Одноклассница.ru - Тронина Татьяна Михайловна - Страница 38
- Предыдущая
- 38/58
- Следующая
Следующую часть пути Клим рассказывал Веронике о своей работе – как и из чего делает украшения, для кого и зачем…
Вероника сделала очередной вывод – если бы Клим перебрался в Москву, его скоро заметили бы (во всяком случае, быстрее, чем сейчас, когда он безвылазно сидит в своей глухомани), и, возможно, Клима, как талантливого мастера, прибрал бы к рукам какой-нибудь известный ювелирный дом, чье название тешит слух светских львиц всего мира. А в том, что Клим – мастер, творец, Вероника не сомневалась – своими глазами видела, какие чудесные вещи он мог делать своими руками. Роскошные, эпатажные, лирические, фантастические – какие угодно!
Но она не стала ему ничего советовать, ничего предлагать. Пусть сам разбирается. Он свободен…
Наконец к середине следующего дня, после нескольких остановок в пути, они въехали в Москву.
– Ого… давненько я тут не был! – усмехнулся Клим.
– Сколько?
– Двадцать лет… Только по телевизору Москву и видел.
– Ты волнуешься?
– Да… – ответил он не сразу.
Немецкая слобода.
Клим специально сделал крюк, медленно обогнул Переведеновское кладбище. Было жарко, светило солнце. Проехала поливалка – от почерневшего асфальта стал подниматься легкий пар… Звеня, промчались по рельсам трамваи. Старые дома, чистенький фасад военного госпиталя с часовым в стеклянной будке. Липы в цвету.
– Узнаешь?
– Как будто вчера здесь был, – серьезно ответил Клим. И добавил: – Это опять твоя заслуга, между прочим…
– Какая заслуга?
– Ты вернула мне этот город.
– О, он тысячу раз еще успеет тебе надоесть, этот город! – засмеялась Вероника.
– Двадцать лет… Боже мой, двадцать лет прошло!
– Как будто и не было их.
– Не было… – эхом отозвался Клим.
Они подъехали к дому, в котором жил когда-то Клим. Тихий двор. Блочная многоэтажка семидесятых годов постройки.
Машина остановилась на асфальтовом пятачке возле подъезда, Клим вышел первым и подал руку Веронике.
В это время хлопнула входная дверь, по ступенькам спустилась пожилая пара – прошли мимо, скользнув равнодушными глазами по Климу.
– Я их помню… – взволнованно пробормотал Клим, когда пара скрылась за углом дома. – Живут этажом выше. Не узнали меня.
– Ты бы хотел, чтобы тебя узнали? – спросила Вероника.
– Да. Я хочу вернуть себе свое имя.
– Мне кажется, это можно сделать через суд. Волокиты, правда… Но оно того стоит.
– Через суд?
– Нет, не в смысле, что с кем-то судиться придется, а… Просто такова практика. Свидетелей вызвать и все такое. Надо же доказать государству, что Клим Иноземцев – жив!
Они говорили о пустяках, упорно избегая главного.
Маргарита Сергеевна.
Что с ней будет? Как она отнесется к возвращению сына – спустя двадцать-то лет? Безусловно, с радостью, но выдержит ли она эту радость…
– Клим… Клим, идем! – Вероника потянула Клима за собой.
Они беспрепятственно вошли в подъезд – домофон был сломан.
– Лифт другой… Поменяли. И двери у соседей другие… Ника, иди первой. Подготовь ее, пожалуйста.
– Да, конечно.
Они вошли в лифт, поднялись на нужный этаж.
Здесь Клим свернул за угол, на лестницу, сел на ступеньки:
– Я здесь подожду.
Вероника сейчас не видела его лица, но чувствовала – Клим едва сдерживает мучительное волнение.
Она нажала кнопку звонка.
– Иду-иду… – бодро раздалось в глубине квартиры – и через пару секунд дверь распахнулась.
– Верочка! – ликующе воскликнула Маргарита Сергеевна. – Как вовремя… Я только что оладушки испекла! – Она пропустила Веронику внутрь.
– Как вы себя чувствуете, Маргарита Сергеевна?
– Я? Ничего… Вот давеча перед грозой давление скакало немного, а сейчас все в порядке. Верочка, я вам звонила! Только номер ваш не отвечал… Дескать, абонент недоступен!
– А-а… да. Телефон разрядился.
– Только я вас тогда не поняла… Почему вы спрашивали про Карелию? Вы думаете, Клим… там?
