Храм Фортуны II - Ходжер Эндрю - Страница 11

• Предыдущая
• 11/108
• Следующая

— Ну, наконец-то достойный консул вспомнил о нас!

— А мы уж думали, что со своими гладиаторами и бестиариями он совсем голову потерял.

— Ничего подобного, прекрасные мои дамы, — бойко ответил Друз. — Я с самого начала собирался подойти к вам, но вы же понимаете — столько всяких обязанностей на меня свалилось.

Пока сын цезаря вел эту шутливую беседу, Сабин осторожно скользил взглядом по рядам. Его лицо слегка побледнело, ладони вспотели. Воистину, встречать атакующую лаву германцев на берегу Рена было в сто раз легче. О, Амур, что ты делаешь с людьми?

И наконец он увидел ту, которую искал. Эмилия сидела рядом со своей подружкой Домицией. Они о чем-то оживленно беседовали и даже не обратили внимания на Друза и его спутника. Золотая головка девушки вздрагивала, когда она начинала смеяться, волосы сверкали в лучах солнца.

Сабин с трудом проглотил комок, застрявший в горле, не в силах отвести глаз от прекрасной нимфы.

Тут он вдруг почувствовал толчок в бок и очнулся от гипноза; нахмурившись, повернулся к Друзу, недовольный тем, что ему помешали наслаждаться божественной красотой.

— Эй, приятель, — улыбнулся Друз. — На кого это ты там засмотрелся? А, вспоминаю, тебе, кажется, приглянулась какая-то из подруг моей жены, не так ли, трибун?

Сабин почувствовал, что краснеет. Матроны и молодые девушки, сидевшие рядом, принялись с любопытством его разглядывать.

И вдруг... И вдруг Эмилия тоже повернула голову. Ее глаза встретились с глазами Сабина.

Трибун не сомневался, что девушка не слышала слов Друза — было слишком шумно, но у него не осталось никаких сомнений — она узнала его и без подсказки.

И приветливо, мягко улыбнулась, слегка качнув головой и выстрелив зелеными глазками, такими же убийственными, как парфянские стрелы.

Она не только узнала его, она была рада его видеть!

Сабин почувствовал, что ему не хватает дыхания. Собрав всю волю, он по-военному отсалютовал Эмилии. Выглядело это довольно глупо. И прекрасная блондинка, и тоже заметившая Сабина Домиция расхохотались так звонко, что их серебристый смех долетел до ушей смущенного до крайности солдата. Но в смехе этом не было издевки или презрения, только чистое, какое-то детское непосредственное веселье. Почувствовав это, Сабин тоже улыбнулся, сначала слегка натянуто, но потом уже во весь рот.

Эмилия что-то крикнула ему и сделала знак рукой, приглашая подойти ближе. Сабин рванулся было на зов, но сообразил, что он здесь находится исключительно в роли спутника Друза и должен сообразовывать свои желания с его намерениями.

Он повернулся к сыну цезаря, чтобы обратить его внимание на приглашение Эмилии, но заметил, что тот почему-то сделался хмурым и мрачным. Проследив за его взглядом, трибун понял причину.

В нескольких рядах от них сидела холодная, утонченно-красивая Ливилла — жена Друза. Ее обычная сдержанность куда-то подевалась; она оживленно беседовала с молодым мужчиной, который склонился к ее уху и что-то говорил. Ливилла смеялась.

Мужчина стоял спиной, и Сабин не видел его лица. Но вот одна из почтенных матрон сказала несколько слов жене Друза. Та подчеркнуто медленно обернулась, окинула мужа мимолетным взглядом и снова вернулась к разговору. Но мужчина тоже на миг повернул голову и Сабин вздрогнул. Это был Элий Сеян, префект претория.

— Пойдем отсюда, — хмуро сказал Друз. — Пора начинать представление, а то народ сейчас поднимет шум.

Они двинулись обратно. Сабину было жаль Друза, он очень хотел как-то успокоить, приободрить его. Сцена действительно получилась очень некрасивая и наверняка больно ранила его самолюбие. Но вопрос был слишком деликатным, чтобы трибун осмелился тут вмешаться.

Словно угадав его мысли, молодой консул повернул голову и наигранно улыбнулся.

— Да пусть она хоть с Цербером спит, — сказал он со злостью. — Мне какое дело?

