Коля пишет Оле, Оля пишет Коле - Алексин Анатолий Георгиевич - Страница 17

Здравствуй, Оля!

Мне в самом деле кажется, что мы с Тимошкой уже чуть-чуть привязались друг к другу. У нас ведь с ним сейчас очень много общего: он ждет сюрприза от меня (я должен помочь ему отыскать его Олю), а я жду какого-то сюрприза от тебя. Хотя я иногда забываю об этом сюрпризе, просто мне стало самому интересно с Тимошкой.

Сегодня мы пошли на улицу искать будущего обитателя моей деревянной клетки. Мы делаем это уже не в первый раз и никак не можем найти. Тимошка обязательно хочет отыскать больную птичку, чтобы можно было ее лечить, а весной отпустить на волю.

У нас, Оля, уже наступила зима. Мороз хорошо отдохнул и соскучился по своей работе: осень как-то сразу перешла в студеную зиму, без всяких там постепенных переходов. У нас во дворе даже лопнуло одно дерево. И лежит на снегу расколотое пополам, будто у него случился разрыв сердца.

Мы с Тимошкой шли по заснеженной улице, лепили белые холодные комочки и швыряли их перед собой: кто дальше. Дальше все время бросал я. Но Тимошка сказал, что Феликс своей левой рукой может закинуть снежок так далеко, что его и найти не смогут. И еще, оказывается, у Феликса летом камешки скачут по воде столько раз, сколько у меня никогда скакать не будут. Я согласился с Тимошкой…

Но птичку мы так и не нашли.

– Неужели ни одна не обморозилась? – горевал Тимошка.

– Так это же хорошо! – воскликнул я. – Значит, все они живы-здоровы! И пусть наша лечебница подольше пустует. Знаешь, как было бы хорошо, если бы все больницы и поликлиники пустовали!

Но его это, кажется, не очень утешило.

Дорогой Коля!

Помнишь, как ты вначале присылал мне письма в полторы строчки? А сейчас пишешь чаще, чем я. И это вовсе не удивительно. Ведь выполнять задания гораздо труднее, чем давать их, поэтому тебе есть о чем рассказать мне и о чем посоветоваться.

Артамонов сидит со мной рядом и передает тебе привет. Я давно рассказала ему о нашей переписке. И он немного завидует: тоже хочет с кем-нибудь переписываться.

Я часто думаю: почему он так переменился? Просто, наверно, девчонка, которая живет в Заполярье и о которой помнят на Урале, по его мнению, заслуживает уважения. И еще из-за рукавичной мастерской… Так я по крайней мере думаю. Конечно, хотелось бы, чтоб он и тех, о ком на Урале не заботятся, тоже уважал. Я ему как-нибудь скажу об этом.

С нетерпением жду твоих писем. Скоро ты получишь мой заветный сюрприз. Если все доведешь до конца!..

Я, Оля, и правда стал перевыполнять задание нашей лагерной дружины: пишу тебе чаще, чем ты мне. Елена Станиславовна думает, что это я уроки стал так аккуратно готовить, и даже несколько раз поставила меня в пример Нельке: «Видишь, как Коля старается. Ему, может быть, учеба и нелегко дается, а он старается…» И откуда она взяла, что мне учеба трудно дается?

Но, по правде сказать, я из-за этих писем иногда не успеваю приготовить уроки. Когда сажусь за письмо, то всегда думаю, что напишу коротко, а потом хочется рассказать тебе и про то, и про это, и мысли всякие высказать. Вот и получаются длинные письма. Нелька однажды спросила меня:

– По какому это предмету ты так много пишешь?

– По литературе, – ответил я ей. – Домашнее сочинение!

– И что ж, вам так часто задают эти сочинения?..

– Да, так часто. Вот перейдешь из своего пятого класса в шестой, тогда узнаешь! В шестом классе нужно не просто арифметические задачки решать или что-нибудь там зубрить, а нужно уже самостоятельно мыслить, сочинять!..

Сейчас пишу тебе на уроке: не терпится сообщить одну новость. Вчера я поссорился с Нелькой…

Из-за твоих писем. Я раньше всегда успевал вынимать их из ящика утром, до школы, вместе с газетами. А вчера я проспал, и Нелька сама полезла в почтовый ящик. Она мне целый день не отдавала твое письмо, а отдала только вечером, когда отца и Елены Станиславовны не было дома. Я спрашиваю у Нельки:

– Ты почему его целый день с собой таскала? А она мне в ответ:

– Думала, что тебе неудобно будет при взрослых.

И такую при этом физиономию скорчила, что я не выдержал и спросил у нее:

– Ты что себе вообразила, а?

– Да так, – отвечает, – ничего особенного! Просто понимаю теперь, почему ты стал таким нервным…

Села на свой круглый, вертящийся стул и стала потихоньку наигрывать арию герцога – «Сердце красавицы…».

Я подошел и захлопнул крышку пианино. Сказал, что если мои птицы мешали ей играть, то она мешает мне делать уроки.

– Опять будешь домашнее сочинение писать? – спросила Нелька.

Я ей не стал объяснять, что нам с тобой поручили переписываться возле того старого дуба. Но и писать тебе письмо я тоже уже не мог, а начал нарочно громко учить английский язык…

Прощай, меня вызывают к доске. Не поминай лихом!

