Домашний совет - Алексин Анатолий Георгиевич - Страница 7
- Предыдущая
- 7/11
- Следующая
Савва Георгиевич сказал, что без таких людей, как мама и отец, члены-корреспонденты ничего ровным счетом не стоят. Он не первый раз высказывал эту идею.
И всегда мне казалось, что он имел в виду одну только маму, а отца приплюсовывал для приличия.
– Можно позвонить по телефону? – коснувшись губами моего уха, спросила Ирина.
– Телефон на кухне. Я провожу тебя.
– Вы куда? – бдительно осведомилась мама.
– Позвонить, – сказал я.
На кухне я забыл, зачем мы пришли.
– Ирина…
– Что? – спросила она.
Я, содрогаясь от нерешительности, положил руку ей на плечо. И в ту же минуту ощутил боль в ноге. Она была неожиданной и колкой.
Я вскрикнул, обернулся… Лучший друг человека приготовился схватить меня за ногу еще раз.
Ирина отреагировала с мгновенностью опытного шофера, увидевшего опасность: она присела и шлепнула пуделя.
– Не вмешивайся в чужие дела! – Сидя на корточках, она подняла на меня свои изумрудные глаза: – Охраняет от посягательств.
В дверях раздался голос моего близнеца:
– Уединились?
– Не совсем, – ответила Ирина. – С нами – Лучший друг человека.
В старости нелегко отрекаться от своего возраста и постоянно быть «в форме». Эта чужая форма, как чужая одежда, неудобна, где-то стискивает и жмет. А Марию Кондратьевну, я чувствовал, она могла задушигь. Нашей классной руководительнице хотелось под тяжестью лет пригнуться, а она выпрямлялась. Ей хотелось постоять, передохнуть на плошадке между этажами, а она преодолевала школьную лестницу одним махом. Преодолевала себя… Чтобы директор не думал, что ей пора расстаться и с этой лестницей, И с этими коридорами, и со всеми нами. Однажды на уроке ей стало плохо:
– Я посижу.
Мы повскакали с мест: «Надо вызвать врача! „Неотложку!..“
– Посидите и вы, – сказала она.
Ей приходилось болеть тайно, конспиративно. «Но ведь так, конспиративно… можно и умереть, – подумал я. – Чтобы директор не догадался!» Своим ворчанием на педсоветах он вынуждал ее расходовать в неразумно короткие сроки те силы, которые можно было растянуть на годы при медленном, осторожном использовании.
– О возрасте не надо помнить, но и не следует забывать, – со вздохом констатировал у нас дома Савва Георгиевич, стараясь доискаться до причин того, почему его жена умерла в лифте, стоя, с сумками в обеих руках.
К переменке Мария Кондратьевна пришла в себя. Она с опасной стремительностью поднялась и рискованно твердым шагом направилась в учительскую.
– На пенсию ей пора, – сказал Владик. Он мог бы со временем заменить директора нашей школы.
– Ты поможешь мне? – спросила Мария Кондратьевна, когда мы с Ириной и Владиком были в десятом классе.
– Вам? Конечно… А в чем?
– Предстоит городская олимпиада начинающих физиков. Я хочу, чтобы ты представлял нашу школу.
– Всю школу… я один?
– Наука и искусство иногда выигрывают, если их представляет кто-то один. Но талантливый!
– А вы считаете?..
– Считаю, Санечка, – перебила она. – Я давно уже это считаю. Но обратимся к глобальным примерам: с большой высоты все вокруг как-то виднее. Хочешь понять малое, примерь на великое! Ты не слышал об этой истине?
– Пока нет.
– Так услышишь! Королев мог представлять всю космонавтику, Менделеев – химию, Шаляпин – русскую оперную школу… А ты будешь представлять нашу школу номер семнадцать.
– Я думаю, Ирина лучше се представит.
– Опять не веришь в себя? Подмял тебя близнец. Ох как подмял!
Она просила, чтобы я помог ей. Но одновременно сама хотела помочь мне… выбраться из-под насевшего на меня близнеца.
– Если ты победишь на этой олимпиаде или займешь там какое-нибудь место… желательно, разумеется, не последнее, можно будет сказать: ученик спас учителя! Или «поддержал». Так будет мягче.
– Когда это?
– В понедельник, но не ближайший, а следующий за ним… В Доме культуры инженера и техника. У тебя есть еще две недели. На самоусовершенствование!
