Выбери любимый жанр

Храм Согласия - Михальский Вацлав Вацлавович - Страница 25


Изменить размер шрифта:

25

Когда это было? И было ли? Было, но будто бы в тридевятом царстве, в тридесятом государстве и не с ней, Марией, а с какой-то другой девочкой, задохнувшейся от любви и стыда… Спасибо Николь…

– Как там Николь? – спросил мсье Пиккар, когда Мария тронула Фридриха в дальнейший путь. Мсье не отличался толстокожестью, и было еще достаточно светло, чтобы он смог прочесть на лице Марии и смятение, и забытую боль, и благодарность Господу Богу за то, что тот ниспослал ей спасение.

– Николь… – окончательно возвращаясь из прошлого, Мария слегка поторопила поводьями Фридриха Барбароссу. – Николь? Не знаю. Прежней Николь нет. Она сделалась маленькой, высохшей старушкой с потухшими глазами. Теперь единственная ее отрада – уход за могилой Шарля.

Всадники повернули от моря, и по сухому песку кони пошли веселей.

– Возле старого марсельского кладбища мы купили дом с большим садом. Там она и живет с Клодин. Старинный дом за высоченным каменным забором, а вокруг дома большой запущенный сад. К весне придется нанимать садовника.

– Шарля убили, тут никаких сомнений, – сказал мсье Пиккар.

– Почему вы так уверены?

– Я слышал, он ездил к маршалу Петену с прошением об отставке.

– И вы хотите сказать…

– Безусловно.

– Неужели ма… – Мария осеклась на полуслове.

– Необязательно сам, приказать мог кто-то и из его ближайшего окружения. Разумеется, рассчитывая на понимание маршала.

– Но почему?

– Мари, для вас это странный вопрос, хотя я уверен, что искренний. Человек, подавший прошение об отставке сам по себе, а не по договоренности с начальством, автоматически теряет доверие, а значит, и защитный иммунитет. Такой своевольный человек становится опасен. А вот почему решился подать прошение сам генерал Шарль – это поистине удивительно! Он ведь слишком хорошо знал правила игры, тем более в военное время.

– Генерал Шарль был ближайшим сподвижником Петена. Они вместе прошли Верден!

– Ну и что? Де Голль тоже прошел Верден, да еще личным помощником Петена – ближе не бывает. И что?! Разве это сейчас помешало Петену заочно приговорить генерала де Голля к смертной казни?

– Да, – согласилась Мария после долгой паузы, – это еще одна ошибка старика. Очень грубая…

– А война, вообще говоря, грубая работа… Без особого выбора: жизнь или смерть, победа или поражение… Тут даже до таких философских премудростей, как “дважды два – четыре”, и то не доходит дело.

Едва ли не целый час они ехали молча. Ни Мария, ни Серж Пиккар не испытывали при этом тягостной неловкости, напротив, им было очень легко и приятно молчать друг с другом.

“Почему я все-таки не вышла за него замуж? – с симпатией взглянув на мсье Пиккара, подумала Мария. – Он и умен, и талантлив, и честен, и смел, и щедр… И мне было с ним хорошо… Значит, что-то не сошлось на небесах, браки совершаются именно там. А может, я не могла забыть дядю Пашу, пока вдруг не свалился с небес Антуан? Интересно, удастся ли ему стать летчиком в армии де Голля?”

В набегавших сумерках короткого зимнего дня на дальнем холме вдруг почудились Марии приземистые очертания форта Джебель-Кебир. Словно воочию увидела она убранный цветами и травами, заполненный зрителями огромный крепостной ров… Помнится, были среди зрителей того спектакля и ее крестный отец адмирал Герасимов, Царство ему Небесное, и маршал Петен, и губернаторша Николь…

Вспыхнули направленные сверху на сцену снятые с кораблей прожекторы, пошел занавес… И вот они “Три сестры”: “Ольга в синем форменном платье учительницы женской гимназии все время поправляет ученические тетрадки, стоя и на ходу; Маша в черном платье со шляпкой на коленях сидит и читает книжку; Ирина в белом платье стоит задумавшись”. Она – младшая из сестер Ирина в белом платье, которое так жмет в проймах, – вот они, чеховские три сестры, под небом Африки…

Пока подъезжали к дальнему холму, очертания форта Джебель-Кебир на его вершине как бы растворились в быстро темнеющем воздухе на границе дня и ночи, такой резкой, такой стремительной в Северной Африке. Скоро выбрались на белую известняковую дорогу, призрачно отсвечивающую в уже полной ночи с первыми звездами, мелькающими в прогалинах легких, текучих облаков.

