Топор с посеребренной рукоятью - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 24
- Предыдущая
- 24/60
- Следующая
— Да, я вижу, ваш ум в смятении: обладая ничтожной крупицей жалкой земной науки, вы не в состоянии ответить на вопросы, которые возникают из-за меня. Как это я живу здесь без кислорода? Но я ведь живу не здесь, а в огромном мире людей под солнцем. Сюда же я прихожу, когда меня призовут, — вы, например. Но я не дышу воздухом, я дышу эфиром. А эфира здесь столько, сколько и на вершине любой горы. Даже некоторые люди могут жить без воздуха. В каталепсии человек месяцами лежит не дыша. Я в чем-то похож на него, но, как видите, остаюсь в сознании и не теряю активности.
— Еще вас беспокоит, каким образом вы меня слышите. Но разве вы забыли суть беспроволочной передачи сигналов, которые переходят из эфира в воздух? Так и я могу превращать свои слова в колебания воздуха в ваших несуразных колпаках.
— Вас поражает то, как я владею английским? Надеюсь, он не так уж плох, ха-ха-ха... Я ведь пожил какое-то время на земле, господа, и это было трудное, очень трудное время. Сколько именно?
— Сейчас идет одиннадцатое или двенадцатое тысячелетие. Скорей, двенадцатое. Как видите, у меня было достаточно времени, чтобы выучить все существующие языки. Английским я владею не хуже, чем прочими.
— Надеюсь, я разрешил некоторые ваши сомнения? Хорошо. Теперь я хочу поговорить с вами серьезно.
Я — Ваал-Сепа. Я Темноликий Властелин. Я тот, кто столь глубоко проник в тайны природы, что победил саму смерть. Я не смогу умереть, даже если б и захотел. Чтобы я умер, должна появиться воля сильнее моей. О, смертные, никогда не молитесь об избавлении от смерти! Может быть, она и кажется вам ужасной, но вечная жизнь неизмеримо страшней. Все жить и жить, и снова жить, пока неисчислимые поколенья людей проходят мимо, ха-ха-ха... Сидеть на обочине истории и видеть, как жизнь идет, неизменно идет вперед, оставляя тебя позади. Разве удивительно, что в моем сердце лишь тьма и горечь, ха-ха-ха... и что я проклинаю тупоумное человеческое стадо? Я врежу им, когда могу. Почему бы и нет?
Вы хотите знать, как я могу им вредить? У меня есть власть, и немалая. Я могу управлять умами людей. Я повелитель толпы. Где замышляли и замышляют зло, там всегда был я. Я был с гуннами, когда они повергли в руины половину Европы. Я был с сарацинами, когда во имя религии они убивали «гяуров». Я вдохновил и провел Варфоломеевскую ночь. Благодаря мне велась торговля рабами. Это по моему наущению сожгли десять тысяч старух, которых дураки называли ведьмами. Я был тем высоким темным человеком, который вел толпу в Париже, когда улицы утопали в крови, ха-ха-ха... Такие радости редки, но в России в последнее время бывало и похлеще. Я как раз оттуда. Я уже почти забыл про здешнюю колонию подводных крыс. Они зарылись в грязь и сохранили жалкие крохи от искусств и легенд той великой страны, что не расцветет уже никогда. Вы напомнили мне о них, потому что этот старый дом связан со мной волнами эфира, о каких ваша наука не имеет понятия. Да, я тот человек, который построил этот Дворец и любил в нем жить. Я узнал, что сюда проникли посторонние, взглянул — и вот я здесь, надо сказать, впервые за тысячи лет, и я вспомнил об атлантах. Они здесь что-то больно зажились. Им пора уходить. Их родоначальником был человек, который посмел противостоять мне. При жизни он построил убежище от катастрофы, поглотившей всех, кроме его последователей и меня. Их спасла его мудрость, а меня — моя сила. Но теперь я раздавлю тех, кого он спас, и на этом повесть будет завершена.
Он сунул руку за пазуху и извлек какой-то свиток.
— Отдадите вождю водяных крыс, — сказал он. — Мне жаль, что вам, джентльмены, придется разделить их судьбу, но поскольку именно вы повинны в их несчастье, то это вполне справедливо.
