Маленькая женская хитрость - Хмельницкая Ольга - Страница 11
- Предыдущая
- 11/37
- Следующая
Тигринский лежал в ванне, наполненной красивой розовой пеной, и смотрел в потолок. Горячая вода приятно омывала чресла, запах розы расслаблял мысли и тело. Иногда Стас набирал в грудь побольше воздуха и нырял в пену с головой, а потом выныривал, отфыркиваясь и отплевываясь.
«Можно сделать еще лучше, — размышлял он. — Сделать ключи от ее двери и ходить купаться, когда я точно знаю, что Невская на работе». Мысль ему понравилась, Тигринский улыбнулся сам себе. Скрипнула дверь, и Стас, резко дернувшись, чуть не утонул в ванне, но в дверном проеме появилась вовсе не Аля, внезапно вернувшаяся с работы, а всего лишь Казбич. Морда у кота была наглой и хитрой. Стас швырнул в него тюбиком зубной пасты, и котяра, мяукнув, живо убрался. Правда, теперь Тигринскому пришлось вставать, поднимать тюбик и закрывать дверь, в которую дул сквозняк. Вторично в воду он погрузился даже с еще большим удовольствием, чем это делал в первый раз.
Все время, оставшееся до обеда, Аля убирала свой кабинет. Она уложила на место папки, спрятала в шкаф глобус, обнаружила с десяток нераспечатанных конвертов и давно забытую баночку засахарившегося меда, вытерла пыль, насыпала в сахарницу сахарный песок вместо закончившегося рафинада, отмыла наконец вазочку с зелеными потеками от застоявшейся и цветущей воды, проветрила помещение. К ней заходил Леопольд Кириллович, забегал Барщевский за свежим номером «Вестника географических наук», он весело улыбнулся Але и ушел, двигаясь с грацией сонного тигра, заплывала Полканавт, искавшая карту Украины. Заходила Зульфия, сообщившая, что лиана, похоже, собирается цвести еще раз — на одной из боковых ветвей Эмма Никитична обнаружила маленький зеленый бутончик, чем и утешилась. В половине первого Барщевский появился опять, вернул журнал и в качестве благодарности подарил Але маленькую шоколадку. Але вообще казалось, что Барщевскому всех их ужасно жаль, поэтому он и дарит то одному, то другому сотруднику, а чаще сотруднице, то шоколадку, то конфетку, а то и целую коробку. Приведя все в порядок и вымыв руки, Аля села за свой стол и нажала на кнопку чайника. Тот весело забурлил, зашумел, потом выключился с резким щелчком.
— Аля, в семнадцать тридцать заседание ученого совета, — крикнула ей из коридора проходившая мимо Наташа. Аля отметила про себя, что у той явно нездоровый вид и несчастные глаза. Желая спокойно попить чай, Аля встала, закрыла дверь в свой кабинет, распечатала презентованную Барщевским шоколадку «Сказки Пушкина», прочитала про «У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том…», бросила в чашку пакетик с чаем и залила его кипятком. Упаковку от шоколадки она положила в специальный конвертик — у нее не поднималась рука выбросить хоть что-то из того, к чему прикасались руки Александра. Хранить выцветшие бумажки было глупо и как-то по-детски, но Аля ничего не могла с собой поделать. Не то чтобы они не дружили — нет, Барщевский с Алисой как раз были в хороших отношениях, как и полагается коллегам, работающим в соседних комнатах, если для Александра, конечно, слово «работать» могло быть применимо, но никогда, никогда Борщ не смотрел на Алю так, как на Наташу. И вообще, женщину он в ней не видел. Девушка вытащила из ящика маленькое зеркальце и, вздохнув, посмотрела в него. Круглое лицо, маленький нос, темные глаза, казавшиеся меньше из-за стекол очков, темная челка и хвостик на затылке… Аля от досады забросила зеркало как можно дальше в ящик стола. Претендовать ей было явно не на что.
Эмма Никитична Полканавт в десятый раз за день встала, чтобы посмотреть на бутон, который находился на ветке, удобно расположившейся в щели между шкафом и стеной, и размяла уставшие от печатанья на машинке пальцы. Вес Эммы Никитичны давно перевалил за сто килограммов, но двигалась она легко. Ее кандидатская диссертация была посвящена геологии Уральских гор, которые она в свое время исходила вдоль и поперек, ночуя в палатке и готовя на костре или примусе. Сейчас у Полканавт был сложный период — у ее младшей любимой внучки проблемы с глазами, и девочка лежала в офтальмологической клинике. Недалеко от двери за компьютером сидела Зульфия. Ее спина была неправдоподобно прямой, как будто девушка проглотила аршин, колени сжаты, ноги стояли на полу строго параллельно, голова слегка наклонена вперед, открывая длинную шею с маленькой родинкой. Волосы Зульфии были зачесаны наверх. Назвать Рашидову красавицей было трудно, восточное лицо с острым длинным носом и темными кругами под глазами выглядело таким же сухим и официальным, как и весь ее остальной облик. Зульфия делала какие-то расчеты, даже от шкафа, где располагался стол Полканавт, было видно, что экран пересекает какая-то длинная ломаная линия.
