Пыль дорог - Баштовая Ксения Николаевна - Страница 33

До вечера было еще далеко, так что менестрель мог спокойно пройтись по замку, посмотреть, что да как, порасспрашивать. Главное только, чтоб за лазутчика из Дикой степи не приняли, ну да ладно, гитара поможет.

Кухня встретила Найрида дымом, чадом и многоголосицей. Пылал огонь в открытых очагах, жарились разрубленные туши и птица под присмотром мальчишки-гоблина, сновали слуги, кто-то требовал сбегать в город принести пару пудов сахару, кто-то неспешно месил тесто. А над всем этим хаосом царила, бойко раздавая указания, молодая светловолосая кентавра в светло-зеленом корсете и с тяжелыми браслетами на тонких запястьях. Изредка ее пышный хвост сметал на пол рассыпанную по столу муку, поваренок уже несколько раз собирался возмутиться, но к тому моменту, как он открывал рот, кухарка уже оказывалась на другом конце кухни.

Менестрель только насмешливо хмыкнул, окидывая взором всю эту сутолку и суматоху. Привычный к долгим странствиям, он практически забыл, каково это – домашняя суета.

Кентавра, остановившись подле одного из очагов, огляделась по сторонам, раздумывая, нужно ли еще кем-нибудь покомандовать. И взгляд ее упал на замершего в дверях Найрида. Девушка одним прыжком преодолела расстояние, разделяющее ее и менестреля, случайно сбив копытом стоявший на столе кувшин с молоком. Поваренок, месивший в этот момент тесто, испуганно булькнул и принялся отгребать в сторону итоги своей трудовой деятельности. Получалось плохо.

– Ты кто такой? – мрачно поинтересовалась повариха, похлопывая по ладони тяжелой скалкой.

– Менестрель, – не стал скрывать Найрид.

– А здесь что делаешь?

– Гуляю, – улыбнулся он. – Я выступаю на ужине у хозяев замка, вот, жду.

Кентавра положила скалку на стол:

– А чем докажешь?

Найрид с улыбкой перебросил гитару со спины на грудь:

– Что исполнить для вас, прекрасная госпожа?

– А что ты можешь? – хихикнула кобылка, ковырнув пальцем столешницу.

Еще одна улыбка:

– Ради ваших прекрасных глаз я достану даже звезду с неба.

Девушка вспыхнула как маков цвет и опустила глаза. Найрид поймал заинтересованный взгляд поваренка, отложившего в сторону тесто и прислушивающегося к диалогу, и заговорщицки подмигнул ему. Мальчишка расплылся в ответной улыбке.

Кентавра вскинула голову, хотела сказать что-то еще, но тут она заметила, что большая часть поварни, вместо того чтобы заниматься своими делами, с интересом наблюдает за ее разговором с менестрелем.

– Так, это что такое? – хлопнула она в ладоши. – Продолжаем работать! Продолжаем!

Поваренок поспешно уткнулся взглядом в тесто, а девушка вновь повернулась к менестрелю:

– Ты голоден?

Найрид усмехнулся, проведя ладонью по черным как смоль волосам:

– О прекрасная госпожа, вы просто читаете мои мысли! Наверняка у вас в роду были великие шаманы!

Повариха только хмыкнула, задумчиво наматывая локон на палец.

А уже через пару мгновений перед Найридом, поставившим гитару возле стены, как по волшебству появилась тарелка.

Пока менестрель неторопливо поглощал кашу, обильно политую густым соусом, словоохотливая кентавра успела поделиться с ним последними новостями. Рассказала и о том, что третьего дня видали и слыхали на надвратной башне настоящую баньши – поймать, правда, не успели; и о том, что рыбы в водоемах да зверя в лесах стало меньше – не дай духи предков, голодный год начнется; и о том, что по недавнему указу сюзерена Септиана всех пойманных воров, грабителей и мошенников будут казнить на рассвете, по холодку – ну и правильно: сегодня поймали, а завтра – уже, без суда и следствия; и о том, что шаманы Великой степи два дня назад предрекли бурю людскую – черт их знает, что имели в виду…

Менестрель слушал, не пытаясь вставить в сбивчивую речь кухарки ни слова, впрочем, ему бы и не дали.