Первую неделю я потратил не на самоусовершенствование, а на «самокопание». Так Ирина называла мои заботы о том, чтобы Владик не отстал от меня и чтобы я его в чем-нибудь не превзошел.
– В любом автомобиле ограничитель скорости действует лишь определенное время. А ты напялил хомут навсегда? – спросила Ирина.
Она также нарекла Владика «шлагбаумом». И предупредила, что шлагбаум не так уж безвреден: из-за него можно не только задержаться в пути. Но и вообще опоздать к намеченной цели.
– Что если мы с Владиком пойдем на олимпиаду вдвоем? – все же спросил я.
– Он окажется там последним, а ты, чтобы не опередить его, захочешь быть еще «последней» последнего. И этим поможешь Марии Кондратьевне?
– А если я вообще не решу задачки?
– Решишь! Хотя родственничек, как моль, насквозь проел твою волю.
– Здесь уж он будет не виноват. Пойди лучше ты.
– Меня не просили. Если Мария Кондратьевна обратилась… ты обязан защитить ее от начальника нашей школы.
– От директора?
– Нет, он начальник: командует, учит. В сыновья ей годится, а учит! Что такое для Марии Кондратъевны пенсия? Конец жизни! Он этого не понимает. Так ты хотя бы пойми.
– Но ведь задачки, наверно, трудные будут. Я могу не решить.
– Один умный человек говорил, я слышала: «Судите о людях не по результатам, а по действиям, ибо результаты не всегда от нас зависят!» Но действовать надо так, будто зависят. Ты согласен?
– Владик обидится.
– Слушай, «молодец»… Так тебя звали в детском саду? Стань наконец молодцом. Очень прошу: измени ударение!
– Постараюсь.
– Я пойду с тобой, чтобы вдохновлять своим присутствием. Я могу вдохновлять?
Ирина удлинила свои глаза, сузив их и как бы прицеливаясь. Но она давно уж попала в цель. Если, конечно, я мог быть целью.
В тот же день я начал готовиться к олимпиаде.
Владик с подозрением приглядывался ко мне:
– Чего это ты там зубришь?
Так как молодцом я стать еще не успел, у меня не хватило духу сознаться, что я выдвинут Марией Кондратьевной на столь ответственное соревнование.
Во время контрольных работ Владик обращался ко мне за помощью. Но получалось так, что я же в ответ должен был испытывать к нему благодарность.
– Что ты думаешь по этому поводу? – шептал он, не поворачиваясь ко мне и не отрываясь от своей тетрадки.
Я понимал, о чем идет речь. И, не успев еще справиться со своей задачей, решал за него. Владик переписывал и покровительственным шепотом поощрял меня:
– Соображаешь!
Потом, как и в момент рождения, я уступал ему очередь и отправлялся к учительскому столу не ранее, чем две минуты спустя после своего близнеца.
Владику было выгодно, чтобы колодец, в который он как бы невзначай опускал недра, пополнялся свежей водой. Видя, что я решаю задачки, которые нам в классе не задавали, он будто похлопал меня по плечу.
– Давай, давай… Скоро в университет поступать!
И удовлетворенно поправил очки в иезуитски тонкой металлической оправе. Если бы от имени братьев Томилкиных мог учиться один из нас, он бы с удовольствием уступил мне эту возможность. А на себя бы взвалил обязанность получать дипломы и аттестаты.
Когда до олимпиады оставалась неделя, Мария Кондратьевна попросила меня задержаться в классе после уроков.
– У тебя есть ко мне какие-нибудь вопросы?
– Есть… Почему вы, устраивая перекличку, не заглядываете в классный журнал? Это меня всегда поражало.
– Больше у тебя нет вопросов, касающихся физики? Отвечу на этот… Я тренирую память. Кое-кто считает, что она стала ветхой.
Мария Кондратьсвна не назвала «начальника школы».
– Вы перечисляете все наши имена и фамилии в алфавитном порядке. На память. Услышал бы…
– Зачем ему слышать? – перебила она. – Я для себя повторяю. Ты к олимпиаде готовишься?
– Может, все же послать кого-то другого?
– Сядь, – попросила она.
Мы оба сели за парту, которой обычно «управлял» Владик.
- Предыдущая
- 7/11
- Следующая