— Что это у вас, милочка? — спросила Эмма Никитична младшую коллегу, трубно высморкавшись.
— Моделирую условия схода селей на Северном Кавказе, Леопольд Кириллович просил побыстрее сделать, — тут же отозвалась Зульфия.
Полканавт кивнула и углубилась в свою работу. О Зульфии по институту ходили разные слухи. Однажды Эмма Никитична слышала, как Барщевский говорил Валентине Ивановне, что у Рашидовой поддельные документы, потому что он на них, этих поддельных документах, «собаку съел и за версту чует подделку». Как Барщевский мог съесть собаку на документах, Полканавт не знала, но на всякий случай стала держать ухо востро. Сама Зульфия никогда никому ничего не рассказывала, семьи у нее не наблюдалось, приходила она всегда ровно в полдевятого, а уходила в шесть. Работник она была отличный — аккуратный, точный, образованный. Рашидова могла сесть за работу в девять и не отрываться до самого обеда. Руководство в лице Леопольда Кирилловича девушку ценило. После появления Зульфии в НИИ географии слухи и пересуды ходили довольно долго, но так как Рашидова никаких поводов обсуждать себя не давала, то длинные языки в конце концов замолчали, переметнувшись на более благодарные объекты.
— Пойду-ка я принесу водички, а то цветочки завтра поливать будет нечем, — пробормотала Полканавт, устав думать о Зульфие, взяла большую пластиковую бутылку, в которой она носила и отстаивала воду, и побрела в туалет, располагавшийся в конце коридора у центральной лестницы. Несмотря на то что было никак не позже одиннадцати утра, в коридоре стоял полумрак. Эмма Никитична прищурилась и преодолела сложный участок пути на пониженной скорости. В туалете возле умывальника она столкнулась с Марьей Марковной, согнувшейся в три погибели над тонкой струей воды, лившейся из ржавого крана.
— Зульфия Рашидова работает, головы не поднимает, я — работаю, а Марьи Марковны полдня нет на рабочем месте, — мрачно проговорила Эмма Никитична, занимая за коллегой очередь к крану.
Туалет НИИ географии, как и все здание института, находился в крайнем запустении: темный, сырой, похожий на средневековый каземат, он освещался единственной желтой лампочкой, сиротливо висевшей под потолком на белом скрученном проводке. Умывальники были ржавые, текущие, с потолка вечно капало, но особенно раздражали сотрудников старой конструкции унитазы, на которые приходилось забираться ногами, рискуя жизнью и зажимая нос, и балансировать там, стараясь не коснуться плечами влажных, покрашенных зеленой краской стен. Грузная пожилая Полканавт, чья комплекция еле-еле позволяла втискиваться в узкое пространство кабинки, страдала больше всех. Эмма Никитична подняла голову и посмотрела на потолок. В этот момент на ее нос упала тяжелая холодная капля, и Полканавт, скривившись от возмущения, подошла поближе к коллеге, стоявшей на самом сухом пятачке во всем туалете. От Марьи Марковны, мывшей чашку, явственно несло пивом. Впрочем, ее болезненные отношения с алкоголем ни для кого не были секретом.
— Слыхали, Эмма Никитична? Сегодня в половине шестого заседание ученого совета, — сказала она, глядя на Полканавт слегка затуманенным взором. Ее мясистый нос был краснее обычного, на локте явственно обозначилась дыра в обрамлении торчащих ниток. Говоря это, Марья Марковна слегка покачнулась и довольно заулыбалась: ученый совет иногда заканчивался банкетом, правда, так было не всегда, а только в те дни, когда какой-нибудь аспирант выносил на всеобщее обсуждение свою диссертацию, и стоял, и трясся, и заикался, и блеял, пока ученые мужи и дамы разбивали его вымученный научный труд в пух и прах, а потом неожиданно смягчались и выносили положительный вердикт и, весело щебеча на узкоспециальные темы, перетекали в соседнее помещение, к накрытым столам, и звенели бокалами, и желали разомлевшему и счастливому диссертанту дальнейших творческих успехов. Марья Марковна, несмотря на грозный и осуждающий взгляд Полканавт, мечтательно закрыла глаза: вечер сулил бесплатную выпивку и дармовую закуску.
- Предыдущая
- 11/37
- Следующая
