Скеллиг - Алмонд Дэвид - Страница 9

• Предыдущая
• 9/24
• Следующая

— Это точно. Каждый вечер смотрим видео и поглощаем китайскую пищу. Верно, сынок?

Я кивнул.

— Ага. Так и живем.

Я вышел в коридор.

Навстречу мне попалась медсестра, и я спросил ее, где тут лечатся от артрита. Она припомнила, что таких пациентов обычно кладут в палату 34, на самый верхний этаж. И добавила, что это просто нелепо, потому что людям с больными костями ужасно трудно ходить по лестнице. Я нашел лифт и поехал наверх.

Первой, кого я увидел, выйдя из лифта, была женщина в специальной «ходильной» раме- каталке. Она стояла, тяжело отдуваясь, но улыбалась.

— Сдохла. Взад-вперед по палате и три круга по этажу. Сдохла. — Она оперлась на раму и заглянула мне в глаза. — Ничего, скоро буду танцевать.

Руки у иес были какие-то бесформенные, искореженные, с распухшими суставами.

— Артрит, — сказал я.

— Он, родимый. Артр Ит. Но мне вставили новые бедренные кости, и я скоро буду танцевать. Этот Артр еще узнает, кто в доме хозяин! Хоть на время, да будет лучше!

— У меня друг болен артритом.

— Бедняга.

— Чем его лечить?

— Вообще-то Артр чаще всего выходит победителем. Некоторым помогает рыбий жир и природный оптимизм. Я молюсь Пресвятой Деве Марии и доктору МакНаболе, его ножницам, пиле, пластиковым косточкам и клею.

Она подмигнула.

— Главное — двигаться. В этом вся хитрость. С тарые кости до; тжны работать. А то все в тебе захрястнет и уядренится.

И она пошаркала дальше, напевая «Бог танца-».

Стрелки-указатели привели меня в палату 34.

Я заглянул внутрь. Огромная. Несколько десятков кроватей в два ряда, друт против друта. Между ними двигались люди в рамах-ходил- ках разных конструкций. Некоторые лежали в постели, улыбались, вязали, морщились при любо. м движении, даже окликая друг друга с другого конца палаты. Некоторые лежали молча, наедине со своей болью. Кучка врачей и студентов в белых халатах обступила какого-то человека в черном костюме. Он говорил, а они прилежно записывали в тетради. Эта толпа постепенно двигалась от кровати к кровати. Пациенты приветственно кивали. У некоторых кроватей он останавливался и с улыбкой выслушивал жалобы больных.

Пожав напоследок руку сестре, он устремился к двери.

Там-то я и стоял прямо на пути этой процессии.

— Простите, — тихонько произнес я.

Человек в черном даже не взглянул в мою сторону.

— Доктор МакНабола, — окликнул я погромче.

Он остановился. Остановились все врачи и студенты.

— Что помогает от артрита? — спросил я.

Он лукаво улыбнулся.

— Иголка.

И он изобразил, будто делает укол из огромного шприца.

— Глубокие инъекции прямо в сустав.

Он поморщился, словно от болезненного укола. Врачи и студенты захихикали.

— Еще помогает пила, — сказал он.

Он изобразил, будто пилит, и при этом стал охать и корчиться от якобы адской боли.

— Выпиливаем куски и вставляем новые, — пояснил он.

Он вдел невидимую нитку в невидимую иголку и принялся шить воздух.

— Получите! Как новенький! — сказал он.

И он с облегчением вздохнул, словно боль наконец отпустила.

Он склонился ко мне.

— Сами страдаете, молодой человек?

Я покачал головой.

— Мой друг.

Доктор выпрямился.

— Передайте своему другу: пусть приходит. Я пропишу инъекции, распилю, зашью и отправлю домой, как новенького.

Врачи опять захихикали.

В остальном же совет простой. Не терять жизнерадостности. Не сдаваться. А главное, оставаться активным. Можно принимать рыбий жир. И не позволять себе окончательно окостенеть.

Он сцепил руки за спиной.

Еще есть вопросы?

Я покачал головой.

Он оглядел толпу врачей.

— У вас есть советы нашему юному другу? Нет? Тогда пойдемте дальше. — И он размашистыми шагами направился в коридор.

Я так и остался стоять. Было о чем подумать.

— Ты кого-нибудь ищешь? — спросила медсестра.

— Нет.