– Выхожу один я на дорогу, Предо мной кремнистый путь блестит, Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, И звезда с звездою говорит! – громко продекламировала Мария. Все так совпадало вокруг, так ложилось на душу.

– Стихи? – уверенно спросил мсье Пиккар, хотя и не понимавший по-русски, но не обделенный чувством ритма.

– Стихи.

– Не знаю, о чем они, но по звуку очень красиво, – мечтательно сказал мсье Пиккар. Они ехали в горку, так что кони шли шагом.

Мария перевела строфу из Лермонтова. Она слишком хорошо владела французским языком, чтобы не заниматься буквалистикой, а передать суть и прежде всего, конечно же, настроение.

– Большой поэт, – сказал мсье Пиккар, – но я о нем никогда не слышал.

– Я уже привыкла к тому, что вы, французы, мало что знаете о русских, – без обиды сказала Мария. – Достоевский, Толстой, Чехов – вот и все, что вы слышали.

– Не только слышали, но и читали, и смотрели спектакли, – задиристо парировал мсье Пиккар.

– А мы выросли на французской литературе.

– Разве это плохо?

– Нет, почему же, нормально. Просто мы, русские, более молодая нация. Вы ведь это хотели сказать?

– Примерно, – добродушно усмехнулся мсье Пиккар.

Дорога пошла под уклон, и кони охотно перешли на рысь.

– Замолвите за меня словечко перед де Голлем. Я пригожусь, – осаживая Фридриха у поворота к своей вилле, сказала Мария.

– Еще бы! – Мсье Пиккар тоже осадил коня. Марии нужно было направо, а ему прямо, но тоже совсем недалеко, метров пятьсот-шестьсот.

Кони нетерпеливо пританцовывали на месте: хотелось в стойло – к питью, к овсу, а хозяева все не подавали команды. Их молчание явно затягивалось. Мсье Пиккар ждал, но в гости его не приглашали.

– Де Голль наверняка заинтересуется вами, – наконец сказал он, и в голосе его было столько надежды, что Мария поверила.

– Буду рада служить. Теперь это и моя война. А найти меня просто: каждые полтора-два месяца я буду приплывать к Николь на ее яхте.

– Не боитесь?

– Боюсь. Но другого пути у меня нет. Запомните: большой серый дом у кладбища за высоким каменным забором.

– Понял. Я обязательно все исполню.

– Не сомневаюсь! – Мария ловко перегнулась в седле и поцеловала мсье в щеку, чуть-чуть даже коснувшись своими губами его губ. – С Богом! – И она осенила его, католика, широким православным крестом.

Мсье замешкался, хотел что-то сказать, но вдруг поднял своего коня на дыбы, и тот понесся галопом прочь по белеющей в ночи дороге так, что только искры летели из-под хорошо подкованных копыт.

XX

В конце первой декады февраля 1942 года Мария Александровна отплыла с Иваном Павловичем Груненковым в Марсель. У них установились дружеские, почти родственные отношения, хотя в пути они редко виделись: стоять за штурвалом приходилось по очереди. Яхта “Николь” была в отличном техническом состоянии; погода выдалась облачная с частыми дождичками, что позволило им добраться до Марселя вполне благополучно.

В Марселе было тепло, дороги высохли после зимних дождей, деревья опушились первой нежной зеленью, отчего даже воздух вокруг них реял зеленоватым ореолом. С каждой минутой приближалась благоуханная южная весна.

“Пора брать садовника, – подумала Мария, входя во двор марсельского особняка Николь с его обширным запущенным садом. Большой серый дом был сложен из потемневшего от времени песчаника; камни были крупные, прямоугольной формы, а в расселинах между ними мягко зеленел вековой мох, обновляющийся год от года. – Дом громадный, и как они его отапливают? Как убирают, если учесть, что Николь не терпит посторонних?”

Посторонних Николь действительно не терпела. Весь дом обихаживали только истопник Жан и его жена Жанна – люди довольно пожилые, хотя еще крепкие. Сложность их жизни в темное время года заключалась в том, что Николь не разрешала им находиться в своем присутствии, и каждое утро они выжидали далеко за воротами в кустах, пока Николь уйдет на кладбище к Шарлю, а вечером спешили исчезнуть до ее прихода. Они не обижались на хозяйку дома, потому что принимали ее условия не как барскую прихоть, а как проявление болезни.

25
Перейти на страницу:
Мир литературы