Храм Фортуны - Ходжер Эндрю - Страница 34

• Предыдущая
• 34/113
• Следующая

Стучали кости, звенели кубки с вином, улыбались или хмурились игроки — в зависимости от результата очередного броска, из рук в руки переходили деньги. Офицеры Рейнской армии предавались заслуженному отдыху.

Снаружи палатки мерно сменялся караул, чуть полязгивало оружие и доспехи легионеров. Постовые бдительно всматривались в ночь, готовые встретить врага.

Закутанная в темный плащ фигура бесшумно двигалась по берегу Рейна. Человек шел, соблюдая максимальную осторожность, неслышимый и невидимый.

Ему удалось незамеченным прокрасться мимо постов, однажды пришлось броситься ничком на землю, пропуская конный разъезд. Он, правда, знал пароль, но предпочитал не попадаться на глаза караульным. Так приказал ему хозяин.

Человека звали Каллон, он был египтянином и вольноотпущенником Гнея Домиция Агенобарба.

Наконец он добрался до нужного места, по пологому склону спустился к самой воде, отыскал в кустах легкую лодку, предварительно им же спрятанную там, и столкнул ее в Рейн. Потом сам забрался в суденышко.

Каллон подобрал со дна лодки весло и стал осторожно грести, стараясь не плескать. Ночь была темной, ветер завывал, гоняя по поверхности воды пенистые волны, поэтому он не боялся, что стража его заметит или услышит. Ведь хозяин сам расставлял здесь посты сегодня вечером и позаботился о том, чтобы это место охранялось не так уж тщательно.

Через некоторое время Каллон увидел черный контур противоположного берега и вскоре почувствовал, как нос лодки уперся в твердую землю. Он осторожно выбрался на сушу, воткнул в берег припасенный деревянный колышек, привязал к нему лодку и взобрался по склону.

Он знал, куда нужно идти, — не в первый раз египтянин проделывал этот путь по приказу хозяина.

Вот перед ним выросли высокие могучие деревья, лениво покачивавшиеся на ветру. Каллон смело вошел в лес и по известной ему тропинке двинулся вглубь чащи.

Пройдя два стадия, он стал оглядываться по сторонам, опасливо втягивая голову в плечи, и чуть не подпрыгнул, когда перед ним вдруг выросла огромная фигура, казавшаяся скорее не человеком, а каким-то мифическим существом.

— Кто здесь? — хрипло спросила фигура на диалекте херусков, германского племени, населявшего эти места.

Каллон немного знал язык варваров — последнее время он старательно учил незнакомые слова, понимая, что от этого может зависеть его жизнь.

— Я иду к вождю, — ответил египтянин. — Он ждет меня. Вот, посмотри.

Он протянул часовому массивный золотой браслет, испещренный магическими знаками и символами, — священную вещь для каждого германца.

Тот осмотрел браслет и отступил в сторону.

— Иди по тропинке.

Каллон двинулся дальше.

Вскоре его глаза различили слабый свет, а затем он вышел на небольшую полянку, где вокруг еле тлеющего костра сидело два десятка воинов.

Некоторые из них были в римских доспехах, некоторые — в кожаных нагрудниках, остальные — просто в звериных шкурах. В руках они крепко сжимали все образцы страшного оружия варваров — топоры, палицы с шипами, длинные широкие мечи и тяжелые германские копья — фрамеи.

Римское оружие херуски считали недостойным мужчин — слишком короткие, словно игрушечные мечи, легкие хрупкие пиллумы. И хотя после разгрома армии Вара у них были достаточные запасы трофейного оружия, варвары крайне редко пользовались снаряжением своих врагов. Лишь одного они не могли понять — как же такими финтифлюшками эти проклятые римляне ухитрились покорить половину мира?

Каллон подошел ближе к костру и остановился. Германцы молча подняли волосатые головы и уставились на него. Один из воинов — в доспехах римского трибуна, но с тяжелым мечом у пояса и в шлеме с турьими рогами на голове — сделал знак рукой.

— Садись, — произнес он на плохом латинском языке.

Каллон присел на место, освобожденное для него подвинувшимися германцами.

— Говори, — приказал варвар, обеими руками поднял с земли большой кожаный бурдюк, приставил его к губам и сделал несколько глотков, от которых его кадык тяжело поднимался и опускался. Запахло пивом.

