Странствия убийцы - Хобб Робин - Страница 12
- Предыдущая
- 12/212
- Следующая
— Хорошо. Очень хорошо. Ты и Баррич правы, как всегда. Я обещаю, что не буду больше думать. Только подчиняться. Что вы хотите от меня?
— Нет…
— Что нет?
Он медленно покачал головой:
— Сегодня мне стало совершенно ясно, что я никогда больше не должен рассчитывать на тебя. Ты больше не получишь от меня никаких распоряжений, и я не раскрою тебе своих планов. Это время прошло.
Я не чувствовал твердости в его голосе. Он отвернулся, устремив взгляд вдаль. Когда он снова заговорил, это был уже не мой учитель, а Чейд.
— Я люблю тебя, мальчик, и не хочу отнимать этого у тебя. Но ты неуправляем. А то, что нам предстоит, опасно и без твоего неистовства.
— Так что вы собираетесь предпринять? — спросил я против воли.
Его глаза встретились с моими, и он медленно покачал головой. Сохраняя эту тайну, он оборвал наши связи. Внезапно я почувствовал себя брошенным на произвол судьбы. Я ошеломленно смотрел, как он поднимает свой мешок и плащ.
— Уже стемнело, — заметил я. — Путь в Баккип не легок даже днем. Останься по крайней мере на ночь, Чейд.
— Не могу. Ты будешь только ковырять эту ссору, как струп, пока она снова не начнет кровоточить. Было сказано уже достаточно тяжелых слов. Лучше я уйду сейчас.
И он ушел.
Я сидел один и смотрел, как горит огонь. Я зашел слишком далеко с ними обоими, гораздо дальше, чем намеревался. Я хотел разойтись с ними, а вместо этого отравил всякую память о себе. Но дело было сделано, и поправить ничего нельзя. Я встал и начал собирать вещи. На это ушло очень мало времени. Я связал их в узел, обернув моим зимним плащом. Я подумал, чем вызваны мои действия: детской обидой или внезапной решительностью? И есть ли между этим разница? Я сидел перед очагом, сжимая свой узел, и надеялся, что Баррич вернется прежде, чем я уйду. Мне хотелось, чтобы он видел, как я сожалею, чтобы знал, что я раскаиваюсь. Я заставил себя осторожно поразмыслить над этим. Потом я развязал свой узел, положил перед очагом одеяло и растянулся на нем. С тех пор как Баррич спас меня от смерти, он всегда спал между мной и дверью. Может быть, для того, чтобы удержать меня. В некоторые ночи казалось, что, кроме него, ничего не стояло между мной и тьмой. Теперь его не было, и я чувствовал, что остался один в целом мире.
У тебя всегда есть я.
Я знаю. А у тебя я.
Я пытался, но не смог вложить хоть немного тепла в эти слова. Я выплеснул все эмоции, которые во мне были, и теперь чувствовал себя опустошенным и усталым. Мне так много еще надо было сделать.
Седой разговаривает с Сердцем Стаи. Мне послушать?
Нет. Их слова принадлежат им. Внезапно мне стало больно от того, что они вместе, в то время как я один. Тем не менее это меня утешило. Может быть, Баррич уговорит Чейда переночевать у нас. Может быть, Чейд немного смягчит действие яда, который я выплеснул на Баррича. Я сидел и смотрел в огонь и вовсе не гордился собой.
В ночи бывает мертвая точка — это самое холодное, самое темное время, когда мир уже забыл о вечере, но еще ничего не узнал о рассвете. Время, когда слишком рано вставать и нет смысла ложиться. Тогда и вошел Баррич.
Я не спал, но не пошевелился. Это его не обмануло.
— Чейд ушел, — сказал он тихо. Я слышал, как он поднимает упавший стул. Он сел на него и начал стягивать сапоги. Я не чувствовал в нем ни враждебности, ни злобы. Как будто я никогда и не произносил тех слов. Или как будто ярость и боль сделали его немым.
— Слишком темно для такой дальней дороги, — сказал я, глядя на пламя. Я говорил осторожно, боясь разрушить чары молчания.
— Я знаю. Но у него есть маленький фонарь. Он сказал, что не может остаться, потому что боится изменить свое решение отпустить тебя.
То, чего я с такой яростью добивался, теперь казалось чуть ли не предательством. Страх во мне стал расти, подтачивая мою решимость. Внезапно я в панике сел и сделал долгий судорожный вздох.
— Баррич. То, что я сказал тебе сегодня… Я был зол, я…
— Прямо в цель. — Звук, который он издал, мог бы быть смехом, не будь в нем столько горечи.