И добавил после паузы, уже с обидой:

— Но ведь не с этим же подонком Сеяном...

По пути обратно в цезарскую ложу Друз пригласил еще нескольких человек занять в ней места. Он выбрал своих закадычных друзей Флакка, Пизона и Вителлия, а также второго консула, Норбана, но последний был включен в эту группу просто из вежливости.

Ливия и Тиберий уже покончили с едой и ожидали возобновления игр. Императрица, сидя в своем высоком кресле, о чем-то сосредоточенно думала; цезарь потягивал розовое вино из золотой чаши.

— А вот и мы, — весело сказал Друз, входя в ложу. — Эй, поставьте еще кресла, — бросил он рабам. — У нас гости.

Тиберий с недовольным видом оторвался от чаши и неприветливым взглядом скользнул по людям, которых привел его сын. Что ж, этого можно было ожидать — Друз не был бы Друзом, если бы не устроил сейчас какую-нибудь пьянку или оргию. Ладно, сегодня его день. Пусть веселится. Но скоро этому раздолью придет конец...

Ливия равнодушно повернула голову, и вдруг ее глаза сузились, а губы сжались. Она увидела Сабина. Трибун смело выдержал ее взгляд, хотя ему и стало немного не по себе, вежливо поклонился, приветствуя цезаря и императрицу, и опустился в кресло, пододвинутое ему рабом.

Остальные тоже выразили свою признательность за приглашение и уселись. Тут же слуги подали вино и фрукты. Друз уже чувствовал себя гораздо лучше. Он забыл о недостойном поведении Ливиллы и наглой физиономии Сеяна и теперь весело болтал с друзьями, регулярно прикладываясь к чаше. Зато второй консул явно был не в своей тарелке — Тиберий его просто игнорировал, а Друз, казалось, совершенно забыл о нем.

Сабину тоже было довольно неуютно. Он чуть скосил глаза и увидел, как Ливия наклонилась к уху Тиберия и что-то зашептала. Слов он разобрать не мог, но почувствовал, что речь идет о нем. И напрягся, готовый отразить удар. Будь что будет, но ползать на коленях перед этой достойной парочкой он не станет.

Императрица, тем временем, говорила, еле сдерживая рвущееся наружу раздражение:

— Да что же это такое? Что твой сыночек себе позволяет? Он же просто издевается над нами.

— В чем дело? — буркнул Тиберий. — Чем он тебе опять не угодил? Пусть пообщается с молодежью. Мы ведь ему не компания.

После всех тек испытаний, которые Тиберию пришлось пережить по воле матери, толкавшей его к власти, он стал еще более прохладно относиться к ней. Да, цель достигнута, он стал цезарем, но чувство унижения от этого не стало меньше. Ведь Тиберий прекрасно понимал, кому обязан своим возвышением, понимал, что если бы не Ливия, плевать на него хотели бы все те, кто сейчас униженно и раболепно кланяется.

Но вместо благодарности в сердце его были только злоба и горькое чувство обиды. Теперь, когда он стал цезарем, такое положение было просто невыносимым, он тяготился своей зависимостью от матери и больше всего на свете хотел вырваться из-под ее контроля.

«Ладно, — думал он, — ты силой заставила меня принять власть и ответственность лежит на тебе. Ты хотела, чтобы я был настоящим цезарем, повелителем? Хорошо, сделаю тебе одолжение. Сенаторам я уже заткнул глотки, солдатам и народу тоже. А теперь твоя очередь. Уж не думаешь ли ты, что я могу быть цезарем для одних и слугой для других? Нет, кости брошены. Все или ничего».

И с тех пор послушный сын, не имея пока возможности открыто выступить против матери и отстранить ее от государственных дел (ведь еще неизвестно, кого в случае их конфликта поддержали бы Сеян и преторианцы), принял другую тактику. В серьезных вопросах он по-прежнему уступал Ливии, но вот по мелочам неизменно старался возразить, и неважно, о чем в данном случае шла речь. Делая это публично, он как бы всячески подчеркивал свою независимость и самостоятельность. Это очень раздражало императрицу, но ей приходилось терпеть, чтобы не доводить до открытого столкновения, которого она опасалась не меньше, чем сын, хотя и по другим причинам.

— Что тебя беспокоит? — недовольно переспросил он. — Сейчас уже возобновится представление.

• Предыдущая
• 11/108
• Следующая