Под вечер менестреля позвали в главный зал. Найрид вышел на середину комнаты, окинул взором залу, стены которой были увиты цветочными гирляндами. Дамы – в платьях с тугими корсетами, мужчины – в богатых костюмах.

Менестрель провел ладонью по гладкой обечайке гитары и тихо шепнул, почти коснувшись губами головки грифа:

– Не подведи, родная.

Так Найрид не играл давно.

В последнее время музыка стала работой: настоящее вдохновение приходит редко, намного чаще пальцы касаются струн по старой памяти, когда тебе, по большей части, безразлично, каков будет результат. Да, оплошать не хочется, но, с другой стороны, ошибешься пару раз – и что с того? Если не останавливаться, разве кто заметит, что палец вместо пятой струны ударил по четвертой и вместо «ля» сыграно «ре»? Небольшую фальшь слушатель навряд ли уловит.

Сегодня же все было не так. Играть надо было по-настоящему, иначе и не скажешь. Играть – как в последний раз. Играть – словно вокруг нет никого и ничего. Только музыкант и гитара.

И музыка.

Гитара пела одна. Найрид предпочитал работать без аккомпанемента – да и вряд ли бы кто стал приглашать музыкантов для помощи какому-то бродячему менестрелю, – но и этого было более чем достаточно.

Выступление началось с тихой, несмелой мелодии. Менестрель словно вспоминал, каково это – держать гитару в руках. Короткий перебор, аккорд. А вслед за этим – короткий удар по струнам, резкий бой.

В зале никто не танцевал, но в этот момент каждый увидел изящную фигуру, кружащуюся под звуки музыки, вскидывающую руки к небесам. Все увидели языки пламени разгорающегося костра, коня, встающего на дыбы, почувствовали запахи расцветающей весенней степи.

Магии не было – Найрид с презрением относился к тем, кто, не умея играть, пытался заменить отсутствие способностей банальными иллюзиями, – впрочем, она была и не нужна.

Отзвучала гитара, смолкли последние звуки. На секунду повисла тишина. А в следующий миг огромная зала взорвалась аплодисментами. Бродячему музыканту рукоплескали все: и дамы, небрежно обмахивающиеся веерами, и мужчины, неспешно цедящие дорогое вино, люди и гоблины, тролли и кентавры.

Найрид покрепче перехватил узкий гриф гитары и склонился в глубоком поклоне. Склонился, чтобы услышать долгожданное:

– Проси любой награды, менестрель!

Музыкант выпрямился и, не отрывая взгляда от хозяина дома, тихо произнес:

– Мне не нужны деньги, милорд. Я прошу подарить мне жизнь того мошенника, которого поймали сегодня и должны казнить на рассвете.

Каренс Дрей лежал на охапке перепрелой соломы, закинув руки за голову и не отводя меланхоличного взгляда от потолка. Сколько осталось? Часов восемь-девять, не больше, а потом… Интересно, что полагается за мошенничество в этой части Гьерта? Веревка или топор? В ближайшее время придется узнать.

Темный эльф вздохнул и перевернулся на бок, скривившись от неожиданной боли – стражники хорошо знали, куда и с какой силой бить. По влажной стене пробежал, чудом не скользя по мокрым камням, небольшой паук. Мошенник только скептически хмыкнул: интересно, каких мух он рассчитывает здесь выловить?

Взгляд наткнулся на небольшую лужицу, скопившуюся в дальнем углу. Нет, что ни говори, а не заботится местный правитель о своих заключенных. Вот так помрет Каренс от какой-нибудь заразы, и никакой показательной казни не получится.

Хотя о какой показательности можно сейчас говорить? Все произойдет на рассвете, и вряд ли найдется хоть один идиот, который попрется на площадь в такую рань. А впрочем, чем черт не шутит. Вот будет радость для местных представителей Бубновой гильдии: даже дети знают, что наибольшее количество краж происходит, пока зеваки с открытым ртом наблюдают за казнью преступника.

За спиной пронзительно заскрипела открывающаяся дверь. Мошенник бросил короткий взгляд через плечо: неужто решили покормить смертника? Пытаться бежать бессмысленно: тюремщики не заходят в камеры по одному – это только в дамских романчиках побеги совершаются легко и быстро, да и ребра болят так, что хоть волком вой.

– Встать! – пророкотал голос из-за спины.