— Только в том смысле, что люди, которые знают друг друга, как мы с тобой, всегда понимают, как причинить другому самую сильную боль, — взмолился я.
— Это так. Но, возможно, этой собаке нужен хозяин. — Насмешка в его голосе была более ядовитой, чем весь яд, выплюнутый в него мной. Я не мог говорить. Он сел, бросил сапоги на пол, потом посмотрел на меня. — Я не хотел сделать тебя похожим на меня, Фитц. Такого я не пожелал бы ни одному человеку. Я хотел, чтобы ты был похож на отца. Но иногда мне казалось — что бы я ни делал, ты хочешь только кроить свою жизнь по моей.
Некоторое время он смотрел на угли, потом тихо, нараспев заговорил, словно рассказывал сказку засыпающему ребенку.
— Я родился в Чалси. Маленький прибрежный город, рыболовный и торговый порт на подветренной стороне. Отец умер еще до моего рождения — море забрало его, и я жил с матерью и бабушкой. Моя мать стирала, чтобы прокормить нас, а бабушка присматривала за мной, но она была очень старая и часто болела. — Я скорее ощущал, чем видел, его горькую улыбку. — Жизнь в рабстве не награждает женщину хорошим здоровьем. Она любила меня и делала, что могла. Но у нее не хватало сил, чтобы противостоять моей воле, а я не был мальчиком, который стал бы сидеть дома и играть в тихие игры. Так что, еще ребенком, я привязался к единственному сильному существу в моем мире, которое было заинтересовано во мне. Уличный пес. Чесоточный и весь в шрамах. Его единственной ценностью была жизнь. Он был безгранично предан мне, а я — ему. Его мир и его привычки были моим миром и моими привычками — брать все, что захочешь, ни на секунду не усомнившись в собственной правоте. Я уверен, ты знаешь, что я имею в виду. Соседи думали, что я немой, моя мать — что я полоумный. Ну а бабушка, я уверен, кое-что подозревала. Она пыталась прогнать собаку, но, как и у тебя, у меня было собственное мнение по этому вопросу. Думаю, мне было около восьми, когда он попал под телегу и погиб. Он пытался стащить кусок бекона.
Баррич встал со своего кресла и пошел к одеялу. Он забрал у меня Ноузи, когда я был младше. Только я думал, что щенок умер. Пес Баррича, связанный с ним Уитом, погиб у него на глазах. Это мало чем отличалось от того, чтобы умереть самому.
— Что ты сделал? — спросил я тихо. Я слышал, как он стелет постель и ложится.
— Я научился говорить, — произнес он через некоторое время. — Моя бабушка помогла мне пережить смерть Слаша. В некотором роде после этого я перенес свою привязанность к нему на нее. Не то чтобы я забыл уроки Слаша. Я стал вором, и очень хорошим. И сделал жизнь своей матери и бабушки немного лучше, зарабатывая новым ремеслом, хотя они никогда не подозревали, чем я занимался. Примерно лет через десять кровавая чума прошлась по Чалси и унесла их обеих, так что я остался один и пошел в солдаты.
Я изумленно слушал. Все эти годы я знал его как замкнутого человека. Алкоголь никогда не развязывал ему язык, а только делал его еще молчаливее. Теперь слова лились из него ручьем, смывая долгие годы моего жгучего любопытства и подозрений. Почему сегодня он говорил так открыто, я не знал. Его голос был единственным звуком в полутемной комнате.
— Сперва я сражался за какого-то мелкого вождя в Чалси — Джекто, не зная и не интересуясь, почему мы воюем и насколько это справедливо. — Он тихо фыркнул. — Как я говорил тебе, выживание не есть жизнь. Я заслужил репутацию жестокого человека. Никто не ждет от мальчика, чтобы он дрался со звериной свирепостью и коварством. Но для меня это был единственный способ выжить среди того сорта людей, которые служили со мной. Но в один прекрасный день мы проиграли бой. Я провел несколько месяцев, даже почти год, учась бабушкиной ненависти к рабству. Когда я бежал, я сделал то, о чем она всегда мечтала. Я отправился в Шесть Герцогств, где нет рабов и рабовладельцев. Тогда герцогом Шокса был Гризл. Некоторое время я служил в его гвардии. Каким-то образом случилось так, что я начал ухаживать за войсковыми лошадьми. Мне это понравилось. Гвардейцы Гризла в сравнении с подонками, которые служили у Джекто, были настоящими джентльменами, но я все равно предпочитал их обществу лошадей.
- Предыдущая
- 12/212
- Следующая
