Мама на выданье - Даррелл Джеральд - Страница 31
- Предыдущая
- 31/42
- Следующая
Элегантно встав из-за стола, она поклонилась крупье; он ответил бесстрастным поклоном. Когда она медленно направилась к выходу, я последовал за ней. В просторном холле с мраморными колоннами она вдруг качнулась и оперлась рукой на ближайшую колонну. К счастью, я был совсем рядом и живо подхватил ее под другую руку, такую мягкую и дряблую, что я ощутил тонкую и хрупкую, точно грифель, кость. Еще я уловил какой-то странный запах — не духи, но тем не менее что-то знакомое...
— Спасибо,— пробормотала она.— Вы так добры. Кажется, я обо что-то споткнулась, надо же.
— Посидите немного,— сказал я, ведя ее к резной кушетке.
Она с трудом добрела и упала на кушетку, точно небрежно брошенная кукла. Закрыв глаза, откинулась назад, и на фоне молочно-белых морщин тени на веках, румяна и губная помада светились, как неоновая реклама. Монокль выпал из глаза на судорожно вздымающуюся грудь. Я пощупал ее пульс — слабый, но ровный. Остановил проходившего мимо официанта:
— Бренди для мадам, поскорей!
Официант поглядел на развалину в малиновом наряде, прибавил шагу и возвратился с похвальной быстротой, неся бокал с доброй порцией бренди.
— Глотните,— сказал я, садясь рядом со старой леди.— Вам сразу станет легче.
Она открыла глаза, нащупала монокль и с третьей попытки вставила его в глаз. Посмотрела на бокал с бренди, потом на меня.
— Молодой человек,— произнесла она, негодующе приосанившись,— я никогда не пью.
Я снова уловил в ее дыхании странный запах и на этот раз понял — денатурат. Старая леди была не только игроком, но и пьяницей.
— Обычно, мадам, я не посмел бы предложить вам крепкий напиток,— мягко произнес я,— но мне показалось, что вам дурно, должно быть, жара виновата, и я подумал, глоток бренди поможет, если принять его как лекарство.
Она воззрилась на меня через монокль, из-за которого один глаз казался больше другого, потом перевела взгляд на бокал:
— Если как лекарство — это другое дело. Мой папа всегда говорил, что глоточек бренди лучше всех врачей с Харли-стрит.
— Согласен,— горячо отозвался я.
Взяв у меня бокал, она жадно опустошила его, прокашлялась, извлекла откуда-то кружевной платочек и вытерла рот.
— Согревает...— Она закрыла глаза и откинулась на спину кушетки.— Хорошо согревает. Папочка был прав.
Я помолчал, ожидая, когда бренди подействует как следует. Наконец она открыла глаза.
— Молодой человек,— не очень внятно заговорила старая леди.— Вы были совершенно правы. Я чувствую себя несравненно лучше.
— Еще бокал?
— Даже не знаю,— осторожно молвила она.— Разве что самую малость.
Я подозвал жестом официанта, и он принес еще один бокал, чье содержимое исчезло с такой же волшебной быстротой.
— Мадам,— сказал я,— поскольку вам как будто нездоровится, может быть, вы разрешите мне проводить вас до дома?
Мне страшно хотелось узнать, где эти святые мощи пребывают в дневные часы. Она уставилась на меня:
— Мы знакомы?
— Увы, нет.
— Тогда ваше предложение неприлично. Просто неприлично.
— А если я представлюсь вам?— Что я и не замедлил сделать.
Она величественно наклонила голову и протянула мне хрупкую руку.
— Сюзанна Бут-Уичерли,— сообщила леди таким тоном, будто она была сама Клеопатра.
— Весьма польщен,— отозвался я и поцеловал ее руку.
— Что ж, вам не откажешь в воспитанности,— неохотно признала она.— Ладно, проводите меня, если это вас не затруднит.