Советую рассмотреть рисунки и барельефы, они помогут вам понять, как вознеслась Атлантида за время моего правления. Здесь вы найдете кое-какие свидетельства о характере и нравах людей, пока они находились под моим владычеством. Жизнь была чрезвычайно разнообразна, многоцветна, многостороння... В нынешнее серое время это назвали бы «бесстыдной оргией», ха-ха-ха... Что ж, называйте, как хотите. Я принес эти радости в мир, я наслаждался сполна и ни о чем не жалею. И если б пришлось начать сначала, я бы все повторил и сделал бы больше... Но как, однако, тягостен дар вечной жизни! Варда, которого я проклинаю и которого следовало убить прежде, чем он смог мне противостоять и восстановить против меня людей, Варда оказался в данном отношении мудрее меня. Он иногда посещает землю, но как дух, а не как человек.
— Теперь я покину вас. Вы пришли сюда из любопытства, друзья мои. Надеюсь, я его удовлетворил, ха-ха-ха...
Засим он исчез. Да, да, исчез, растаял прямо у нас на глазах. Он чуть отступил от колонны, к которой прислонялся, и его великолепная фигура утратила четкость очертаний, глаза погасли. Через мгновение он превратился в темное клубящееся облачко, которое поплыло вверх в застойной воде ужасного зала.
Мы не стали задерживаться в том жутком месте: оставаться было небезопасно. Снимая с плеча Билла Сканлэна ядовитого пурпурного слизня, я обжег себе руку ядом. Когда мы шли к выходу, я вновь содрогнулся при виде бесстыдных барельефов, созданных самим дьяволом. Затем мы почти побежали по темному коридору, проклиная свою глупость, из-за которой сюда забрались. Мы испытали огромное облегчение, когда наконец выбрались на фосфоресцирующую равнину, и снова увидели вокруг себя чистую прозрачную воду. Через час мы были дома и, сняв шлемы, устроили у себя в комнате совет. Мы с профессором были слишком потрясены, чтобы облечь свои мысли и чувства в слова. Но неукротимому жизнелюбию Сканлэна было все нипочем.
—Ну и ну! — воскликнул он. — Влипли же мы в историю! Этот парень небось прямо из ада заявился. Со своими картинками и статуями он кого угодно за пояс заткнет. Надо решить, как нам быть.
Доктор Маракот глубоко задумался. Затем, позвонив в колокольчик, он вызвал приставленного к нам человека в желтом и сказал:
—Манд!
Когда явился наш друг, Маракот вручил ему роковое письмо. Меня восхитило самообладание Манда: своим любопытством, которому нет оправдания, мы, спасенные им незнакомцы, поставили под угрозу не только его жизнь, но и жизнь всего его народа; он смертельно побледнел, читая письмо, но в грустных карих глазах его не было упрека. Он только печально покачал головой.
—Ваал-Сепа! Ваал-Сепа! — воскликнул он и судорожно закрыл лицо руками, как бы заслоняясь от жуткого видения. В конце концов, охваченный невыразимым горем он в отчаянии заметался по комнате. Когда он ушел, чтобы огласить роковое послание остальным атлантам, мы услышали звон огромного колокола, созывавшего всех в Центральный зал.
Так мы идем? — спросил я. Доктор Маракот лишь пожал плечами.
Зачем? Демоническая власть сильнее нас.
—Вы правы! — сказал Сканлэн. — Кролики бессильны перед удавом. Однако, разрази меня гром, если мы не должны помочь им! Ведь что получается: мы с вами вызвали дьявола, заварили всю эту кашу, а расхлебывать, что же, придется им?!
- Что же вы предлагаете? — нетерпеливо спросил я, так как понимал, что за напускным легкомыслием Сканлэна скрываются сила и практичность современного человека, привыкшего все делать своими руками.
—У меня нет идей, хоть обыщите, — отвечал он. — Но думаю, этот парень не такой уж неуязвимый, как ему кажется. Глядишь, он чуток и поизносился от времени, ведь если верить ему на слово, лет старикашке немерено.
—Может, просто напасть на него?
—Нет, это ничего не даст, — сказал доктор. Сканлэн подошел к своему ящику, и когда он
повернулся к нам, в руке у него оказался большой шестизарядный револьвер.
—Ну, как насчет этого? — спросил он. — Подобрал его на месте катастрофы. Думал, пригодится. У меня к нему и дюжина патронов имеется. А что, если проделать столько же дырок в старой мумии? Глядишь, часть магии и улетучится... О Боже! Что это... что со мной?
Револьвер выпал у него из руки и ударился об пол, а сам Сканлэн, извиваясь от страшной боли, обхватил запястье. Правую руку ему свела страшная судорога, и когда мы попытались помочь, то почувствовали, что мышцы у него вздулись и стали как древесные корни. От мучительной боли по лицу бедняги катился пот. Наконец, совершенно обессиленный и покорный, он повалился на кровать.
- Предыдущая
- 24/60
- Следующая