Она улыбнулась.

— Он очень хороший врач, замечательный, — сказала она. — Но иногда не прочь устроить представление. А другу так и передай: главное — двигаться. И побольше улыбаться. Нельзя сдаваться Артру без боя.

Я побежал к лифту — скорей к малышке в гталат>г.

Мама с папой сидели возле нес, взявшись за руки.

— Привет, заяц, — сказала мама.

Она попыталась улыбнуться, но вышло кривовато. Похоже, она только что плакала.

— Привет, — отозвался я.

— Куда это ты запропастился?

— Китайская кухня до добра не доводит. — Гтапа отчаянно пытался нас рассмешить.

— Дай ему дома рыбий жир.

Она обняла меня крепко-крепко.

— Ты мой самый лучший мальчик на свете, — прошептала она. — Что бы ни случилось, ты всегда будешь моим. И самым лучшим.

Дома папа опять взялся за отделку гости» юй, а я стянул из холодильника бутылку темного пива и припрятал се вместе с фонариком в гараже, у входа. Затем нашел в коридоре свой швейцарский армейский нож, а в шкафчике в ванной — банку с рыбьим жиром. Вытряхнул на ладонь несколько капсул и сунул в карман.

Потом я отпросился у папы в гости к Мине.

— Беги, сынок Обо мне не волнуйся. Я сам справлюсь с грязной работой. А ты беги, наслаждайся жизнью.

Одеяло и книжки по-прежнему валялись под деревом, но самой Мины в саду не было. На дереве тоже. Я пролез через оградку и позвонил в дверь. Вышла Минина мама.

— Простите, а Мина дома?

Волосы у нее были точь-в-точь как у Мины — цвета воронова крыла. Весь передник заляпан глиной и красками.

— Дома. — Она протянула мне руку. — Ты, наверное, Майкл. А я миссис МакКи.

Я пожал ей руку.

— Мина! — позвала она громко. — Как ваша девочка? — спросила она.

— Хорошо. То есть мы уверены, что она поправится.

— Младенцы — создания упрямые. Настоящие борцы. Передай, пожалуйста, родителям, что я все время о них думаю.

— Спасибо, передам.

Откуда-то появилась Мина. На ней тоже был забрызганный красками передник.

— Мы лепим, — сказала она. — Хочешь посмотреть?

Она провела меня на кухню. На столе, в целлофановых пакетиках, лежали большие комки глины. Сам стол был застелен клеенкой, а на ней разбросаны ножи и разные деревянные инструменты. Минина книжка с изображениями птиц была открыта на дрозде. Она показала мне кусок глины, с которым начала работать. И хотя ком еще оставался бесформенным, в нем уже проступали очертания птицы: намек на широкое тело, заостренный клюв, плоский хвост. Она добавила еще глины и мелкими щипками стала придавать форму крыльям.

— Сейчас Мина увлечена птицами, — пояснила миссис МакКи. — Го были всякие плавучие твари, то ползучие, то исключительно ночные. А теперь все, что летает.

Я огляделся. Целая полка была заставлена глиняными игрушками: лисы, рыбы, ящерицы, ежи, мышки. Стояла здесь и сова — с круглой головищей, острым загнутым клювом и огромными звериными когтями.

— Это все ты сделала?

Мина засмеялась.

— Слушай, потрясно! — сказал я.

Она показала мне, как распределять глину, если лепишь птицу в полете, как прописывать перышки острием ножа.

— Потом обожгу, покрою глазурью и подвешу к потолку.

Я тоже взял глину, размял, раскатал ладонями в сосиску. Она холодила руки, и в ней ощущались маленькие твердые камешки. Мина лизнула свой палец, потерла глину и показала мне, как сделать поверхность зеркально гладкой. Я прилежно следовал всем советам. Снова размял свой ком, раскатал, а потом свернул змею обратно, и получилась человеческая голова.

И тут я подумал о малышке. И стал ее лепить: хрупкое тельце, ручки-ножки, головку.

— Правда, чудо? — спросила Мина.

— Чудо, — согласился я.

— Иногда я мечтаю сделать их совсем настоящими, чтобы они прямо выбежали или вылетели из рук А в школе вы лепите?

— Иногда. На моей памяти один раз.

— Мама, ведь Майют может приходить и работать вместе с нами, правда? — сказала Мина.

• Предыдущая
• 9/24
• Следующая