Зори над городом - Кононов Александр Терентьевич - Страница 5
- Предыдущая
- 5/77
- Следующая
— А нельзя ли как-нибудь… — начал Гриша.
— Нельзя. За отсутствием исчерпывающих данных.
— Но должен же быть какой-то выход!
— А какой? Выскажитесь.
— Если даже в городе окажется десять Талановых…
— Талановых Нин. А там еще пойдут Ирины, Натальи.
— Мне нужна только Нина!
— Вам нужна только Нина. Это-то я понял, — и сухие губы старичка неожиданно раздвинулись — от улыбки, совсем не злой.
Гриша воодушевился:
— Послушайте! Надо придумать…
— Увы, это не входит в мои служебные обязанности. — Поглядев на Шумова, старичок вздохнул: — И вести с просителями (он так и сказал — «просителями») излишне подробные разговоры тоже не входит… Но, молодой человек, я сам носил когда-то фуражку с тем же голубым околышем, что и у вас. Да, да, я сам был студентом. Не окончил курса, нет. Обстоятельства не позволили…
— А если взять десять, — сказал Шумов, не заинтересовавшись обстоятельствами старичка, — если взять хоть двадцать опросных бланков — на всех Талановых, которые живут в Петрограде? Я оплачу все справки…
— Не щадя затрат? — хихикнул старичок.
— Не щадя затрат!
— Такого порядка нет. — Чиновник в раздумье почесал бритый подбородок, нерешительно посмотрел на взволнованного студента, легкомысленного, конечно, как и вся эта молодежь: — Однако повремените минутку.
Он встал, одернул форменную свою тужурку — на ее воротничке даже невзрачная какая-то звездочка поблескивала, значит, у него и чин был, — и на морщинистых его щечках выступил сизый румянец. Гриша наблюдал за ним со страхом и надеждой.
— Доложу начальнику стола.
Это решение далось старичку, вероятно, не так-то просто — он вдруг рассердился:
— И если начальник откажет… Больше того: он может взыскать с меня за неуместную попытку!
— Я тогда сам к нему пойду!
— Нет, уж хоть в этом извольте соблюсти установленные правила. Соблаговолите ждать.
Вернувшись через минуту, он заявил — на этот раз с неприступным видом:
— Оставьте ваш листок. Вам придется оплатить все справки, которые будут наведены о проживающих в Петрограде Талановых Нинах.
— Хоть сейчас!
— Сейчас нельзя. Поскольку неизвестно точное число справок. Приходите завтра.
И для Григория Шумова начались мучительные часы.
Он пробовал себя урезонить: с чего, собственно, так уж загорелось ему искать Нину?
Конечно, они всегда были дружны. Он знает ее лет восемь, если не больше. И все-таки незачем без конца вспоминать, как она с размаху сунула свои босые ноги в старые отцовы штиблеты… Это была их первая встреча — у двинской дамбы; Нине шел тогда, наверно, девятый год… Подобные воспоминания лезут человеку в голову только оттого, что у него слишком много свободного времени. Вот начнутся лекции — и всему этому конец, бесповоротно, раз и навсегда!
На другой день его ждала неожиданность, которой он, впрочем, ничуть не удивился: в адресном столе ему вручили всего одну справку. Нина Таланова оказалась единственной, и это было так естественно!
— Более или менее редкая фамилия, — пробормотал старичок, как будто даже разочарованный столь простым исходом дела. — И все же, молодой человек, опросный листок надлежит заполнять исчерпывающими данными о лице, адрес которого…
Не дослушав, не помня себя, не разбирая дороги, Шумов побежал к трамваю и через полчаса стоял уже в узком и тесном дворе, сдавленном со всех четырех сторон высокими домами вида чрезвычайно неприглядного.
У ворот жужжал своим колесом, сея желтые искры, точильщик, голосисто — на все этажи — хвалила свой товар дородная торговка клюквой.
Что ж, пока что все было в порядке. Именно в таком дворе, с неприглядными, потемневшими от времени стенами, с крикливой захожей торговкой, с железными перилами крутых скользких лестниц, и должна была поселиться по своим достаткам семья путиловского слесаря Таланова.