Каллон поморщился.

— Приветствую тебя, храбрый Сигифрид, — начал он.

Да, это был Сигифрид, один из самых влиятельных и жестоких вождей херусков. После того, как Друз — отец Германика — покорил это племя и завоевал его земли, Сигифрид вместе с другими молодыми варварами был отправлен в Рим, где Август попытался сделать из них цивилизованных людей и верных союзников. Но свободолюбивые германцы, не знавшие, что такое рабство, плохо поддавались дрессировке, и усилия цезаря не увенчались успехом.

Впоследствии Сигифрид вернулся в родные края и возглавил свое племя. Именно он вместе с Херманом, которого римляне называли Арминием, пять лет назад сколотил мощный племенной союз из херусков, хаттов и хауков, который в страшной битве в Тевтобургском лесу стер с лица земли армию Квинтилия Вара.

— Мой хозяин, — продолжал Каллон, — посылает тебе свои поздравления и просит передать, что сегодня ты и твои воины можете завоевать себе славу и получить богатую добычу.

Германцы, сидевшие вокруг огня, зашевелились; некоторые из них грызли огромные бычьи кости, другие прихлебывали пиво, не выпуская, впрочем, из рук оружия.

— Твой хозяин, — медленно произнес Сигифрид, — много обещает, но пока мало делает. Я не верю римлянам. Почему он помогает нам против своих?

Этого Каллон и сам не знал. Он просто выполнял приказ Агенобарба. Вопросы патриотизма его не волновали — египтянин ценил только золотые монеты, которые регулярно оседали в его кошельке после того, как он выполнял очередное поручение Гнея Домиция.

Сам Гней Домиций, конечно, мог бы ответить на этот вопрос, но вряд ли он стал бы делиться с варваром своими мыслями. Он, в свою очередь, тоже выполнял приказ. Приказ Ливии.

Несколько дней назад курьер привез ему письмо, в котором императрица лаконично требовала принять все меры к тому, чтобы Германик и думать забыл о возвращении в Рим. Как это сделать, она оставляла на усмотрение самого Агенобарба.

И тот нашел выход — надо спровоцировать столкновение между варварами и римскими войсками, чтобы Германик понял: обстановка сложная и уезжать ему сейчас никак нельзя.

Конечно, представитель рода Домициев — не уступавшего в знатности и самому цезарскому дому — не был в восторге от того, что ему предстоит призвать диких варваров на земли Империи. Но жизнь его и репутация были в руках Ливии, и Агенобарбу не оставалось ничего другого, как подчиниться.

Двенадцать лет назад молодой Домиций служил при штабе Гая Цезаря, наследника Августа. Он очень любил вино, и однажды это привело к нежелательным последствиям. Как-то Агенобарбу не с кем было выпить, и он заставил сесть за стол своего вольноотпущенника, хотя и знал, что тот испытывает отвращение к алкоголю.

Юный каппадокиец — из уважения к патрону — осилил пару кубков, но дальше пить отказался, мягко заметив, что он свободный человек, и волен сам решать, что ему делать.

Одуревший от крепкого вина и взбешенный неуступчивостью слуги, Домиций схватил кинжал и всадил его в грудь юноши. Тот умер на месте.

Когда Гай Цезарь узнал об этом, он резко заявил Агенобарбу, что более не желает видеть его рядом с собой, и приказал немедленно отправляться в Рим, где его будет ждать суд за убийство.

Кипящий от злости Домиций молча вскочил на лошадь и покинул лагерь. Бешенство сжигало его настолько, что уже при подъезде к столице, на Аппиевой дороге, он не стал сдерживать коня, увидев игравшегося на обочине ребенка. Копыта вмяли в землю семилетнего мальчика. А Домиций поскакал дальше, не останавливаясь.

Когда весть об этом поступке, достойном не римлянина, а парфянского вельможи, дошла до Августа, цезарь побледнел и пообещал отправить преступника на арену в качестве гладиатора.

Лишь заступничество Ливии и огромное богатство спасли тогда Домиция от сурового наказания. С тех пор он и чувствовал себя обязанным императрице.

• Предыдущая
• 34/113
• Следующая