Ну, человеческий детеныш, следи тут без нас за Землей, чтоб порядок был. А до венериан мы с тобой еще доберемся… Кстати, какое банальное название «венериане». Придумали бы что-нибудь пофантастичнее.
— Венеряки, — сказал Митька и фыркнул.
— Было, — отпарировала Симона, — «неедяки», но все равно — было. И «венеты» — было. «Венерианцы» вообще не идет.
— Веньяки, — предложил Митька. — Венусяки. Веники.
— О! — сказала Симона. — Проблеск имеется, — и тихонечко скосила глаза на Ираиду Васильевну. Та стояла, полузакрыв глаза, и лицо ее приняло такое скорбное выражение, что Симона чуть было не фыркнула совсем по-Митькиному.
— И-нер-ти-ды, — по слогам произнес Митька, тоже поглядевший на мать и сразу же ставший серьезным. — Это потому, что они инертными газами дышат.
— Кто тебе сказал эту глупость? — устало проговорила Ираида Васильевна. — Венериане, как и мы, дышат кислородом. Инертные газы не могут участвовать в процессе обмена веществ.
— Неинтересно, — со вздохом проговорил Митька.
Симоне стало как-то обидно за него и за венериан вместе. Она протянула мальчику широкую, все еще в белых и розовых полосочках, ладонь.
— Не горюй, тем более что с этими инертными газами и в самом деле что-то нечисто. Американцы сейчас над ними бьются. Не исключено, что и откроют что-нибудь интересное. Ну, салюд.
- Предыдущая
- 12/43
- Следующая