Заставив себя внимательно изучить прикрепленную над «парадным» входом проржавленную до дыр полоску жести с невнятными цифрами — номерами квартир (как трудно это было сделать — шумело в ушах, неистово билось сердце!), поднявшись затем на пятый этаж, Гриша остановился перед обитой рваным войлоком дверью и еле перевел дух. Здесь!
Пришлось переждать немного, чтоб не появляться в квартире Талановых запыхавшимся.
Наконец он решился, позвонил. После томительной минуты ожидания (значит, Нины нет дома — она сразу бы вышла на его звонок) дверь приотворилась, и он боком протиснулся в маленькую и совершенно темную переднюю. Из душного сумрака, пахнувшего почему-то валерьянкой и цикорием, донесся слабый голос:
— Сюда идите! Вам кого же угодно?
Гриша шагнул к светящейся щели — очевидно, это был вход в комнату — и увидел на пороге высокую старуху с худым гордым лицом.
— Мне… Мне Нину Таланову, — проговорил он запинаясь.
Лицо у старухи стало еще более заносчивым.
Кутаясь в длинную, свисавшую до полу шаль, она сказала:
— Я — Нина Георгиевна Таланова.
У Гриши упало сердце. Он начал несвязно объяснять причину своего появления.
— Вы взволнованы! — повелительно воскликнула старуха. — Я всегда безошибочно угадываю это. Идите же сюда!
Она крепко взяла его за руку цепкими худыми пальцами и ввела в комнату, тесно уставленную мебелью в чехлах, с металлическими венками и портретами на стенах. Портретов было так много, что они закрывали все обои. Где-то неподалеку играли на рояле.
— Садитесь, — сказала старуха. — Садитесь же, говорю я вам!
Она пристально вгляделась в Гришино лицо:
— Но как вы молоды! И как богаты! Вы богаты единственным достоянием человека — надеждами…
Прикрыв рукой лихорадочно блестевшие глаза, Нина Георгиевна продолжала:
— Позвольте, ведь вы же не могли видеть меня на сцене… Зачем же вы тогда пришли? Вот уже почти двадцать лет, как я не играю.
Гриша снова начал объяснять: какая ошибка… адресный стол… он вовсе не думал…
Но старуха не хотела слушать:
— Я нищая, у меня нет надежд! — По щекам ее вдруг потекли слезы. — А время уходит… жизнь уходит! Час за часом… день за днем… медленно, неслышно, как кровь из раны. Как кровь из открытой раны! — воскликнула она с силой.
Звуки рояля смолкли, и в комнату поспешно вошла тоненькая девушка в простом ситцевом платье.
— Как вы сюда попали? — строго спросила она Гришу, сдвинув брови и глядя на него упрямыми глазами. — Это все вы, бабушка! Опять вы не слушаетесь!
— Ну дай же мне с ним поговорить! — жалобно простонала старуха. — Я ведь всегда одна, всегда одна.
— И совсем вы не одна. Уходите! — велела девушка Грише. — Видите, как вы ее расстроили.
— Я ведь совсем не знал… Простите меня. — Григорий Шумов, сам расстроенный необычайно, заторопился к выходу.
— Вы, конечно, не виноваты, — прошептала девушка, выйдя с Гришей в переднюю. — Это я — села за рояль и не расслышала звонка. А ей нельзя видеть никого из посторонних. Теперь она весь день будет плакать… Ах нет, нет, молчите! При чем тут вы?
Выйдя из квартиры неизвестных ему Талановых, Гриша долго бродил по улицам.
Он забыл о своей неудаче: чего стоила она перед лицом настоящей человеческой боли? Какое прекрасное, гордое лицо было, вероятно, у этой старой актрисы в молодости! Конечно, она актриса. Она так любила сцену, что не выдержала разлуки с ней.
Поздно вечером он очутился незаметно для себя в Александровском саду, долго сидел там на скамейке у памятника путешественнику Пржевальскому, глядел на легкие колонны Адмиралтейства и уже почти закончил в своем воображении повесть о неизвестной ему актрисе, о жизни, которую он совсем не знал, когда почувствовал вдруг, что озяб, проголодался, из повести его ничего не выйдет и вообще он страшно несчастлив.
Он до того был несчастлив, что даже принялся утешать себя: может быть, еще не все потеряно. Многое еще впереди!
Впереди был университет.
- Предыдущая
- 5/77
- Следующая