Вчера у Тимошки, мне кажется, сильно болела голова. Он ничего не сказал мне об этом. Очень терпеливый… Но я, как только пришел к нему, сразу заметил, что он бледный и грустный. А на столе лежало мокрое полотенце: наверно, он им голову обвязывал.

Ты писала, что ему надо побольше гулять. И я сказал:

– Пойдем еще разок поищем птицу!..

И мы пошли. Но как-то так получилось, что мы птицу почти и не искали, а разглядывали город, который носит придуманное тобой, Оля, имя: Крылатый!..

Мы разглядывали улицы, которых еще недавно не было, и новые высокие дома, которых не было и подавно, и корпуса нашего алюминиевого завода. А один корпус еще только начинает строиться. Он стоит как какой-нибудь металлический скелет и понемножку обрастает кирпичами…

Когда я смотрю, как растут дома или корпуса заводов, я всегда думаю о людях, которые умеют эти здания строить. Я не знаю, как это у них так здорово получается, и они поэтому кажутся мне волшебниками. А когда я говорю об этом кому-нибудь, то в ответ часто смеются: «Подумаешь! Самая обыкновенная работа… Вот корабли запускать в космос-это другое дело!» Но я не согласен. И новые города тоже, мне кажется, строят волшебники. Только они очень скромные, простые и сами не знают, что они волшебники.

Может быть, мне все это кажется потому, что я сам еще ничего не умею – ни строить домов, ни запускать кораблей. Может быть…

Но когда буду уметь, я все равно буду так думать. Я уверен!

Ты сейчас улыбаешься и думаешь: «Размечтался! Тоже еще философ!» Да?..

Я и правда, Оля, часто мечтаю. Вот вчера мы с Тимошкой увидели, как везли в огромном «МАЗе» алюминиевые чушки – серебристые, переливающиеся на солнце. И на каждой было написано: «Крылатый». Я сразу подумал, что ты очень здорово подобрала это название: ведь серебристые чушки скоро взлетят в воздух, потому что из алюминия делают разные воздушные корабли. Слово «Крылатый» уже не будет видно, оно расплавится, но оно не пропадет: оно будет где-то там, внутри самолетов и кораблей…

– А знаешь, как много понастроили таких же вот новых городов, как наш! – сказал я Тимошке. – И как интересно было бы переписываться с кем-нибудь из другого нового города! Который, например, где-нибудь в Заполярье…

– И давай переписываться! – подхватил Тимошка.

– Ну, для этого нужно, чтобы там жил какой-нибудь близкий нам человек.

– А некоторые и с незнакомыми переписываются. Я читал в «Пионерке»!

– Но это совсем не то… Не так интересно. А вот если бы далеко-далеко в Заполярье жил какой-нибудь наш с тобой друг! Или подруга…

Я уже не первый раз объяснял Тимошке, как это великолепно иметь друзей в Заполярье и переписываться с ними.

А ты, Оля, заметила, что на Зеленой улице, где Тимошка живет, нет никакой зелени и ни одного деревца? Другая улица называется Театральной, а театра на ней нету. Я думаю, это потому, что им такие люди придумывали имена, которые уже видят наши улицы красивыми и зелеными. И театр видят, и стадион, и Дворец культуры…

По радио, в передаче для родителей, говорили, что все дети Тимошкиного возраста – это обязательно «маленькие почемучки» и что они очень любят задавать разные вопросы. Но Тимошка никаких вопросов о нашем городе не задавал. Мы просто ходили и молчали. А иногда разговаривали о нашем городе.

И о тебе, Оля, тоже…

Я сказал Тимошке, что, может быть, через много-много лет на том месте, где сейчас еще стоят деревянные бараки строителей, будет широкая улица, вся в деревьях, может быть, даже в соснах. Ведь растет же вокруг нас сосновый бор! И этой улице, может быть, дадут твое имя. За то, что ты придумала название нашему городу.

И будет написано: «Улица Оли Воронец». На длинной белой табличке…

Когда я сказал об этом Тимошке, то он со мной вполне согласился, и по его голосу я почувствовал, что он даже не стал бы ждать, а прямо сегодня, не задумываясь, присвоил какой-нибудь улице твое имя.

– А где же твоя «Операция МИО»? – спросил вдруг Тимошка. – Ты ведь обещал найти Олю!.. Помнишь?

В этот миг мне в голову пришел гениальный план!

Я схватил Тимошку за руку, закатил глаза и воскликнул:

– Погоди, Тимофей! Погоди!.. Ни слова!.. Пришла пора начать нашу операцию. Я чувствую на расстоянии, что тебя ждет встреча с Олиным посланцем. Или с «посланкой»! Потому что это женщина. Или, точнее сказать, девчонка!..

– Какая девчонка?

– Не знаю. Но видишь, я начинаю искать Олю как бы… через тебя: ведь эта «посланка» хочет с тобой встретиться!

– А где она? – всполошился Тимошка.

– Пока еще не знаю. Но через несколько дней я напрягусь и отгадаю это на расстоянии.

Так я сказал Тимошке, потому что мне нужно время, чтобы выполнить свой замечательный план. То есть он будет замечательным, если из него что-нибудь выйдет.