– Да, не исключено, – кивнула Вероника. – Вполне возможно, что Клим живет там.
Она старалась говорить спокойно и рассудительно. Они прошли в кухню.
– Боже мой, боже мой… – Маргарита Сергеевна опустилась на стул, принялась обмахиваться полотенцем.
На столе – плошка с дымящимися, горячими оладьями.
– М-м, как вкусно пахнет! Маргарита Сергеевна, у вас варенье есть?
– Да! – Маргарита Сергеевна заставила себя встряхнуться – вскочила, принялась ставить на стол всевозможные банки-склянки. – Но это с прошлого года, я в этом еще не варила… Ягод мало… Позже, может быть, из смородины… Верочка! Так вы думаете, Клим… – Она опять оцепенела.
– Я думаю, что с Климом все в порядке. – Вероника взяла инициативу на себя, принялась разливать чай. Поставила на стол третью чашку.
– А это… для кого? – замирающим голосом прошептала Маргарита Сергеевна и уставилась на чашку – словно привидение увидела.
– Для одного человека. Скоро придет. Кажется, он видел Клима.
– Видел Клима?
– Да.
– Давно?
– Не очень. Только вы мне обещайте, Маргарита Сергеевна, что будете спокойны.
– О… обещаю, – точно сомнамбула, продолжая глядеть на чашку, ответила Маргарита Сергеевна.
– Клим не хотел бы, чтобы вы волновались, – жестко напомнила Вероника.
– Я постараюсь… – тоном примерной девочки обещала Маргарита Сергеевна.
– Тогда я позову этого человека.
– Да-да…
Вероника вышла в коридор, распахнула входную дверь:
– Иди!
Клим вошел – бледный, спокойный. Огляделся:
– Где она?
– Там, на кухне. Я сказала, что сейчас придет человек, который видел Клима.
– Потолки какие низкие… – сдавленным голосом пробормотал Клим.
Шагнул на кухню.
Маргарита Сергеевна сидела на стуле. Она встала, потом снова села.
Просто изумительно, но она сразу узнала сына.
– Клим…
– Мама! – Через мгновение он уже был у ее ног, обнимал.
– Мальчик мой, мальчик… – Маргарита Сергеевна провела по его волосам дрожащей рукой. – Оброс-то как! А Верочка говорит – человек какой-то должен прийти… А это ты!
– Мама… Мамочка, прости! – глухо пробормотал Клим, уткнувшись лицом ей в колени.
– Господи, да за что?! Счастье-то какое!
Вероника не могла смотреть на эту сцену. Она ушла в комнату – ком стоял в горле.
Двадцать лет бедная Маргарита Сергеевна ждала сына… Стоит ли заводить детей, чтобы потом вот так переживать из-за них? Не лучше ли жить в отрешенном покое, не зная страданий и мук?..
Но чем этот покой отличается от смерти? – возразила себе Вероника.
Пока страдаешь и радуешься – живешь.
Только Черный Канцлер не страдает. Потому что Канцлер – мертвый.
Она, Вероника, знает это – сама спускалась в подземелье, сама его видела.
Она вырвала Клима из лап Черного Канцлера – ради Клима и ради себя самой. Чтобы самой – жить. Жить, а не плавать законсервированным огурцом в уксусе.
– Ника! Ты где? – в комнату влетел Клим. – Ну что же ты ушла… – Он схватил ее за руку, потащил за собой. – Мы без тебя не можем!
Маргарита Сергеевна все так же сидела на стуле. Ошеломленная. Потрясенная. Счастливая и испуганная одновременно. Подняла круглые глаза на Веронику:
– Верочка…
Вероника обняла ее.
– Верочка, спасибо.
Тут уж Вероника не выдержала и принялась рыдать в голос. А что? Клим Иноземцев – это всегда слезы. Слезы радости…
Они обнимались втроем и плакали.
– Это ведь ты… Ты! Спасибо! – чуть успокоившись, в блаженном восторге повторила Маргарита Сергеевна и поцеловала Веронику в лоб.
– Это она, Ника! – засмеялся Клим и тоже поцеловал Веронику. – Она меня нашла… Мама, прости, прости, прости… Я не должен был сбегать тогда из дома. Но я чувствовал себя преступником. Я не хотел, чтобы ты знала, что твой сын – преступник…
Маргарита Сергеевна словно не слышала его.
– А что у тебя с личиком? – Она дрожащей рукой коснулась лица сына. – Шрамики какие-то… Откуда?
– Мама, я служил.
- Предыдущая
- 38/58
- Следующая