Помочь мисс Бут-Уичерли спуститься из холла по длинной лестнице было далеко не просто, ибо два бренди хорошо подействовали, и если они несколько связали ее ноги, то развязали язык, и чуть ли не на каждом шагу она останавливалась, чтобы поделиться своими воспоминаниями. Сделав три шага вниз по лестнице, мисс Бут-Уичерли вспомнила, как папочка впервые привез ее в Монте-Карло, когда мамочка умерла в 1904 году, и принялась во всех подробностях описывать окружавшее их общество. Женщины в дивных платьях, точно стаи пестрых попугаев, сверкающие драгоценностями так, что пират ослеп бы, глядя на них; красавцы мужчины, восхитительные женщины, таких теперь не увидишь. Когда она была молода, все были чудо как хороши. Сойдя с лестницы, она вспомнила какого-то молодого красавца, покорившего ее сердце, который проиграл все свои деньги и застрелился, выйдя из зала. Напрасно застрелился, ведь ее папочка одолжил бы ему денег, и сколько хлопот причинил слугам, которым пришлось отмывать полы. Папочка говорил, что к людям из низших слоев общества всегда следует относиться с тактом и не загружать слуг излишней работой. Перед самым выходом она вспомнила, как в 1906 году в Монте приезжал король Эдуард и ее представили ему, он вел себя как истинный джентльмен. Поток воспоминаний продолжал литься на крыльце и на дворе, не прерывался он и в такси, которое доставило нас в одну из наименее приглядных частей Монте-Карло. Машина остановилась на дорожке между двумя высокими старыми домами с облупленной штукатуркой и посеревшими от яркого солнца ставнями.
— Ага, приехали,— сказала мисс Бут-Уичерли, вставляя в глаз монокль и обозревая непрезентабельную аллею.— Моя квартира на первом этаже, вон там, вторая дверь слева. Очень удобно.
Я извлек ее с некоторым трудом из такси и, попросив водителя подождать, довел до дверей по дорожке, где в жарком вечернем воздухе пахло кошками, сточными водами и гнилыми овощами. У входа в свою квартиру мисс Бут-Уичерли снова ввинтила в глаз монокль и грациозно протянула мне руку:
— Вы были чрезвычайно добры, молодой человек, чрезвычайно. И мне доставило большое удовольствие побеседовать с вами. Большое удовольствие.
— Это я получил удовольствие,— совершенно искренне отозвался я.— Вы позволите мне завтра навестить вас, чтобы удостовериться, что вы совершенно оправились?
— Я никого не принимаю до пяти часов,— ответила она.
— В таком случае буду в пять, если позволите.
— Буду рада вас видеть,— сказала мисс Бут-Уичерли, отпуская меня кивком головы.
После чего отворила дверь, вошла в дом не совсем твердыми шагами и заперла за собой. Мне не хотелось оставлять ее — чего доброго, упадет и что-нибудь повредит. Однако эта своенравная старая леди вряд ли позволила бы мне раздеть ее и уложить в постель.
На другой день в пять часов, запасшись корзиной с фруктами и сыром, а также большим букетом цветов, я отправился в обитель мисс Бут-Уичерли. Постучавшись в дверь, услышал пронзительный лай. Вскоре дверь приоткрылась и в щелочку выглянула, сверкая моноклем, мисс Бут-Уичерли.
— Добрый вечер, мисс Бут-Уичерли,— поздоровался я.— Вот я и пришел, как мы договаривались.
Дверь открылась пошире, и я увидел, что хозяйка одета в потрясающую кружевную ночную рубашку. Она явно забыла про меня и наш уговор.
— Постойте, молодой человек,— сказала она.— Я не ждала вас... э... так рано.
— Простите, но мне показалось, что вы назвали цифру «пять».
— Верно, а что, уже пять? Господи, как время летит, я только что прилегла отдохнуть.
— Извините, что побеспокоил. Может, мне прийти попозже?
— Нет-нет.— Она милостиво улыбнулась.— Если вы не против того, чтобы я принимала вас в ночном одеянии.
— Ваше общество в любом одеянии для меня великая честь,— галантно ответил я.
Она распахнула дверь, я вошел, и мне ударил в нос застоялый запах денатурата. Квартира мисс Бут-Уичерли состояла из одной большой комнаты, служащей и спальней и гостиной, и прилегающих к ней крохотных кухни и ванной. У дальней стены стояла огромная двуспальная кровать. По случаю жары на ней лежали только простыни, притом такие грязные, что казались черными. Виновник сидел посередине постели — такс, который грыз здоровенную кость, вымазанную кровью и опилками, и который злобно зарычал при виде меня. Все стены были сплошь покрыты старыми пожелтевшими фотографиями в золоченых рамках. У одной стены стояли два массивных дубовых шкафа, а между ними втиснулись стеллажи с поразительной коллекцией аккуратно надетой на колодки обуви. Тут было не меньше тридцати — сорока пар, от грубых башмаков до покрытых блестками вечерних лодочек. У противоположной стены были нагромождены почти до потолка большие кожаные чемоданы (какие в старые времена называли дорожными сундуками), похожие на пиратские сундуки с сокровищами, с выпуклой крышкой, украшенные магическими буквами «БУТ-УИЧЕРЛИ». В окружении этих предметов мебели с трудом разместились маленький стол и три плетеных стула.
- Предыдущая
- 31/42
- Следующая
